Кричи, Аттила!

Прости, что тревожу, бессонная тень,

покоя желать бы тебе, но помню,

что милость — не каждому.

В темноте,

растущей в глубины, как чёрный корень

великого древа первопричин,

отыщешь едва ли обломки правды,

чтоб выстроить лодку.

Река кричит

на сто голосов дохристова ада,

и всё, что ты скажешь, пожрёт вода,

поскольку у слов твоих — привкус крови.

Войне и тобою платилась дань,

и всяким мужчиной платилась, кроме

того, кто взошёл на шершавый крест,

хоть плотником был к ремеслу приучен.

Ты мог бы — геройски, и в сотне мест,

когда б не фортуны природа сучья:

кровавая винная хмарь, жена,

чье тело ты грубо открыл для боли,

угарная темень и яма сна —

но сну не разгладить лицо рябое.

Где тонко, там рвётся — подскажет опыт —

и лопнул сосуд, как нанизка бус,

и ты, утопивший в крови Европу,

открыл своей крови железный вкус.

Есть что-то от промысла в этом факте,

но больше — издёвки от вышних сил.

Творец наш, похоже, циничный практик,

и, как ни беги, временной оси,

входящей в тебя остриём булавки,

никак не избегнуть.

Прости же, тень,

клянусь твоим именем тугоплавким,

я знала тебя, но забыла где.

В отчаяньи тень открывает рот,

и кровь, пузырясь, изо рта течёт,

и пахнет пряно и терпко медь,

и слово в муках идёт на смерть,

и в нём клокочет расплавом сила.

Кричи, Аттила!