К флэшмобу о спорах и ссорах -- ну и субботние отрывки заодно

Дарья Нико предложила флэшмоб о спорах, а он как-то неприметно превратился во флэшмоб о ссорах -- как, например, у Кейт Андерсенн. Ну и можно заодно считать это "субботним отрывком" (вернее, отрывками) для флэшмоба Марики Вайд.

Я покопался у себя в архивах. Споров интересных навскидку не нашел, со ссорами оказалось побогаче. Их, стало быть, и принесу. :)

В "Дочери хранительницы" ссора между подругами случается по недомыслию, из-за неосторожно брошенного слова.

— Но это же Университет, подружка, — ободряюще продолжила Санни. — Раз уж наши мэтры за дело взялись — ни за что не отступятся.

Орли кивнула, через силу улыбнулась, но правильные слова нашла сразу. И ответила вполне искренне:

— Ваши мэтры — это да! Я вот как сэра Тристана увидела, так сразу и поняла: нашим мунстерским друидам до него далеко! — и вдруг ни с того ни с сего добавила: — Вот Этнин нашей среди мэтров самое место и есть. Да она и сама говорит, что сердце у нее к ведовству лежит, а не к пруту власти.

Что думала Орли, то и сказала. И ждала по простоте душевной, что Санни с ней согласится да за подружку еще и порадуется. Но та в ответ лишь отмахнулась:

— Брось. Повзрослеет — одумается. Не дело это, дочери императрицы в простые ведьмы идти.

Как Орли такое услышала, так аж остолбенела. А Санни, ничего не заметив, продолжила как ни в чем не бывало: — Я знаешь о чем давно уже думаю... Ей бы принца нашего — ну, Кердика, — в мужья — вот это самое правильное бы и было! И ровня ей — ну почти — и молодой, и любознательный, и мечтать тоже любит, и впроголодь с ним сидеть уж точно не придется.

Этого Орли стерпеть уже не смогла. Фыркнув, она бросила на подругу испепеляющий взгляд. А потом вдруг возмущенно выпалила:

— Ты что, Санни, белены объелась? А как же Кайл?

На миг Санни смутилась, но от слов своих не отступилась, продолжила упрямо:

— Хватит уже меня такой — незачем еще и Танни против обычаев идти.

— Она сида, — отрезала Орли. — У сидов свои правила. Немайн вон в мужья простого лекаря взяла — на людские обычаи оглядываться не стала!

— Простого? — хмыкнув, протянула Санни. — Это сэр Тристан-то простой? Ты же сама говоришь, что ваши друиды ему в подметки не годятся, — а он еще и воинской доблестью прославился!

— Подумаешь! — запальчиво воскликнула Орли в ответ. — Да, может, и Кайл... Вот увидишь, он еще не только всех друидов, а и самого сэра Тристана за пояс заткнет!

И тут Санни брякнула:

— Пускай он для начала хотя бы с войны вернется!

Конечно же, ничего дурного Санни Кайлу вовсе не желала — просто ляпнула сгоряча, не подумав. Но Орли, услышав такое, вдруг поспешно сплюнула на землю. А потом, устремив на подругу странно сузившиеся глаза, она выдохнула срывающимся шепотом:

— Что же ты творишь-то, а? А если теперь с ним что случится?

Санни уже и сама ужаснулась своим словам, да сказанного назад не воротишь. А побледневшая Орли зло бросила:

— Эх... Не будь ты женой нашего Пэдина... — и, не договорив, повернулась к ней спиной и быстро зашагала прочь.

Остальные сцены -- из "Большого путешествия"

Здесь источником ссоры определенно был несносный характер одной из участниц:

 Танька обшарила взглядом едва ли не всю каюту, прежде чем отыскала Серен. Та сидела в углу койки, скрючившись и уткнув лицо в ладони.

– Ты как? – первым делом спросила Танька.

Серен медленно выпрямилась. Лицо ее оказалось непривычно бледным, от всегдашнего румянца на щеках сейчас не было и следа. Уныло посмотрев на Таньку, Серен издала тихий стон, затем недовольно сморщилась.

– А как мне, по-твоему, может быть? – жалобно протянула она. – Тебе-то хорошо: вас, сидов, никакая хворь не берет. А меня тошнит с самого обеда! – Серен вперила в Таньку страдальческий взгляд, всхлипнула и вдруг зачастила: – Я уж и по комнате ходила, и в кровать ложилась, и святому Никласу молилась, и святому Эльму, даже соломинку между зубов засовывала... Ничего не помогает!

