Милота, радость и мгновения счастья
Автор: Анна МакинаБлагодарю уважаемого Павла Маркова за запущенный им флешмоб мимимишности. Действительно, сцены жестокости нуждались, так сказать, в противовесе. Правда, у себя я таких сцен нашла немного.
В предыдущем посте первым был отрывок из романа "Стрелы степных владык", так что и здесь будет фрагмент из того же текста. Действующие лица шаньюй Модэ, правитель степняков хуннов, и его возлюбленная лиса оборотень, которая совсем недавно была ранена и лежит без сил.
Шенне тихо всплакнула. Её бил озноб, а рана в боку, хоть и закрылась, но отчаянно ныла.
Служанки принесли ей тёплого молока и горячую куриную похлебку. Поев, лиса уснула и проснулась, когда в её постели оказался нагой шаньюй. Мысленно застонав, Шенне тихо произнесла:
— Модэ, сейчас мне нехорошо. Оставь меня, прошу. Мы можем заняться любовью чуть позже.
— Мне ничего от тебя не надо. Я просто полежу рядом, ладно? — с этими словами шаньюй придвинулся ближе.
Он укрыл их обоих шелковым одеялом. Его рука легла на лоб Шенне, стала гладить волосы. Шаньюй не пытался перейти к любовным играм, и постепенно нежные прикосновения расслабили лису, а тепло сильного тела согрело. Она положила голову на плечо Модэ, слушая ровный стук его сердца. Хорошо лежать рядом вот так, ни о чём не думая, впитывая знакомый запах и силу близкого человека. Так приятно было ощущать себя нужной, дорогой даже сейчас, когда она мало на что годится.
Внезапно Шенне открыла глаза. Её осенило — сила, эти видимые колдовским зрением золотые струйки, они вытекают из тела шаньюя и впитываются в её собственное. Лиса посмотрела в глаза Модэ, увидела в них беспокойство и любовь, и поняла — он бессознательно пытался помочь ей, согреть и поделиться своей жизненной энергией, добровольно дарил ей то, что Шенне привыкла вырывать из чужих тел.
Когда они с Модэ занимались любовью, то делились друг с другом силой, и это был равноценный обмен. Сейчас же шаньюй отдавал, не беря ничего себе. Эти солнечно-золотые струйки питали горящий под кожей Шенне огонь, их прикосновения ласкали, как руки полузабытой матери. Лиса и не подозревала, что человек способен на такое самопожертвование.
Растроганно всхлипнув, Шенне прошептала в ухо Модэ:
— Солнце моё!
И услышала в ответ:
— Луна моя!
Лиса закрыла глаза и уплыла в блаженный сон, дарующий исцеление.
Второй отрывок из повести "Вено от волка". Действующие лица: шестнадцатилетняя Малуша, ее брат Добрыня, без малого трех лет, Стейн, колдун оборотень двадцати с небольшим лет, Малх или Малк, колдун оборотень, пятисот лет, живущий в Киеве и выдающий себя за торговца книгами, Радмила, возлюбленная Малка сорока с небольшим лет.
... Когда Малх кивнул, Стейн отступил, топнул и исчез — унёсся прямиком в разорённое Малушино село. Задумчивый Малх походил по горнице из угла в угол, вслух помянул Ульва с приспешниками нехорошим крепким словом, потом пошёл в стряпущую, где Радмила уже кормила гостей за накрытым столом.
Сидящий на лавке мальчуган в одной рубашонке походил на взъерошенного воробушка, а его сестра хлопотала вокруг него, как горлица над птенцом: кормила с ложки мясной похлёбкой, совала в рот кусочки хлеба. Сироты были одеты бедно, но опрятно, но видать, в чём были, в том и пустились в бегство.
Радмила сидела рядом, смотрела и ободряюще улыбалась юным гостям, ласково потчевала их. Только Малх смог различить в её взгляде печаль — она явно думала о своих потерянных чадах. Она ведь тоже из древлянских земель, как и эти сироты, и лишилась семьи, когда княгиня Ольга ходила на древлян войной. Радмилин муж погиб, младший сынок, младенец, умер на руках у матери, когда её, пленницу, гнали на рабский торг в Киеве. Где сгинули попавшие к другим хозяевам старшие Радмилины дети, она и не ведала.
