Опять потянуло на творчество...

Все-таки соблазняет меня конкурс работ по картинке от Вадима Куза. Но... Пока не знаю, добью ли произведение до конца и какой размер будет на выходе, и опять же жанровая каша. 

А еще спасибо Михаилу Барановскому, случайно подкинувшего продолжение моей застопорившейся идее этого произведения.

Но началом поделюсь, а вы уж додумывайте, что я нафантазирую дальше. (Так как черновик, прошу прощения за короткие тире).

Гул мужских голосов прервал крик начальника царской охраны. Стража преклонила колени, писцы и судьи пали ниц. В большую комнату, освещенную тусклым светом масляных ламп и утренних солнечных лучей, вошел Владыка Обеих земель. Он сонно развалился на деревянном кресле, бросил грустный взгляд на беременную женщину, стоявшую на коленях в центре комнаты, презрительно посмотрел на избитых женщин и мужчин у стены, покачал головой. Престарелый Меренптах любил очаровательную молодую наложницу сына и сожалел, что такая красавица больше не сможет услаждать его взор, но за внезапную смерть наследника должен был кто-то ответить. Несу не вникал ни в вопросы судей, ни в ответы рабов и рабынь. Он думал о похоронах, пусть и нелюбимого, но все же родного сына. У Меренптаха имелось достаточно сыновей, чтобы заменить его на троне великой страны. Кто бы ни лишил жизни Аменемхета, он оказал Владыке неоценимую услугу, избавив от наглого, всем недовольного мужчины.
Писец отложил кисть, поднялся с циновки, протянул судье свиток.
― Наложница Каманебнисеф! Ты признана виновной в заговоре и отравлении своего господина ― са-несу Аменемхета...
― Нет... Нет... ― залепетала она, размазывая по разбитому лицу слезы и кровь. ― Я не могла. Я жду его ребенка. Его сына!
― Наказание за такое преступление ― смерть. В день похорон тебя отведут в его гробницу и оставят там вместе с телом господина. Остальные так же признаны виновными и приговариваются к смерти на том же месте, где стоят.
Помещение наполнилось воем женщин, просящих снисхождения. Несу, сморщившись, встал и быстрым шагом направился к выходу. Ему претила подобная расправа ― он слишком любил женщин, и большинство из приговоренных к казни рабынь не раз оказывались на царском ложе. И даже Каманебнисеф не стала исключением. Может, она носила под сердцем не его внука, а сына? Теперь это стало неважным для несу.
Наложница, скованная отчаянием, проводила взглядом своего царственного любовника. Перед ней палач задушил веревкой рабынь, мужчинам же пробили головы тяжелым каменным топором.
Молодую женщину вывели из зала в полуобморочном состоянии, заперли под охраной в одном из помещений на окраине царского двора.
Еще шесть недель тело Аменемхета готовили к погребению, и все это время несчастная Каманебнисеф вздрагивала от любого шороха за дверью. Она молилась каждую минуту своего бодрствования. Не за себя - за своего нерожденного ребенка. Пусть будет и девочка, хотя, повитуха сказала, что родится мальчик.
За дверью послушались тяжелые шаги. Мужские. Женщина отползла в угол, вжалась в теплую стену. Скрип засова, и в помещение вошел писец, закрыл нос рукой.
- Вымыть и одеть! - приказал он следовавшей за ним страже. Те бесцеремонно выволокли обессилившую, но сопротивляющуюся наложницу и передали рабыням.
- Дайте моему ребенку родиться… Он ни в чем не виноват… - без остановки шептала она.
Но и писцы, и охрана, и рабыни остались глухи к ее мольбам. Каманебнисеф, еле передвигавшуюся, державшуюся за живот, усадили на повозку среди погребальных даров, каким она и была по приговору суда. Под вой плакальщиц погребальная процессия тронулась из Уасета к Долине вечной жизни. От тряски, жары и голода у женщины кружилась голова.
Солнце было в зените, когда повозки остановились у входа в усыпальницу. Потерявшую сознание наложницу отнесли в одну из комнат для даров, положили на пол, рядом оставили большой горящий светильник. Строители быстро заделали проем большими камнями, известковым раствором выровняли стену.
Каманебнисеф вздрогнула, открыла глаза. Ее взору предстала маленькая комнатка с грубыми стенами, освещенная дрожащим светом масляной лампы, и торчащие камни из низкого проема, бывшего входом и выходом. Женщина заломила руки и истошно завопила. Она выла от отчаяния и осознания, какие ей придется вытерпеть муки, прежде чем она умрет. Не будет живым и ее малыш. Не будет и другой жизни в загробном мире, ибо ее тело не погребут достойно. Она останется здесь, навсегда.
- О, великий Гор, позаботься о моем сыне, как ты заботишься о тех, кто на троне и их наследниках! Великая Бастет, будь милостива к моему ребенку! Великий Гор! Могущественная Бастет! Возьмите меня, но сохраните жизнь ни в чем неповинному малышу! - голос несчастной сорвался на крик. Она подползла к стене, со всей силы нажимая на пальцы, стала писать символы молитвы богам. Каманебнисеф не чувствовала боли, не замечала, как стираются о грубо обработанную стену кожа, ногти, кости пальцев.
Пламя становилось все тусклее. Женщина дописала последний знак у входа. Молитвы опоясывали всю маленькую комнатку.
- Возьмите меня, но сохраните ему жизнь… Гор! Бастет! Пощадите ребенка! - под хриплый шепот Каманебнисеф свернулась калачиком на полу, прижимая к животу остатки кистей. Ребенок толкался ножкой, ощущая руки матери. - Гор! Бастет!
Наложница закрыла глаза, провалилась в забытье. Пламя светильника объяло весь фитиль и потухло, отставляя витиеватую струйку дыма. Мрак… Тишина…