Немного сумбурное описание, как я на ММКЯ ездил и знакомился со своим издательством

 Утром даже я не просыпаюсь похожей на Софи Лорен

Софи Лорен

Говоря откровенно, опыт участия в выставках у меня мизерный. Если не брать во внимание еженедельные катта-базар в нашей махалля и знаменитую выставку гоночных осликов в Мынбулаке, в которой мы с дедушкой постоянно участвуем и постоянно проигрываем из-за старого говнюка Насрулло, пусть шайтан оторвет ему ползадницы. Поэтому, когда меня пригласили, и не куда-нибудь в Жымбыл, а в Москву, я готовился долго и тщательно. Начав с праздничного пилава бобой Мосулло и заканчивая некоторым количеством благословенной «Каратау крепкой», каковое мы с дедом нахлобучили скрывшись от подозрительных взглядов апа Алтынай в кошаре.

 – Тебе нужно быть красивым как иблис, набирази, – таинственно произнес  бобой Моссуло и покопался в груде старых потников как попало сваленных в углу.

– Тебе нужно жениться, Рустэм, – добавил он и отмахнулся от апа Алтынай требующей, что бы он отстал от мальчика. Молчи женщина! Мне лучше знать, что делать!

– Надевай эту рубаху, – продолжил он, гордо демонстрируя находку, – это счастливая рубаха. В ней женился сам товарищ Ленин!

Я с сомнением рассматривал комок клетчатой ткани в чайных пятнах. Чем она была лучше моего лучшего халата и тюбетейки, я не понимал. Во всяком случае, пятна на ней были такие же. Дед приподнял папаху, вытер подарком потный лоб и цокнул языком, жарко! Мы стояли в тени раскидистого столетнего тутовника, в листве которого заходились от желания цикады.

– Ты должен привезти из Москвы себе красивую келин. Даже кривой Хосрулло женился пять лет назад. У него уже три оглилари, такие же кривые, как и он. Чего ты ждешь, Рустэм? Когда тебе стукнет семьдесят?

– Милую и единственную, – непослушными губами прошлепал я.

– Ахмок еди, ахмокни олдир! – раздраженно сказал бобой и ткнул мне сверток. – Был дураком и помрешь дураком. Твои дети будут такие же медленные как ты!

  И мне пришлось надеть свадебную рубашку, помирать дураком я не хотел. Сборы были недолгими: пара чистых носков, парадные семейные трусы, в каких я должен был поразить московских келин и тут же жениться. Странноватые леопардовые стринги присланные одним сумасшедшим вместо пяти тысяч евро на культуру, после недолгих раздумий были отложены в сторону.

И вот я сижу в скоростном автобусе «Кызылжар- Арыстанды- Москва» слушаю Дед Блонде которую включил веселый водитель Запроездсулло и вдыхаю аромат ночной степи пробирающийся в пыльный салон через трещины в окнах. Вокруг кудахтают куры, болтают попутчики, а позади бекают овцы. Я молчу. В моей походной котомке в баночке из-под йогурта немного имам-баялды, наполненного любящим сердцем апа Алтынай, теплый чурек пахнущий домом, а в душе тоска. Все, что можно было захватить из дома. Бесценное барахло, что не даст забыть путь назад.

 Я смотрю, как темный горизонт в огоньках пастушьих кошей делит этот мир пополам. Отделяя духов от людских желаний. Холод от пламени. Рациональное от хаоса. Черное налитое небо в проколах глаз Никого, пятна травы и серые дувалы кишлаков в которых суетится бесполезная жизнь. Так, наверное, путешествовали великие пехлеваны древности. Бесконечным путем. Оставляя позади Родину и надежды вернуться.

– Покажи им всем, набирази! – крикнул бобой перед тем, как автобус отправился.

– Только выбирай лучшую келин! – добавил он, пыхтя рядом.

– Какую, бобой? – откликнулся я.

– Бери Памэлу Андерсон!! – громко посоветовал он, напоминая мне о плакате уже много лет висящем в нашей ташки керакли.  

Я кивнул,  его  суетливая забота заставила меня смахнуть слезу. Памела Андерсон была очень даже ничего. Апа Алтынай, держащая на узде наших осликов, грустно махнула мне птичьей лапкой. Возвращайся скорее, Рустэмчик! В секретном кармашке грелся теплом моей крови ее бесценный дар – тысяча сумов, скопленных с пенсии.

– Если будешь выбирать свою келин, сходи с ней покушать пилава, девушки любят мужчин с деньгами, – прошептала она. И я ее обнял. Милая, милая апа! Я буду по тебе скучать.

Всю  долгую дорогу до выставки я мучительно размышлял. Строил прогнозы, остро чувствуя неприятности. Мне совсем не хотелось увидеть на входе добрый взгляд старческих глаз и тихий голос:

– Вот и ты, гнида турецкая!