Когда сироты поели, Малх приказал Радмиле увести сонного малыша, а сам остался наедине с Малушей и потребовал от неё молчать о случившемся, предупредил, что если она не станет держать язык за зубами, то плохо будет и ей с братишкой и Стейну. Кажется, девица всё поняла и обещала молчать. С виду она смышлёная, может, и впрямь не стоит трогать её память.
Уложив гостей в отдельной горенке, Радмила поднялась на второй ярус дома, в рабочий покой Малха. Там он продолжал украшать почти готовую книгу яркими киноварными заставками. Заслышав шаги, Малх опустил кисть, повернул голову к двери, к застывшей на пороге Радмиле, ворчливо спросил:
— Ну что детишки?
Радмила приблизилась, явно волнуясь, стиснула руки, прижала к груди, ответила:
— В постели. Заснули уже. Что с ними дальше будет?
— Им некуда идти. Значит, останутся у нас. Они не обременят тебя?
— Да что ты, Малк! — всплеснув руками, выпалила Радмила. Так она выговаривала имя хозяина. — Мне в удовольствие будет заботиться о сиротах. Они славные. Видно, что неизбалованные. Маленький на моего среднего сынка похож.
Глаза женщины засияли радостью. Малх отошёл от рабочего места, обнял Радмилу, тёплую, мягкую, податливую, сказал тихо:
— Голубка моя, коли приглянулись тебе сироты, пускай у нас живут как приёмыши. Считай, что заимели мы разом сына и дочку.
Прижавшись к Малку теснее, Радмила прошептала:
— Я любить их стану. Да и тебе не скучно будет.
— Конечно, не скучно, — поддразнил её Малх. — Прежде я одну тебя по дому гонял, а теперь сразу троих буду.
Радмила с тихим смешком освободилась из объятий и деловито заметила:
— Мне ещё надо сироткам одёжки найти. Пойду-ка я, мешать не стану. Вон у тебя книжная красота какая выходит.
— Ступай, ступай, — буркнул Малх, возвращаясь к подставке с книгой.
Он и сам был не прочь вспомнить, каково это, растить детей. Ему, пережившему всех своих родных и прослужившему в царстве мёртвых больше четырехсот лет, больше не дано зачинать новую жизнь. Можно развлекаться хоть с десятком женщин, только ни одна от него не понесёт. Потому недавно принятый на службу Стейн так торопится найти суженую, пока молод, и из чресел его ещё могут произойти потомки.
Стейну надо помочь. А заодно и себя с Радмилой потешить — вообразить, что у них есть общие дети, о которых можно заботиться. ..
... Малушу с братом поселили в отдельной комнатке, а у Малка и Радмилы были свои спальни. Еду готовили в стряпущей, а в большой горнице обитатели дома ели и сидели по вечерам.
Свои товары Малк продавал в лавке: пергамент, чернила, перья, чернильницы, книги. Некоторые книги Малк переписывал и украшал рисунками сам в большой светлице наверху, которую он именовал на иноземный лад солярием. Радмила говорила, что книги товар дорогой, штучный: делаются на заказ для самых богатых горожан, для бояр, а то и для самой княгини.
Родом Малк или Малх был не словенин, а ромей из Византии, чуть ли не из Царьграда, давно покинувший родину. По-словенски он, правда, говорил очень чисто. Другие языки тоже знал, со Стейном говорил на его родном, и оба они порой употребляли слова странные, на латыни, как объяснил ей Малк.
Стейн захаживал к Малку частенько, через каждые два дня на третий, сидел с ними за столом, беседовал, играл с хозяином дома в тавлеи. Малуша удивилась, видя, как Добрыня бойко лезет на колени то к Стейну, то к Малку, как когда-то к родному батюшке, и те его не гонят.
