О донорском

«Ротиннмуннур» отнюдь не гурман, - произносит Йонас, - Можешь не волноваться за его желудок». 

Он наклоняется над телом, приникшим к стене, и колет его моим басселардом под мышку. Несмотря на скованность и отчаянный хруст суставов, из-за которого штурмманн Гюнтер Йонас походит на куклу с порядком проржавевшими сочленениями, движения его легки и уверены, как у опытного забойщика скота. Лезвие беззвучно погружается ровно на дюйм, чтобы тут же вынырнуть.

«Однажды на реке Кур нам пришлось напоить его несвежей лошадиной кровью, ничего другого у нас не было под рукой». 

Он пристально разглядывает лезвие своим уцелевшим глазом, тем, что еще в силах ворочаться в глазнице. Результат неутешителен – даже в тусклом свете фонаря видно, что вместо крови, пусть и несвежей, оно покрыто зеленоватыми маслянистыми разводами. Йонас качает головой (я слышу пронзительный скрип его позвонков) и делает шаг в сторону следующего тела. 

«Боден напялил на себя две кольчуги, а сверху еще кожаный колет и плащ. Он хорошо знает нашего старика. Только это его и спасло, пожалуй».

Еще один короткий беззвучный удар. В этот раз нож, поерзав в ране, выбирается наружу покрытым тонким, похожим на ржавчину, налетом. Крови нет. Неудивительно, учитывая, что тело больше на огромную раздавленную канарейку, чем на человека. Явно не то, что Черный Барон именовал «неповрежденным материалом», но мы не можем позволить себе пропустить хоть одно. Даже если оно больше похоже на скрюченного огромного паука или трухлявую мумию или…

«Он едва успел выбраться наружу. Выглядел так, словно его пережевал великан, а местами еще и дымился. Но я уверен, если бы «Ротиннмуннур» хотел его сожрать, непременно сожрал бы».

Следующее тело выглядит так, словно его облили свинцом, кожа сделалась серой и тускло блестящей. А еще она чертовски тверда. С четверть минуты Йонас пытается найти уязвимое место, которое можно проковырять ножом, направляя лезвие то в пах, то вдоль яремной вены. Но все, что он в силах извлечь – негромкий металлический скрежет. Чтобы пробить эту шкуру, пожалуй, потребуется не пехотный басселард, а узкий граненый панцербрехер или кайло, как у рудокопов…

«Некоторые демоны чертовски привередливы по части провианта. Может, слышал про «Соргмэдру» из первой роты? Номер сто десять. Отчаянно избалованное и капризное отродье. Вот уж кого будет не жаль, если сожгут британские пушки… Кровь ему нужна даже не свежайшая, а парная, такая, чтоб не успела остыть. Если предложить ему хоть каплю застоявшейся, пеняй на себя. За последние полгода их демонолог сменил шестерых возниц – разъяренный демон щелкает их, как семечки».

Мы методично движемся вдоль переулка, точно парочка фельдфебелей на плацу, проверяющих внешний вид солдат. Только солдаты не молодцевато вытягиваются, сжав свои пики и задирая подбородки, а расслабленно лежат вдоль стены. Некоторые из них выглядят скверно. Черт возьми, все они выглядят скверно. «Святой Иуда», кто бы его ни создал, великий мастер по части человеческой плоти, все, чего он коснулся, изувечено и искажено настолько, что тошно даже смотреть. Словно над маленьким французским городком, название которого я, верно, никогда и не узнаю, взорвалась ослепительная звезда концентрированных чар Флейшкрафта…

«Или «Фёрмумборда» из третьей роты, номер триста три, - Йонас, занимаясь своим делом, не поворачивается в мою сторону, даже если я замешкаюсь с фонарем, не поспевая за ним, - Смирный малый, выпьет даже застоявшуюся кровь, щедро приправленную солью лунного металла. Но упаси тебя все адские владыки скормить ему хоть каплю цыганской… Как-то раз демонолог не уследил – и «Фёрмумборда» свил из него веревки. В прямом смысле свил». 

Будь моя воля, я бы миновал эти тела не оглядываясь, совершенно очевидно, что в этих страшных остовах не может остаться ни капли человеческой крови, но Йонас выполняет указания Черного Барона так же размеренно и хладнокровно, как слушает магический эфир, не пропуская ни одного тела. Я не возражаю. Мне выпала самая легкая часть работы – держать фонарь да время от времени крутить головой по сторонам. Никчемная предосторожность – все, что могло представлять для нас опасность, лежит скрюченными грудами вдоль переулков и стен. 

«А еще «Леггунгурстали» из третьей же, номера не помню, - Йонас на полминуты замирает над очередным телом, со страшным скрежетом разминая спину, но я и не думаю его торопить, - Дама выдержанная, но совершенно пьянеет от детской крови. Ну и однажды по чьему-то недосмотру в нее залили четверть мааса. Известное дело. Посреди боя, когда тел вокруг что дров, иди разбери, ребенок там или кто… Влили и влили. А «Леггунгурстали» от этого рехнулась совершенно, будто бюргерша, опрокинувшая шоппен вина со спорыньей. Ну и зачудила. Оторвала вознице руки по плечи и пошла плясать по полю боя что полоумная. Налетела на наши же порядки, смяла две шеренги пикинеров и в придачу роту саксонских мушкетеров. Раскатала что масло». 

Не хочется думать, что все эти существа некогда были людьми. Вот это, скрюченное, похожее на трилобита, чья спина превратилась в костяной панцирь, а конечности, съежившись, сделались крохотными сухими лапками. И это, прильнувшее к стене, наполовину размазанное по ней, и то, другое, на которое даже смотреть не хочется…

«Что с ним было потом?» - спрашиваю я.

В этом нет особенной необходимости, просто хочется прочистить глотку от скопившегося в переулках запаха.

«С кем?»

«С демонологом».

Йонас пытается пожать плечами, но это ему не удается, суставы утратили подвижность. 

«А что с ним могло быть? Отправили на дыбу. Здесь, на фронте, это быстро. Прислали нового, тот за «Леггунгурстали» ходит как за ребенком, приглядывает, разве что в пасть не смотрит…» 

Йонас работает сосредоточенно, не допуская спешки и небрежности. Нож мягко входит в тела и мягко выходит, но мы еще ни разу за последние полчаса не видели на лезвии крови. Тела, которые оставил после себя «Святой Иуда», содержат в себе самые разнообразные жидкости, они похожи на сапожный вар, на темное пиво, на скисшее молоко, на что угодно, но только не на кровь.