О планах и сюжете. Скучное.

И так, планируемая повесть "Рамет" плавно перетекла в короткий роман. И точка еще не поставлена.

Желание добить черновик до точки, а потом уже править.

Роман о любви, а не любовный, как придется ставить в жанрах на большинстве литсайтов. Здесь нет противостояния женщины и мужчины или испытаний верностью и страстью, здесь любовь в своих многогранных понятиях: богов к людям, взрослых к ребенку, а ребенка ко взрослым, мужчины и женщины. Нет добра и зла в своих чистых ипостасях, как можно подумать в начале, здесь они понимаются по-другому. 

Этот роман - еще один гимн верности, чистой любви и заботы, не смотря на то, что добавочные жанры "мистика" и "ужасы". А, может, мистика и ужасы и есть главное в этом произведении? Или, все-таки, любовь?

- Свет! Камера! Мотор!
- Сцена пятьдесят четвертая! Дубль первый!
Шатаясь, Рамет сделал несколько шагов, привалился к саркофагу, сполз вниз и обреченно посмотрел на камеру. Закрыл руками лицо, потом поднял их вверх в безмолвной молитве отчаяния и любви.
Сейчас его персонаж был нем, и всю трагедию его существования актер мог передать лишь мимикой и жестами. Рамет сначала был против использования саркофага в гробнице, как декорации, ведь надписи говорили о сыне Меренптаха, а не о дочери.
- Вот скажи мне, Браун, - режиссер безапелляционно посмотрел на актера, - сколько американцев в зрительном зале будут изучать взглядами эти фигурки?
Рамет пожал плечами.
- Правильно. Никто. Они будут смотреть на тебя, на страдания твоего героя, они будут переживать вместе с тобой. И до иероглифов им никакого дела не будет.
- Тогда согласен.
- Знал, что уговорю. А теперь сыграй так, чтобы и я пустил скупую мужскую слезу.
Рамет беззвучно рыдал над оскверненным гробом своей возлюбленной, заламывал руки, не забывая, что его персонаж давно мертв. Но когда Браун снова подарил камере обреченный взгляд и провел пальцами по барельефу с богиней так, словно это было живое тело, в горле Кастора встал ком, по щеке заскользила соленая капля.
- Стоп! Снято! Все свободны! - сдавленно выкрикнул режиссер. - Браун! Сюда!
Рамет подошел к Кастору, уткнувшему в сценарий.
- Еще раз так сделаешь - прогоню! - прозвучало из-за бумажной ширмы.
- Вы сами так просили.
- Просил скупую мужскую слезу, а не ручьи, - режиссер показал мокрое лицо с покрасневшими глазами и носом. - Мы ужасы снимаем, а не сопливую мелодраму.
- Как пожелаете, - улыбнулся египтянин. - Больше так не буду...
- Не будет он, - проворчал американец, промакивая платком щеки. - Будет и еще как будет. А не будет - выгоню! И мисс Дин за компанию. Мадлен, следующая сцена готова к съемке?

Картинка для атмосферы, но не совсем иллюстративная.