Вспоминая батюшку и родное село, Малуша порой плакала ночами. Но отец постепенно становился частью прошлого, а сейчас началась новая жизнь, в которой о Малуше с братом заботились другие люди. Ещё в этой жизни был Стейн, загадочный оборотень, посматривавший на Малушу так, как когда-то глядел рыжий соседский сын.
Посмеиваясь, Стейн качал её братишку на колене, приговаривая:
— Скок-поскок, по горам, по долам скачет храбрый витязь Добрыня Нискинич, врагов побивати. Бойтесь, супостаты, витязя нашего!
Мальчуган хохотал и размахивал вырезанным из дерева маленьким мечом. У него завелось много игрушек: чурбачки, из которых он строил домики, тряпочный и кожаный мячики, деревянный меч, круглый щит, лошадки с всадниками и без, свистульки, даже деревянная повозка с вращающимися колёсами. Та повозка долго не продержалась, малыш оторвал от неё колёса и разбросал их по дому. Малуша выговорила брату, а Малк, подаривший эту игрушку, вздохнул и проворчал, что Добрыня ещё несмышлёныш, что с него взять.
Захаживавший в гости Стейн частенько резал для Добрыни новых лошадок и всадников для них, занимая руки во время беседы. В другие вечера Малк раскрашивал деревянных коняшек с помощью Добрыни, которому позволялось взять кисточку и наставить коняке пятен. После этого пятна оказывались и на личике малыша, приходилось отмывать его.
Во время вечерних бесед Радмила сидела с ними в большой горнице, шила и вышивала, гладила по голове Добрыню, когда тот подбегал и ласкался. Все рубашонки Добрыни вышивались ею.
Малушу тоже одели с головы до пят. У неё даже дома не было столько одежды из тонкого льна и ярких крашеных тканей, а ещё обуви из дорогой цветной кожи. Сама Радмила одевалась не хуже, чем иная зажиточная горожанка, носила серебряные украшения с жемчугом и бирюзой, даже золотое колечко.
Оказалось, что Радмила Марку не жена, а прислужница... Малк стал её третьим хозяином и уже дал ей свободу, оставив в доме скорее как управительницу. Радмила распоряжалась ключами от всех помещений, вела хозяйство, командовала мальчишкой-конюхом.
Вскоре Малуша поняла, что Радмила с Малком и постель делят. Ночами из спальни Малка доносились довольные стоны и охи-вздохи.
Впервые услышав такое, Малуша обеспокоилась за себя и утром спросила Радмилу, не принуждает ли её хозяин. Та ответила, что нет, всё у них по согласию. После таких ночей Радмила выглядела довольной, как кошка, наевшаяся сливок.
Кошка, редкая и дорогая зверюшка, жила в этом доме. Не всякий горожанин мог позволить себе такого питомца, а Малк держал пушистую мышеловку. Сначала кошка чуралась гостей, потом привыкла и позволяла Малуше себя гладить. Вот от Добрыни кошка удирала и пряталась, чтобы мальчуган не приставал к ней.
Малк относился к Радмиле как муж, порой подшучивая над ней, обсуждал покупки, баловал подарками, ворчал, но голоса на неё не повышал, как и на Малушу с Добрыней...
... Мало-помалу, глядя на Стейна во время вечерних бесед, болтая с ним, Малуша стала забывать, кто он такой. Сейчас он был молодым, добрым, красивым парнем, который за ней ухаживал. И что скрывать, он ей тоже нравился.
Как и обещал, Стейн с разрешения Малка водил её прогуляться, город показать. Малуша и детинец видела с княжьими палатами, и на торгу многолюдном бывала. Шум и суета большого града Малушу уже не пугали.
По лавкам купеческим она и с Радмилой ходила, но со Стейном было интереснее. Он ей предлагал купить перстенек или бусы, но Малуша отнекивалась, принимала от него только сласти заморские: изюм, курагу, орехи миндальные и греческие. Сластями она делилась с братишкой и Радмилой.
