Ключ. Двенадцатая глава

выложена полностью.

В этой главе есть вставная новелла "Топь", с которой когда-то, собственно, и начинался роман. Вся идея "Ключа" родилась из этой новеллы. Фактически, это был самый первый написанный эпизод, хоть и попал он потом в середину.

Старенькая серая лошадка, ведомая под уздцы мальчиком-подростком,  едва переступая ногами, двигалась по узкой лесной тропке. На лошадке  восседал старец, облаченный в серое рубище из грубой, но добротной  ткани. Мальчишка, вынужденный подстраиваться под тихий ход лошадки,  слегка подпрыгивал при каждом шаге и поминутно вертел головой, обращаясь  к старцу с вопросами. Странное сходство отличало их. Снежно-белая от  природы макушка мальчишки и седые волосы старца. Одинаковые,  удивительной чистоты и ясности, бирюзовые глаза.

— А, правда, нам в этот раз много всего дали, деда? И крупы, и хлеба, и капусты, а мне в мешок еще и яблок кинули.

— Правда, милый, — беззубо улыбнулся старик.

Они  прошли много селений, и только в одном из них им были рады. Пока старик  ухаживал за больной девочкой, ее мать баловала его внука. Бойкий,  худенький мальчишка наконец-то хоть чуть-чуть поправился. Но, несмотря  на набитые едой седельные сумки — подарок щедрой хозяйки — старик думал  о мальчике с грустью. Им нужны были деньги. Любая одежда горела на внуке  как на огне, а зима не заставит долго себя ждать.

— Я теперь буду готовить нам кашу. А мы теперь куда идем?

— Есть тут один замок. Говорят, там живет богатый лорд.

Старик  опустил голову, задумавшись. Мысль, что о лорде том не было ни слуху,  ни духу уже более полувека, и что замок его пользуется в селении крайне  дурной славой, тревожила.

— Здорово! Я еще ни разу лорда не видел... Даже бедного. Ведь тот богатый купец, который купил у нас амулет, он не был лордом?

— Нет, конечно.

— Я так и думал.

Мальчишка  попытался представить, как же должен выглядеть богатый лорд,  и некоторое время его светлая макушка подпрыгивала в молчании.

...

Чужое  присутствие. Всего лишь легкая рябь по черной маслянистой поверхности,  но покой уже был нарушен. Уничтожить? Но оно еще не чувствовало в себе  достаточной силы. Оно еще могло быть покорено.

...

Темные  остовы, закопченные трубы, серый пепел, вздымающийся под ногой легким  облачком. Старик и мальчик шли молча, будто боялись нарушить мертвое  безмолвие пожарища.

Перекошенные балки, обгоревшее тряпье, силуэт  дверного косяка на прозрачном фоне голубого неба. Старая лошадка вышла  из своего полудремотного состояния: ноздри тревожно ловили свежий  вечерний воздух, уши чутко прислушивались к хрусту ржавых гвоздей под  копытами да зловещему крику одинокого ворона.
Ни зимняя стужа,  ни весенние грозы, ни летняя сушь, ни осеняя слякоть не смогли скрыть  следы разложения. И лишь топь, упорно подмывающая каналы и подползающая  все ближе и ближе, обещала предать погребению давно умершее селение.

Мальчик  резко вздрогнул и остановился, услышав холодный, чавкающий звук. Легкий  след, оставленный его ногой, медленно заполнялся водой.

— Что здесь случилось, деда?

— Еще не знаю, милый, еще не знаю.

— Давай уйдем отсюда.

— Ночь,  на дворе уж холодно. Нам нужно где-то переночевать. Хорошо бы найти  замок до того, как совсем стемнеет. Должен же быть у лорда замок?

Повернув  на широкую — когда-то главную — улицу, они увидели то, что искали.  Цитадель высилась на холме — огненным силуэтом на фоне заходящего  солнца. Пожар, поглотивший все селение, не тронул ее каменных стен.  Подъемные мосты всех четырех башен были опущены. Как и селение, Цитадель  была мертва. Мальчик и старик медленно пересекли осыпающийся, затянутый  тиной ров. Звонким эхом отдалось цоканье копыт в просторном внутреннем  дворе, в центре которого тянулась вверх сама Цитадель. Четыре внутренних  моста крестообразно пересекали темнеющее небо.