Еще мне чудился какой-то огромный кахрамон от которого почему-то несло кислым. Он наскакивал на меня с чайником в руке в тумане испарений и тыкал мощным пальцем в грудь.

– Не так ЛИ? А? Ты ЛИ? Что ЛИ? Щяс дам тебе в ЛИвер!  Хочешь ЛИмодана?

– Лимонада, – помертвев от страха, поправлял я, но он меня не слушал.

А за этими двумя, толпились различного калибра писатели, нервно сжимая томики своих произведений. Я вздыхал и ежился. Морок был невыносим. При каждом воспоминании о том, как низко я пал, и какие гадости всем писал, хихикая от собственной безнаказанности, мое сердце проваливалось в желудок.

На третье утро мы, наконец, приехали на Трехгорную Мануфактуру. Где я поселился у друзей из нашей махалля близнецов Перфоратмулло и Раствомулло. В уютной комнате в два квадратных метра без окна.  

Плотно позавтракав чаем за три тысячи двести рублей, я побрел по направлению к выставке, отмахнувшись от возмутительных, двухсот сорока рублей на такси. Если бы не такси, Москва приятно удивила бы своей дешевизной.

Путь был длинным, словно пять ступеней эшафота. Мне казалось, что меня встретит пустынная площадь с молчащей толпой моих заклятых друзей. В ее центре черным насекомым будет выситься гильотина.  А по бокам пылать костры. Палач будет скромно мылить веревку, оценивая толщину моей шеи. Но вместо этого я притопал в довольно оживленное место, полное веселых людей, маститых Писателей, неимоверных Авторов, скромных Демиургов, глубокомысленных Творцов и даже одного Гения. Который танцевал в сторонке под неслышимую музыку и улыбался. От его улыбки по коже шел мороз. Слава великому Тенгри, что желтого пальто и шапки носка нигде не было видно. В воздухе плотно висел аромат нишевой парфюмерии, а не запах кошек и перегара. Мое сердце сжалось, как же это все напоминало ярмарку гоночных осликов в Балакараке! Не хватало только грустных воплей продавцов пирожков с потрошками и димлямы.

«Он не приехал», – с облегчением подумал я, имея в виду своего друга и старшего брата из Ниццы. Вздохнул и позволил толпе увлечь себя к входу. Что стало колоссальной ошибкой, не ожидавший подставы, я тут же утонул головой в огромной груди и на меня сверху обрушился громоподобный голос одной большой Писательницы.

– Азиатик! Хочешь, карамельку покажу? – мою голову сжала нежная ладошка.

Карамельки я хотел, но предложение звучало подозрительно. Заворочавшись в крепких объятиях, я крякнул, что апа Алтынай мне запрещает есть конфеты.

– Я тебе разрешаю чуть-чуть, никто не увидит, – заверила меня собеседница и тряхнула ослепительными синими волосами, – я – та самая знаменитая авторка Овулия Эндометрис, просекаешь? Рад? Нет? Ну? Тупой? Не читал «Властного властелина»?  «Демоница для олигарха»?  «Академия. Во главе конца»? Хочешь почитать?

Вопросов было так много, что я растерялся. Да и почитать я не хотел, потому что не умею, но благоразумно оставил мнение при себе и засопел. Тысяча сом апа Алтынай жгли мою грудь. Я скосил глаза, стараясь рассмотреть пленившую меня келин, но увидел только мягкие волны груди и мощный большой палец с бирюзовым ногтем. Мысль пригласить знаменитую авторку на пилав тут же умерла.

– Ну, что? Будешь читать? С тебя косарь. Ты там живой, не?

– Почти, – вежливо прокряхтел я и приготовился дать дубу.

К счастью, в эту секунду милая Овулия ойкнула, ослабила хватку и пошарила изящной ручищей у себя за спиной. Послышался приглушенный крик. Открыв глаза я увидал в ее лапах того самого гения, танцевавшего под неслышимую музыку на входе.

– Девушка, можно с вами познакомиться? – пискнул он и, подкатив глаза, обмер как зяблик со сломанной шеей.

– Еще раз полезешь под юбку, сломаю граблю, – предрекла синеволосая. Почему-то я ей поверил. Пользуясь тем, что внимание большой авторки ослабло, я сумел тихо вывернуться и незаметно растворился в толпе. В моей голове тугим набатом билась мысль, что писательство становится опасным делом и может мне стоит завязать с ним, жениться на симпатичной келин и нарожать кучу детишек? Я даже хотел, выражаясь литературно завернуть оглобли, но веселые писатели, авторы и даже творцы тащили меня в душный павильон, где я немедленно вспотел.

– Смерть Сталина!

Я вздрогнул. Прыгнувший как степной оргимчак на муху старик схватил меня за воротник рубашки обеими руками.