Из скорлупы крупных греческих орехов Малк однажды смастерил два кораблика с мачтами–соломинками и парусами из цветных лоскуточков. В низкую кадь с водой он пустил плавать кораблики, положил на один из них иголку, а сам стал водить перед корабликом каким-то тёмным камушком. Кораблик с иголкой следовал за камушком, поворачивал то направо, то налево.
Малк объяснял, что камушек зовётся магнитом, и все железо к нему притягивается. Больше всех корабликами восхищался, конечно, Добрыня, упрашивал дать и ему камушек. Малк позволил ему поиграться с чудо-камушком, потом убрал его и иголку, и они с мальчуганом устроили в кади морское сражение, потопив свои корабли. Потом Малуше пришлось подтирать расплесканную воду.
В свои хорошие дни Малк всегда отвечал на Малушины вопросы, позволял ей смотреть, как он переписывает книги и рисует заставки к ним. Он даже разрешил ей самой нарисовать пару буквиц тонкой кисточкой на куске очень старого пергамента.
Малушино любопытство привело к тому, что Малк начал учить её грамоте и счёту, письму словенскому, пошедшему от Мефодия и Кирилла Солунских. Уж очень хотелось Малуше самой узнать, что написано в загадочных тяжёлых книгах. Её восхищали и кожаные книжные переплёты, и вязь букв на желтоватых листах, и яркие заставки с травами, цветами, зверями невиданными.
Освоила Малуша счёт, грамоту так хорошо и быстро, что Малк пообещал, что и греческому языку её научит, а то и латыни. Она по складам читала книгу, которую ей дал Малк, восхищаясь тому, как цветные буквицы складываются в осмысленные слова.
По вечерам Малк забавлял своих домашних занятными историями, уверяя, что прочёл их в книгах, рассказывал про свою родину: про великий Царьград, его высокие каменные стены, порт морской с кораблями из тридевяти стран, дворец царский с золочёными крышами и мраморными палатами, огромную храмину — каменный дом божий, Святую Софию, с высокой крышей, подобной небосводу, про истуканов мраморных и бронзовых, расставленных по городу, про место для конных игрищ, зовущееся Ипподромом. На этом ипподроме когда-то бегали кони, запряженные в особые повозки-колесницы, и на состязания смотрел сам кесарь ромеев с царевичами и царевнами. Ещё Малк рассказывал про другие страны, про славные города Рим и Вавилон, про город Любеч, где он раньше жил.
Малуше нравилось слушать про дальние земли, и Стейн тоже не отставал от Малка, рассказывая про свою далёкую северную родину за морем: про синие фиорды и зелёные леса, про горы с ледниками, про горных троллей, уводящих людей к себе.
Сидя вечерами в большой горнице, Малуша шила или вышивала, слушала и мечтала побывать в дальних землях. Они с молодым варягом переглядывались, улыбались друг другу, и однажды Стейн робко поцеловал её в сенях.
Третий отрывок, самый безмятежный, из рассказа "Кот в носке".
Проводив гостей, Кэтрин убежала в кухню, где в духовке запекалась утка с апельсинами. Входная дверь приоткрылась и, осторожно ступая, в дом вошли двое мужчин из числа гостей: сухощавый блондин Арнольд и рыжий Тони. Убедившись, что хозяйки дома нет в гостиной, они юркнули туда и, подойдя к камину, занялись чем-то непонятным. Слышался шёпот:
— Вот этот подойдёт… Давай же! Быстрее, быстрее!
Арнольд присел на корточки, и его загородила фигура склонившегося к нему Тони. Через несколько минут Тони повесил обратно на камин вязаный красный с белой оторочкой носок для подарков и исчез. Просто исчез, будто растворившись в воздухе.
Из кухни Кэтрин прошла к лестнице, поднялась в спальню и переоделась в нарядное голубое платье, освежила макияж. В дверь опять позвонили, пришлось спешно впустить нового гостя. Это оказался Роберт, молодой адвокат, с которым Кэтрин познакомилась два месяца назад на выставке в художественной галерее. Глянув на его элегантный чёрный костюм, девушка на несколько секунд нахмурила брови, но, взяв преподнесённый букет алых роз, она пригласила Роберта в гостиную. Проходя мимо зеркала в прихожей, Роберт непроизвольно улыбнулся своему отражению. Он был очень хорош собой: высокий, стройный блондин с улыбкой голливудской кинозвезды.
