Реакционно-утопическая организация антинациональных нигилистов

— Михай, извините, но вы передергиваете: я никогда не говорил, что у советского социализма не было недостатков. Были, они его к краху и привели. Однако спор наш давний и гостю не интересен... Валериу, если не секрет, по какому вопросу вы к нашему молодому коллеге? Чем можем вам помочь?

— Спасибо, но я не по университетским делам.

— В связи с эсперанто? — недружелюбно спросил Михай.

— Нет. К стыду моему, я даже не вполне уверен, что знаю, что это такое, — солгал детектив.

Михай рассмеялся.

— Нет повода стыдиться, маэстро! Что не знаете об эсперанто — это доказательство вашей нормальности. А для справки: эсперанто — мертворожденный искусственный язык с убогой грамматикой, слепленный из обрывков слов разных европейских живых языков. Создатель его принадлежит к той национальности, которую называть вслух не принято. Горстка фанатиков сто пять лет подряд норовит осчастливить этим своим суржиком человечество. Но человечество настолько глупое, что к их счастью примыкать не желает.

— Опять передергиваете, Михай, — неприязненно сказал профессор. — Неужели наш Ион и его одноклубники производят на вас впечатление каких-то сектантов, проповедников некоего нового миропорядка? Молодые люди переписываются с ровесниками из других стран, путешествуют с помощью эсперанто. Это просто хобби, культурная игра, общение. Как молодежь сейчас выражается, «тусовка». А ваши антисемитские намеки недостойны преподавателя высшего учебного заведения.

— О да, конечно, — огрызнулся народофронтовец. — А антинациональная пропаганда культурной некрофилии достойна аспиранта высшего учебного заведения!

— Что вы несете, Михай? — вмешалась одна из преподавательниц, солидная дама в очках. — Что это еще за навешивание ярлыков?

— Да, речь идет именно о культурной некрофилии, об извращении! Окружающий нас мир — языковая конструкция. Можем мы себе представить мир вне языка? Не можем! Все феномены человеческой цивилизации начинаются с языка. Национально-демократическая революция в Молдове началась не с Декларации независимости, она началась на три года раньше — с декларации о языке!

Именно так. Тогда вся вражда в стране и завертелась — от лингвистики, от того, какими буквами писать. И приднестровцы тогда отделиться решили. 

— У каждого языка есть народ-носитель этого языка, народ-языкотворец. А какой народ, какое племя является носителем эсперанто? Нет такого народа! Нет никакого международного народа, межэтнического этноса! Эсперанто — ничей, он пустышка, симулякр! Он мертв и хочет уничтожить, заменить собой другие языки! Мертвый хватает живого!

Спорящих давно обступили другие преподаватели кафедры.

— Какой великолепный делириум! — снисходительно сказал бородач в вельветовом пиджаке.

Михай заговорил по-русски:

— Делириум — это когда в стенах государственного университета гнездится реакционно-утопическая организация антинациональных нигилистов под руководством аспиранта этого университета!

— Вам бы родиться на полвека раньше, господин Гуцу, — сказал бородач. — Чтобы ваш творческий расцвет пришелся этак на тридцать седьмой год. Тогда в Германии эсперанто называли языком евреев и коммунистов, а в СССР — языком лавочников и космополитов. Сажали таких, как наш Ион, и там, и там. Вы с вашим антиэсперантским пафосом вписались бы в оба режима, понравились бы и Адольфу, и Виссарионычу. Хотя в нашем городе развернуться бы не удалось: и король, и Антонеску эсперанто внимания не уделяли.

Михай начал что-то говорить о том, что Ион Мохоря всех на кафедре «распропагандировал», а бородач — сам «латентный сталинист», но профессор его оборвал:

— Хватит митинговать, Михай! И разворачивать охоту на ведьм в университете мы вам не позволим. У нас тут вам не Кишинев.

— Да, тут у вас Тирасполь!

— «Тирасполь» произошел из-за таких, как вы, и вашего «Народного фронта»! — гневно сказала какая-то молодая преподавательница.