— Когда-то, много  лет назад, я видел такую же штуку. Очень давно... и очень далеко отсюда.  — Старик обвел глазами двор. Вздохнул, задумчиво покачал головой.  — А теперь помоги-ка мне спуститься, милый. Надо бы пройтись,  посмотреть, что здесь и как. Помню, здесь должен был быть вход в башню.
Старик  едва протиснулся в приоткрытую дверь. Насквозь проржавевшие петли  не позволяли распахнуть ее шире. Мальчишка ужом проскользнул следом.

— Темно-то как.

— Тут, деда, лампа висит, прямо у двери.

— Засвети ее, что ли.

Тихое шуршание, резкий щелчок кремня, искорки, разгорающиеся в слабое пламя, лицо мальчишки, сосредоточенно раздувающего фитиль.

— Ишь ты, лампа совсем полная, как будто сейчас заправили.

— Ну-ка, дай-ка сюда.

Подняв над головой тускло мерцавший огонек, старик шагнул вперед.

Тьма,  много лет царившая в этом склепе, нехотя отступила, открыв взору  содержимое караулки. В углу, на широкой кровати, лежал человек, дальше,  за ящиками с вином и сваленными у стены алебардами, за столом сидели еще  трое. Оловянные кружки, битое стекло, бочонок с высаженным дном  и початая бутыль.

— Они здесь пировали, — сказал старик, подходя ближе и рассматривая багровые пятна на руках и лицах трупов.

Мальчик  стал рядом. Обманчивый свет скрывал то, что хорошо было видно вблизи.  Жидкие волосы, темные глазницы, зубы, просвечивающие сквозь  пергаментно-желтую кожу, длинные ногти, висящая мешком одежда.

— Что это, деда? — Мальчик без страха взирал на иссохшие, покрытые паутиной мумии.

— Чума, милый. Нам нечего бояться. Это было очень много лет назад. Она уже ушла.

— Уйдем и мы, деда.

— Как только рассветет, милый. Как только рассветет...

...

Наблюдая  за продвижением этих двоих, Топь вспоминала, как все началось. Тогда,  сотни лет назад, это была всего лишь разбойничья шайка, нашедшая в лесах  покинутую неведомыми хозяевами Цитадель и решившая обосноваться в ней.  Многочисленные набеги на близлежащий тракт принесли славу и процветание.  Атаман превратился в лорда Старой Дороги, шайка — в свиту, набеги —  в пошлину. Выросла и окрепла деревенька при Цитадели. Был вырублен лес,  распаханы поля.

Топь смотрела на все это безучастно. Людям не было  до нее дела. Каждый год пропадали охотники, лесорубы, дети. Но ведь это  было в порядке вещей? Да... только до определенного момента.

Деревня  разрослась настолько, что могла бы зваться маленьким городом, земли  стало не хватать. И вот тогда впервые была потревожена колыбель,  в которой веками дремала Топь.

Глубокие каналы прорезали землю,  местные гончары занялись изготовлением труб для планировавшейся  дренажной системы, дети кидали камушки в страшную черную воду. Впервые  Топь испытала нечто очень похожее на панику. Лишь подавив первый приступ  страха, она смогла трезво оценить ситуацию. Хищник, притаившийся  в глубинах болота, чувствовал, что сейчас ему не помогут ни его мощь,  ни смертельная хватка: город нельзя было взять голой силой. И Топь  принялась искать ответ. Не надеясь на свой собственный опыт, она  обратилась к опыту тех, кто был погребен на ее дне. И ответ был найден.  Дальше? Дальше все было просто...

Ласковые руки матери расчесывали  густые, цвета умирающего солнца волосы Ренаты. Черная пушистая кошечка,  урча, терлась о ноги хозяйки. Но зеленые глаза девушки под бровями  вразлет, казалось, готовы были заплакать. Первая красавица в городке  чувствовала себя отвергнутой и покинутой. И ради кого? Ради Азы?!

— Будет, будет тебе, доченька. Да разве мало парней для такой красавицы?

— Ах, мама!

Рената  гордо выпрямилась и топнула ногой, сердясь на себя за готовые хлынуть  слезы, метнувшись в комнату, заперлась изнутри. Мать, вздохнув, накинула  платок козьей шерсти и присела у окна, глядя на мерцающие огни домов  на склонах холма, на яркий свет стрельчатых окон в башнях Цитадели. Так  она и заснула чутким, беспокойным сном немолодой, усталой женщины.