– У меня имбирь есть, – осторожно начала Танька. – Только он...

– Имбирь? – внезапно воодушевившись, перебила Серен. – поделишься?

И сразу же протянула руку.

Заполучив мешочек, Серен торопливо вытряхнула себе на ладонь почти всё его содержимое. В следующий миг она, к ужасу оторопевшей Таньки, разом забросила в рот два больших куска имбиря. Раздался сухой хруст, тут же сменившийся хриплым мычанием. Яростно замотав головой, Серен поспешно выплюнула имбирь на пол и, суматошно размахивая руками, спугнутой вороной устремилась к двери. Ахнув, Танька со всех ног бросилась за ней вдогонку.

Серен отыскалась сразу за наружной дверью: она стояла, прислонившись к стенке, пунцовая, как спелая земляника, и судорожно хватала воздух широко раскрытым ртом.

– Серен, о господи! – только и смогла вымолвить Танька.

– Пи-ить... – жалобно простонала та в ответ.

Конечно, раздобыть питьевую воду Танька сама если и смогла бы, то не быстро. По счастью, выручил подоспевший Олаф: тот, похоже, был хорошо знаком не только с капитаном «Дон», но и со всей ее командой. Заполучив огромную оловянную кружку, Серен немедленно поднесла ее ко рту, сделала несколько жадных глотков – и застонала еще пуще. Похоже, от воды ей сделалось только хуже.

И все-таки жжение во рту у Серен стало постепенно проходить: то ли помог свежий морской воздух, то ли просто время сделало свое дело. Вскоре она уже смогла говорить более или менее связно – и первым делом напустилась на и без того огорченную Таньку:

– Ты мне эту дрянь нарочно подсунула, да?

– Но ты же меня не дослушала... – растерянно пробормотала та в ответ.

Конечно же, никакие Танькины объяснения не помогли. Серен и не думала успокаиваться.

– Думаешь, раз ты дочь императрицы, так тебе всё можно? – продолжала кричать она, не спуская с Таньки красных заплаканных глаз. – Я, между прочим, тоже Монтови! Римлянка!

В конце концов у Серен то ли иссякли силы, то ли исчерпался запас бранных слов, и она с разобиженным видом скрылась в жилой надстройке, напоследок со всего размаха хлопнув дверью.

Проводив ее взглядом, Олаф хмыкнул, а потом повернулся к обескураженной Таньке и с мрачным сарказмом произнес:

– Ну да, римлянка... Куда уж нам, варварам, до нее!

Здесь сработала старая вражда между кланами:

Брид, то есть Маэл-Бригид инген Киан Ни-Лахан, была уроженкой Думнонии: происходила она из той самой прибрежной деревни, возле которой в свое время героически погибла, так и не пропустив к ней саксов, яхта «Бригита». После подвига «Бригиты» в Думнонии сами собой прекратились давние распри между двумя гаэльскими кланами – И Лахан, к которому принадлежали жители той деревни, и Дал Каш, в который входило большинство моряков с погибшей яхты. Увы, примирившись, бывшие противники быстро нашли себе новых врагов – теперь уже общих. И добро бы такими врагами оказались только саксы Уэссекса: те и правда приносили и гаэлам, и бриттам Думнонии неисчислимые беды. Так нет же, новые союзники вспомнили старые обиды на северные гаэльские кланы! А Брид, как оказалось, благополучно пронесла их через все шесть лет учебы в Университете, хотя вроде бы даже ни разу не пересекалась в Кер-Сиди с северянами – ни с уладскими гаэлами, ни с круитни.

И вот на «Дон» эта встреча наконец произошла. При этом Барах Мак-Рори, молодой морячок, сбежавший пару лет назад из родного Улада и завербовавшийся на камбрийский флот, давно уже сделался своим в команде «Дон». Увы, выговор у него остался прежним – по-северному жестким и торопливым. И для Брид этого оказалось достаточно.

Первая стычка между Барахом и Брид произошла по совершеннейшему пустяку. Барах, отдыхавший на палубе после вахты, сидел на бухте каната и мирно напевал уладскую песню, когда возле него ни с того ни с сего остановилась рыжая пассажирка – не дочка Немайн, а другая, из свиты черноволосой красотки. Не предвидя ничего дурного, Барах беспечно подмигнул ей и затянул очередной куплет:

 

Ах что за благодать – сидеть в заезжем доме

И чинно попивать из кружки пенный эль,

Когда горит очаг и никого нет, кроме

Подружки на коленях, а за окном апрель...

