Какими вы не будете/A Way You’ll Never Be

Наступление прокатилось по полю, было сдержано пулеметным огнем у затопленной дороги и группы ферм, не встретило сопротивления в городе, захлебнулось у берега реки. Проезжая мимо неё на велосипеде, спешиваясь и толкая его перед собой, Николас Адамс по положению тел увидел, как все случилось. Тела лежали по одиночке и группами. В высокой траве на поле и вдоль дороги, с вывернутыми карманами. Мухи роились над ними, и вокруг каждого ворох бумаг.

Посреди травы и неубранных хлебов, у дороги, всюду брошенное снаряжение: походная кухня , ранцы из телячьей кожи, гранаты, каски, коробки с патронами и винтовки. У насыпи одинокий пулемет на треноге, кожух водяного охлаждения пуст и свернут на бок, снаряженная лента валяется рядом, и вновь бумаги. Весь пулеметный расчет лежит в неестественных позах — рядом, в траве, в ворохе раскиданных бумаг, кутаясь в них, как осень в павшие листьях. Молитвенники, доклады, приказы и письма в перемешку с групповыми фото. На которых выстроившись в ряд, позирует пулеметный расчет. Все румяные, молодые, веселые, как футбольная команда на фотографии для школьного ежедневника. Теперь все они лежат в траве, скорчившиеся и распухшие. В окружении пропагандистских листовок с изображением австрийских солдат, бросающих женщину на кровать. Рисунки выполненные искусно и привлекательно, не имеют ничего общего с реальностью, в которой женщине задирают юбку и натягивают подол на голову, стараясь заглушить крики, а кто-то из твоих товарищей сидит у нее на голове для надежности. 

Тут было много листовок, их  всегда привозили в достатке перед наступлением. Теперь все они лежат в перемешку с личными фото-карточками и письмами из дома. Письма, личные фото и ещё раз письма. Вокруг мертвецов везде и всегда разной бумаги в достатке.

Глядя на пулеметный расчет, Адамс подумал: «Наверное каждый из них верил, что такими их никто и никогда не увидят». Но как и все прочие, это война исключением не стала.

Желание вернуться к Хемингуэю появилось после ММКЯ. На встрече Литрес (про короткую прозу и наследие американца) я вновь убедился, что для многих старик Хем, это только школьная программа. Где есть «Старик и море» и «Прощай оружие» — беззубая херня, не в литературном смысле, а с позиции всего творчества писателя. 

Для меня Хемингуэй всегда был, и останется писателем военного толка. Тем, кто в первую очередь освещает события через призму военного опыта, — шрамы душевные и физические. То, как после увиденного, люди живут и адаптируются к мирной жизни.

Поэтому только: «По ком звонит колокол», «За рекой, в тени деревьев» и великое число ранних рассказов. Выше, как раз начало одного из них(«Прощай оружие» к списку добавить можно, но оно слишком мягонькое на мой взгляд).

Что вам у Хема запомнилось?

p.s

Текст оригинала (начало рассказа) подсократил и дополнил, перевод художественный. Кто хочет прочесть оригинал, вот, пожалуйста.