Горестные  вопли, стук в закрытые на ночь ставни, и толпы на улицах еще  до рассвета разбудили город. Крики " Ведьма!" переходили в дикий вой.  Толпа, отдирая от заборов доски и поднимая с земли камни, потекла  к окраине — к домику Ренаты, стоявшему на отшибе, почти у самого болота.  Двери дома были мгновенно выбиты. Полуодетую девушку выволокли  на улицу. Мать, скрюченными пальцами хватавшая подол ее сорочки, была  отброшена в толпу. Другая старуха, страшная, растрепанная и обезумевшая,  вцепилась в роскошные волосы Ренаты. Рядом, безучастно глядя на слезы  несчастной жертвы, стояла смуглая, темноглазая девушка. Лицо ее было  спокойно, тонкие пальцы перебирали длинные черные косы. Толпа одобряюще  гудела, глядя на истязание, люди тесно толклись в маленьком дворике,  стремясь подобраться поближе, крикнуть погромче, ударить посильнее.

Где-то  на улице послышался свист плети и крики «Разойдись!». Вельможа,  не сумев пробраться сквозь толпу, загородившую ворота, резко натянул  поводья. Вороной жеребец взвился на дыбы, забил копытами и, повалив  ветхую ограду, ступил во двор. Люди шарахнулись в стороны, давя друг  друга, кто-то вскрикнул жалобно. Конная свита, не жалея ударов плетью,  продолжала расчищать дорогу. Священник, яростно колотя пятками, пытался  заставить своего ослика переступить упавший заборчик. «Лорд!», —  послышалось в толпе.

— Что здесь происходит?

Старуха, наконец, отпустила волосы девушки, и Рената обессилено упала под ноги гарцующего коня.

— Эта  женщина — ведьма, милорд! — Глаза старухи светились яростью. — Она  убила моего мальчика, моего сына. Люди слышали, вчера она желала ему  смерти, а сегодня-а-а...— слова старухи перешли в вой, — он задохнулся  во сне, она задушила его своими рыжими космами!

Аббат, оставивший упрямое животное по ту сторону забора, смог, наконец, присоединиться к своему господину.

— Это очень серьезное обвинение, женщина. Подумай хорошенько. Есть ли следы совершенного преступления, отпечатки на шее?

— Никак  нет. Не было. — Местный лекарь, настойчиво подталкиваемый горожанами,  нехотя вышел вперед. — Спокойно так лежал, и одеяло не сбито, и лицо  вроде как даже умиротворенное... Может, сам помер?

Аббат, раскрывший было рот для следующего вопроса, был прерван криком:

— Кошка!

Владелец  мясной лавки выскочил на крыльцо, высоко над головой держа маленький  черный комок. Зверек яростно шипел и извивался в руках мучителя. Смерив  взглядом поникшую девушку, аббат произнес:

— Да, ведьма могла послать вместо себя кошку, или сама обернуться кошкой. Это вполне в их обычае.

— Побить ее камнями, — едва слышно прошептала черноволосая Аза.

Чуткое ухо священника уловило сказанное.

— Нет. Мы не позволим вам вершить самосуд. — Он поднял глаза на лорда. — Ведьму будут судить публично и сожгут на площади.

— А если она не при чем? — лекарь сам испугался своей дерзости.

— Господь  не допустит неправого суда, — аббат внимательно обвел взглядом селян,  заставив лекаря отступить на полшага, — если девушка невиновна, отец  небесный сам спасет её.

При этих словах зверек, особенно сильно  крутнувшись, расцарапал физиономию мясника и, внезапно очутившись  на свободе, под ногами толпы, под копытами коней миновал двор  и припустил к городу.

— Десять золотых тому, кто отыщет проклятую  тварь! Их сожгут вместе. — Лорд не был намерен упускать хоть одну деталь  в предстоящем развлечении. — Ведьму в — темницу, пока не будут окончены  приготовления к казни.
Рената не чувствовала рук, грубо поднимавших и толкавших ее. Она повторяла имя того, кто был уже мертв...

Топь  присутствовала на казни. Она имела сотни глаз: толпы, пришедшей  с корзинами, полными еды, бутылями вина и козьего молока  и расположившейся прямо на мостовой; владельцев домов, выходивших  на площадь, и их гостей, выложивших большие деньги за места на балконах,  окнах и даже крышах; лорда и его вассалов, томно зевавших  на специальных, наспех сооруженных трибунах и, конечно же, Ренаты.

Темница,  переполненная площадь, бессвязное бормотание аббата, вопросы и ответы  невпопад, руки, туго скрученные веревками, танцующие языки пламени, имя,  падающее с губ...