В гостиной сияла огнями высокая ель в бело-золотых шарах и красных бантах. Просторная комната с кремовыми стенами была обставлена в классическом стиле, а в её праздничном убранстве повторялись три традиционных цвета Рождества: красный, зелёный, белый. На окнах светились гирлянды, розовели цветущие пуансеттии, весело улыбались вошедшим белые олени и смешные эльфы. Из кухни доносились запахи апельсинов, имбиря и ванили.
Оглядевшись, Роберт отпустил комплимент изысканному вкусу хозяйки дома, и тут его внимание привлек беломраморный камин. Его полку увивала гирлянда из еловых ветвей, на ней светились крохотные огоньки. С полки свисало два декоративных носка для подарков: вязаный полосатый и красный с широкой белой оторочкой с вышитыми буквами. В красном носке сидел кот.
Самый обычный кот, серый в чёрную полоску, с жёлтыми глазами. Его передние лапы висели свободно, а глядел он на Роберта очень неприветливо. Вместе с гостем Кэтрин удивлённо рассматривала кота.
— Странное украшение, — заметил Роберт. — Это же типичный уличный бродяга с помойки. Неужели это твой питомец, Кэтрин? Он же беспородный.
— Нет, это не мой. Здесь недавно были гости. Может, они оставили такой подарочек, — произнеся это, Кэтрин укоризненно посмотрела на кота, а тот понурил голову с виноватым видом.
— Если он тебе не нужен, давай, я его выкину, — предложил Роберт, протянув руку к коту. Тот изловчился и стукнул руку лапой, выпустив когти. На холёной кисти адвоката появилась царапина.
— Вот гадёныш! — процедил Роберт сквозь зубы.
Полосатый разбойник всем видом дал понять, что прикоснуться к себе не даст.
— Оставь его, Роберт, — вмешалась Кэтрин.
— Зачем тебе негодная тварь? Если дашь мне перчатки, я в два счёта избавлю тебя от него.
— Не стоит беспокоиться, Роберт. Лучше скажи, зачем ты здесь, ведь мы не договаривались о встрече.
— Я хотел поздравить тебя с Рождеством. А ещё я приглашаю тебя отметить праздник вместе в лучшем ресторане города.
Закончив фразу, Роберт многообещающе улыбнулся. Кот в носке сделал вид, что его вот-вот стошнит, но быстро повеселел, услышав, как Кэтрин вежливо отказывается от приглашения. Когда огорчённый Роберт стал допытываться о причине отказа, Кэтрин прямо ответила, что на этот вечер у неё другие планы, и она проведёт его с уже приглашённым гостем.
Кошачья морда выглядела очень довольной, когда Кэтрин поблагодарила расстроенного Роберта за приглашение, извинилась и быстро, не дав тому опомниться, вежливо и решительно выпроводила за дверь.
Вернувшись в гостиную, Кэтрин встала перед камином, укоризненно глядя на кота.
— Что за дурацкая идея пришла тебе в голову?! — спросила она. — У тебя там в носке лапы не затекли?
Кот закивал головой. Кэтрин поспешила снять носок с камина, не удержалась и, чмокнув полосатого пленника в лоб, прижала к себе. Сев с ним на диван, она осторожно вытащила зверя из носка. Освобождённый кот с высоко поднятым хвостом подошёл и потёрся об неё, а девушка его погладила. Прихватив зубами носок, кот поволок его к Кэтрин, чтобы та достала оттуда маленькую коробочку, обтянутую красным бархатом.
— Ой! — только и сказала Кэтрин, открыв коробочку и увидев золотое кольцо с изумрудом и россыпью мелких бриллиантиков.