 

Неожиданно пассажирка уперла руки в бока и гневно сверкнула глазами. Барах запнулся, оборвал песню.

– Подружка у него на коленях, видите ли! – возмущенно фыркнув, воскликнула пассажирка на певучем южном гаэльском наречии. – Да что ты вообще делаешь на камбрийском корабле, уладский разбойник?

Слово «подружка» при этом она произнесла, старательно проглотив половину звуков, чтобы получилось «по-северному».

Опешив, Барах на мгновение замер. Затем медленно поднялся на ноги. Подошел к наглой девчонке вплотную. И возмущенно бросил ей в лицо:

– Что я тут делаю? Да ты только моими стараниями досюда и добралась!

Конечно, Барах сгоряча хватил через край: незаменимым на корабле он не был определенно. И все-таки немалая доля правды в его словах имелась. От таких, как он, простых моряков, от их владения премудростями работы с парусами зависела не только скорость корабля, но и безопасность плавания. А Барах был к тому же еще и грот-марсовым: отвечал за верхние паруса второй, самой высокой, мачты «Дон». То и дело ему приходилось взбираться на нее чуть ли не до самой верхушки и там, на головокружительной и открытой всем ветрам высоте, хладнокровно и уверенно управляться с такелажем. Остальные моряки на «Дон» марсовых очень уважали, иногда им даже завидовали – но, что характерно, обычно не очень стремились занять их место.

Но откуда же было знать об этом дерзкой южанке! И в ответ она лишь пренебрежительно усмехнулась:

– Вы, улады, горазды похваляться! А на деле – только и умеете, что грабить, убивать да предавать! Испокон веков так было, есть и будет!

Кровь ударила Бараху в голову. Не помня себя, он бросился на девчонку с кулаками. Та и не подумала отступать – наоборот, сама замахнулась на него рукой.

Конечно, опытной драчуньей она не была. Барах легко перехватил занесенную для удара руку, а потом с размаху залепил девчонке пощечину.

– Уймись, дура! – рявкнул он со злостью.

Девчонка и правда замолчала – но не оттого, что успокоилась. Во мгновение ока она сделалась белой как полотно, и только отпечаток ладони Бараха остался алеть на ее покрытой крупными веснушками щеке. Затем, презрительно посмотрев на своего обидчика сузившимися зеленовато-карими глазами, девчонка фыркнула, криво усмехнулась и вдруг твердо произнесла:

– Поединок!

Барах ошарашенно посмотрел на нее, чуть подумал, да и пожал плечами. Убивать ирландку, пусть даже из другого клана и племени, ему не хотелось совершенно. А ничем иным, по его мнению, схватка между столь неравными по силам противниками кончиться попросту не могла.

– Давай ты этого мне не говорила, – предложил он. – Не хочу лишать тебя жизни, глупышка.

– Тогда я сама заколю тебя, презренный трус! – прошипела та в ответ.

Недовольно поморщившись, Барах пожал плечами.

– Что ж, тогда давай на ножах, – предложил он с деланным спокойствием.

Девчонка молча кивнула всё с той же брезгливой ухмылкой на лице.

Мысленно чертыхнувшись, Барах выхватил из-за пояса нож. Подбросил его, поймал на лету.

– Видела? – спросил он, скорчив зверскую рожу. – Ну как, не страшно?

По-прежнему не говоря ни слова, девчонка тоже схватилась за пояс. Вырвала из висевших на нем кожаных ножен короткий узкий нож. Прочертила им линию в воздухе. Сделала шаг назад, зловеще ухмыльнулась. И вдруг растерянно ойкнула.

– А ну-ка остановились, живо! – раздался у Бараха за спиной повелительный голос. – Указ верховного короля напомнить?

Здесь опять истоки в тяжелом характере как минимум одного участника (а может, и двух):

Посреди коридора, примерно на полпути между кормовым трапом и кубриком Олафа, расставив ноги и устремив взгляд вдаль, неподвижно стоял Гундульф. Лицо у него было пунцовым, глаза налились кровью, а растрепанная борода больше всего походила на «ведьмину метлу», однажды найденную Олафом на ветке дуба в городском парке.