Топь научилась у людей любопытству. Она была с Ренатой почти до конца и почти узнала, что такое смерть.
А черный  пушистый зверек, ярко сверкнув зелеными глазами, скрылся в чаще леса,  все дальше и дальше удаляясь от несущего смерть города.

Топь рассмеялась бы, если б могла. Ведь это действительно было забавно.

Сидя  за пустым прилавком, хлеботорговец горестно подсчитывал убытки.  Владелец мясной лавки, войдя в широко распахнутые двери, грохнул  на прилавок корзину.

— Как живем-можем?!

— Убирайся отсюда! — Маленький человечек в долгополом фартуке яростно набросился на румяного великана.

— Да ты что?! Белены объелся?

— С тех  пор, как ты и твои ребята перебили всех кошек в городе, я каждый день  теряю все больше и больше! У меня нет места в амбаре, где не было бы  крысиной норы! А кто мне за это заплатит?

Топь рассмеялась бы, если б могла. Ведь это действительно было забавно.

Мать, прижимая к груди рыдающего ребенка, ворвалась в комнату. Отец и сыновья поднялись ей навстречу.

— Немедленно заделайте все норы в подвале! Малыша укусила крыса!

Топь рассмеялась бы, если б могла. Ведь это действительно было забавно.

В город, оставленный без защиты, ринулись крысы. С ними пришла и «Черная Смерть».

Одни  ушли сразу. Другие еще цеплялись за свою землю. Собирались добровольные  дружины, сжигались зачумленные дома. Однажды, ветреным утром пламенем  занялся весь город. И если до этого люди сохраняли еще крупицы надежды,  то теперь каждый знал: пришла пора или уходить, или умирать.

И вот  теперь, спустя много лет, покой был нарушен вновь. Топь осторожничала.  Она хотела знать, кто эти чужаки, и не придут ли за ними другие.

И когда  наступила ночь, Топь протянула свои щупальца в поисках их спящего  сознания. Она легко коснулась разума старика, мощного, острого,  заключенного в таком дряхлом теле. Она потянулась дальше в поисках  мальчика, но вокруг было пусто...

Вырванный внезапно из глубокого  сна, старик резко поднялся и широко распахнул глаза. Опустив ноги на  каменный пол, он огляделся. Это была зала, в которой накануне вечером  они нашли потрепанную тахту и кресла и остались на ночь. Мальчик мирно  спал. Движением, доведенным до автоматизма, старик положил поверх одеяла  упавшую руку мальчика, поправил мешок под головой, дотронулся до  покрытого испариной лба. Мальчик был тут. От его легкого дыхания дрожали  ворсинки на одеяле. Вот он по-детски прерывисто вздохнул и чуть  повернул голову. Старик закрыл глаза — мальчика не было.... Открыл —  мальчик был тут...

Утром, наблюдая за хлопотами внука и вдыхая аромат гречневой каши, старик спросил:

— Где ты был, милый?

— Как где? Спал.

Мальчик замер с солью в руках, недоверчиво улыбаясь. Старик на минуту склонил голову, будто прислушиваясь.

— А что тебе снилось?

Помешивая  ложкой в котелке, мальчик задумался. Каша начала закипать, но мальчик  уже ничего не видел и не слышал. Медленно, слегка растягивая слова,  он начал.

...

Образы приходили расплывчато, хаотично.  Некоторые детали терялись в дымке, другие представлялись ясно и четко,  во всех мелочах. Озеро. Нежно-голубой свет, пронзающий хрусталь. Конское  ржание, вьющаяся кольцами грива. Длинные крылья, пух, загорающийся под  пальцами. Огромная кошачья голова, ласково трущаяся о ноги, шелест  перьев. И вдруг — ярко, резко, контрастным пятном на сетчатке — образ:  синие глаза, темные, слегка вьющиеся волосы, открытая улыбка. Дымка.  Неясные призраки людей, домовых, гномов — бесконечная череда, теряющаяся  во мраке. Сам мальчик и его дед. На ладони старца, сверкая,  перекатываются перстни. Ощущение сухого ветра и песка, сыплющего  в глаза. Жарко. Режущее глаз сияние хрустального яйца, и, темными  пятнами, следы ладоней на его округлых боках.

И будто откровение,  весть, предназначенная одной лишь Топи — высокий человек, поток золотого  песка, стекающий на плечи, резкий смех и безумный огонек в глазах цвета  стали.