– Читал? – с нажимом произнес он. – Украли все у народа!

– Еще не успел, – дипломатично произнес я и вспотел еще больше под внимательным взглядом выцветших глаз. – Но почитаю.

– Бери сейчас, – потребовал он. – Восемьсот тридцать два рубля.

– Денег нет, – зачем-то соврал я. И он тут же потерял ко мне интерес, выпустив из рук.

Поправив смятую рубашку, я скользнул в сторону, за загородку из которой меня внимательно рассматривала писательница в очках и красивом брючном костюме.  Слава великому Тенгри, что она приняла меня за уборщика и всего лишь попросила подмести, а не почитать книги, посвященные женской сексуальности. Которыми был уставлен прилавок. Картинки меня привлекали, но очкастая внимательно наблюдала, так что незаметно поиметь хоть один экземпляр была не судьба.

– Глаза разуй! Тут еще осталось, – тускло потребовала она. – Книга три триста. Посмотреть картинки – пятьсот.

– Хорошо, ксоним! – робко ответил я и на всякий случай, отвел глаза. Посмотреть за пятьсот рублей давила жаба. Я немного подумал о том, чтобы пригласить брючный костюм на пилав, но вовремя остановился. Потому что она была лет на триста старше.   

Пару раз махнув метелкой и немного покланявшись, я укрылся за спасительной стеной, чтобы отдышаться. Литературные джунгли суровы к молодым. Ведь в самом начале своего пути я умудрился наломать дров. Как говорится: зашел не в ту дверь. И теперь был вынужден осторожничать.   

В безудержном веселье, творившемся вокруг, притаилась опасность. Поэтому, чтобы пробраться к стенду, где меня, наверное, ждали, пришлось мучительно прокладывать маршрут. Между Редакцией Елены Шубиной и маленьким самарским издательством, где я тоже умудрился наследить. Между Сциллой и Харибдой, словно храбрый степной Одиссей. У которого позади тьма, впереди мрак, а в душе вечное лето в стрекоте цикад.

 Толпы писателей слонялись между стендами и каждый, каждый, как мне казалось, вглядывался в мое прекрасное лицо. Останавливался на секунду, щурил глаза, вспоминая.

«Хорошо еще, что я нигде не оставил  своих фотографий», – думал я пробираясь в толпе, мило улыбаясь симпатичным келин, бросая косые ревнивые взгляды на полки с книгами. К моему великому разочарованию нигде не виднелась прекрасная белая обложка с черными буквами: «Крепкий керосин». Никто не спрашивал: есть ли у вас великий йозуфчи Макс Акиньшин. И кто этот таинственный гений.

– Янг Эдалт? – спросила меня одна добрая девушка в огромных очках. Ее зубы были опутаны проволокой так, что она, возможно, могла принимать сигналы из космоса.

– Рустэм, – представился я, но потом поправился, – Макс Акиньшин.

– Нет, у нас Янг Эдалт, – уточнила она. – От полутора тысяч. Есть даже сама Полина Кузен по две триста. «Вампиры с Южного Жулебина».  

На обложке красивая молодая женщина пихала по кокосам отвратительного старикашку, который наверное и был вампиром. Позади нее были изображены два полудурка с гнусными ухмылками. Толпа обтекала нас, толкалась, в ней неизвестными тенями бродили авторы, на которые я беспечно писал рецензии. Воздух пах опасностью и беляшами из кафе, на всякий случай я вспотел в очередной раз.

– Две триста, – напомнила радиодевушка.

–  Хочешь пилав? – не найдя что ответить в отчаянии предложил я.

Она странно посмотрела на меня, а потом, видимо посоветовавшись по зубному радио, отрицательно покачала головой. Печально, но с келин у меня не складывалось, поэтому я решил выполнить хотя бы то, что обещал. Найти стенд «Альтерлит» и подписать книжки.   

Что  сделать так и не смог.

Виктория, Евгения и Ольга – вы лучшие! Жаль, что я так и не смог перебороть смущение и подойти познакомиться. А может быть и жениться. На всех трех. У нас можно.

Это я десять раз подходил к вам и спрашивал всякие глупости. Как пройти в туалет? Где тут кафе? Который час в Душанбе? Терся рядом, подслушивая как какой-то плешивый хлышь с котлами за тысячу сом, рассказывал вам веселые истории. Как же я завидовал этому шайтану! Как же я страдал!

Простите, меня и за томик Анны «О чем кричит редактор». Не ищите его. Деньги я обязательно отдам. Когда вернусь домой к бобой Мосулло.

Я бы взял еще «Страну яблок» и «Самую пьяную газету». К сожалению, Базука и Лев, слишком большие писатели, чтобы спрятать их под клетчатой рубашкой.

Хамма нарса учун рахмет, азизларим!