Подле Гундульфа, скорчившись на полу, валялся человек в яркой куртке морского офицера – вполне вероятно, что это и в самом деле был сэр Эвин. А рядом с ними, прислонившись к стенке, замерла леди Эмлин – бледная, напряженная, с закушенной губой.

Некоторое время – как ей потом казалось, совсем недолго – Танька стояла, оцепенев. Затем, не помня себя, она сорвалась с места.

– Госпожа Зои... – торопливо заговорила она, подбежав к леди Эмлин. – Это всё из-за Род...

Смутившись, Танька испуганно замолчала на полуслове. Похоже, сейчас всем было совсем не до Родри и уж тем более не до нее.

– Да что же здесь такое? – с трудом вымолвила она упавшим голосом.

Леди Эмлин покосилась на распростертого на полу мужчину, но ничего не ответила.

Чуть подождав и немного собравшись с мыслями, Танька спросила на латыни:

– Что здесь случилось?

– Он поднял на нее руку, – хмуро откликнулся Гундульф.

И тут Танька почувствовала, как у нее задрожали колени. Жуткая картина нарисовалась у нее перед глазами: толпа моряков волочит Гундульфа по палубе, а потом дружно набрасывается на него, раздирая его тело в кровавые клочья.

Не удержавшись, Танька издала тихий стон. И, словно в ответ на это, лежавший возле ее ног человек шевельнулся.

– Аннонское дерьмо... – пробормотал он и стал медленно подниматься на четвереньки. Теперь Танька увидела наконец его лицо – это действительно оказался сэр Эвин.

Леди Эмлин вздохнула – как показалось Таньке, с облегчением – и тут же брезгливо поморщилась.

– Готский ублюдок, – процедил между тем сэр Эвин. – Тебе не жить... Поединок!

Гундульф вопросительно посмотрел на леди Эмлин. Та ответила ему тревожным взглядом, не проронив ни слова. Тогда он перевел взгляд на Таньку.

– Он вызвал вас на поединок, – чуть дрогнувшим голосом произнесла она на латыни. И тут же поймала на себе взгляд леди Эмлин – напряженный, осуждающий, недовольный.

– Да будет так, – пожал плечами Гундульф.

– Деремся мечами – у тебя ведь меч вроде бы есть, нобиль? – Казалось, сэр Эвин постарался выказать и словами, и самим тоном как можно больше презрения к приблудному готу. Произнес он это всё на понятном Гундульфу языке – латыни – с сильным, резавшим Таньке слух акцентом.

В ответ Гундульф кивнул. Затем с чуть заметной усмешкой произнес:

– Есть, не сомневайся. Так что я к твоим услугам, моряк.

А Танька, вновь оцепенев, наблюдала за происходившим. Сердце у нее замерло от страха – не за себя, за Гундульфа. Как истинный бритт, сэр Эвин вряд ли удовлетворился бы схваткой до первой крови или даже до серьезного ранения. Что бритты, что гаэлы – все они испокон веков признавали лишь один род поединков – до смерти проигравшего. Плохо помогал даже недавний королевский указ, воспретивший драться без согласия короля или королевы. Теперь умирали не только проигравшие: выжившие в схватке победители сплошь и рядом подвергались суровым наказаниям вплоть до смертной казни. Однако многих это все равно не останавливало. И, похоже, сейчас вот-вот должен был начаться как раз такой поединок – запретный и беспощадный, суливший смерть обоим участникам.

Танька, уже успевшая за свою недолгую жизнь предотвратить несколько схваток, сейчас ощущала полное бессилие. Обуянные гневом и ненавистью, оба противника не услышали бы, пожалуй, не то что ее – даже гласа Божия, раздайся тот вдруг с небес.

«Может быть, окликнуть леди Эмлин? Вдруг она как-нибудь сможет их остановить?» – внезапно пришло ей на ум. Но она не успела вымолвить и слова.

– А потом, достопочтенный сэр Эвин, тебе придется драться еще и со мной, – раздался твердый и на удивление спокойный голос леди Эмлин.

Сэр Эвин удивленно воззрился на нее. Затем пренебрежительно хмыкнул:

– С тобой, гречанка?

Леди Эмлин кивнула.

– Да. Со мной, Эвин.

Сэром она его не назвала – словно тот не был рыцарем.

– Что ж... – Сэр Эвин зловеще усмехнулся. – Ты сама это выбрала.

Ну и спойлер: эти ссоры закончились без смертоубийств. Все, кроме последней -- примирениями. Последняя -- это еще неизвестно: история пока не дописана.