Пока она рассматривала кольцо, на диване рядом с ней кот принял свой человеческий облик. Мысленно он признавал, что выглядит не так эффектно, как Роберт, но какая разница, если его Кэт с ним. Он любовался её сияющими от радости зелёными глазами и румянцем на щеках. Подняв голову, Кэтрин посмотрела на Арнольда и сказала:
— Оно прекрасно. Спасибо!
— Я боялся, что тебе не понравится. Изумруд напоминает твои глаза, — кашлянув, признался Арнольд.
Так же решительно, как выпроваживала Роберта, Кэтрин обняла его, потершись щекой о его красно-белый свитер с оленями. Целоваться влюбленным не надоедало. Переведя дух после поцелуя, Арнольд огляделся и спросил:
— Ты же планировала провести вечер со мной, Кэти?
— Конечно, глупенький. Как ты вообще залез в носок?
— Тони помог. Я взял с него слово, что он никому не расскажет.
— Ну хорошо. А зачем тебе понадобилось появляться вот так?
— Хотел показать, что я весь в твоей власти.
Кэтрин улыбнулась:
— Мой лучший подарок на Рождество — это ты.
Они опять поцеловались. Рука Арнольда скользнула по груди девушки, но та отстранилась, строго сказав:
— Давай съедим ужин. Зря я, что ли, старалась. Всё остальное потом.
Но сначала она вручила Арнольду свой рождественский подарок из полосатого носка — айфон. Кэтрин знала, что свой прежний смартфон Арнольд умудрился разбить в опасном приключении.
Вместе накрыв стол, они поужинали. Утка оказалась бесподобной, как уверял Арнольд, как и традиционный рождественский пудинг, а Кэтрин восхищалась венским тортом. Арнольд рассказывал о том, как прекрасна зимняя Вена в ярком рождественском убранстве и жалел, что Кэтрин не смогла побывать там с ним и друзьями из-за работы в госпитале. Потом Кэтрин мыла посуду, Арнольд рядом с ней вытирал тарелки и бокалы полотенцем и счастливо улыбался, представляя череду последующих вечеров вдвоём с любимой.
Оставив Арнольда расставлять посуду на полках, Кэтрин ушла в гостиную. Когда Арнольд появился в комнате, его возлюбленная стояла под спускающейся с потолка зелёной ветвью омелы и серьёзно смотрела на него. Омела была лишь иллюзией, которые хорошо удавались Кэтрин, но для этого случая годилась.
Встав под омелой, Арнольд поцеловал девушку. Горячие губы Кэтрин, нежные и сладкие, пьянили не хуже вина, вьющиеся волосы пахли корицей. С трудом оторвавшись от неё, Арнольд увидел, как Кэтрин сорвала с омелы жемчужно-белую ягоду. По древнему обычаю так девушка давала понять, что готова разделить с поцеловавшим её мужчиной всю оставшуюся жизнь.
Обняв Кэти, Арнольд произнёс древнюю фразу:
— Клянусь любить тебя в горе и в радости, в богатстве и в бедности, в болезни и в здравии, пока смерть не разлучит нас.
Кэтрин повторила эти слова за ним. Потом они могут пожениться официально, но их истинное бракосочетание свершилось под омелой, как в далёкие языческие времена.
Выскользнув из объятий любимого, Кэтрин задула золотистые свечи на камине. Теперь комнату освещали заглядывавшая в окно луна и огоньки гирлянд. Озорно улыбнувшись, девушка упала на пол. Через несколько секунд зеленоглазая серая британская кошечка ударила лапой Арнольда и удрала на диван. Преобразившись в кота, Арнольд скакнул следом. Кэти не давала себя догнать, хотя полосатый кот очень старался. Носясь по комнате, Арнольд пытался держаться подальше от ёлки, потому что Кэтрин мысленно пообещала ему:
— Если свалишь ёлку, я тебя всё-таки выставлю вон.
Выбежавшая из гостиной Кэтрин резво понеслась вверх по лестнице. Устремившись за ней, Арнольд сообразил, куда она бежит — в спальню. О, эта ночь будет чудесной!