Три поросенка

Жили-были три братца-поросенка: Них-Них, Нех-Нех и Нах-Нах. Них-Них был оптимист, он считал, что не надо них делать, все само образуется. Нех-Нех был упрямец и на любое предложение отвечал: «Нех! И так все хорошо!». А Нах-Нах был себе на уме и всех посылал нах.

Пришло время братцам покинуть родной хлев и стать самостоятельными хряками. И стали они рассуждать, жить ли им вместе, или разделиться и устраиваться наособицу.

– Них, — сказал Них-Них. – Я и один проживу лучше всех!

– Нех, — сказал Нех-Нех, – вместе жить. Это ж, я желудей нарою, а жрать все придут? Нех, нех…

– Нах тогда мне оно все? – пожал плечами Нах-Нах, и братцы-поросята разошлись в разные стороны.

А решили они поселиться в огромном лесу, где была обширная дубовая роща. Был конец лета; с дубов обильно сыпались спелые желуди, и жизнь была сытной и приятной.

Них-Них и Нех-Нех сладко ели, много спали и набирали жир. Друг с другом они почти не встречались: дубовая роща была достаточно велика. 

Как-то, чисто случайно, они столкнулись посреди рощи на поляне. Осмотрели друг друга ревниво. Них-Них и Нех-Нех порадовались: были они толстые, гладкие, сала нагулянного под шкурами аж на пять пальцев, накопили. А вот Нах-Нах что-то не растолстел сильно: поджарый был, но не как от голода или болезни, а как будто бегал много.

Похрюкали они между собой чуток — о погоде, о том, о сем. Спросили, конечно, у Нах-Наха, что это он такой тощий, но тот отшутился.

Долго ли, коротко ли — похолодало, пошли дожди. Пора было о доме задумываться: о крыше над головой, да и стены бы не помешали.

Них-Них набрел на берегу озерца у самого края рощи на заросли рогоза. Хорошая штука рогоз: у него корни крупные да сладкие. Наелся поросенок до отвала, в грязи извалялся в свое удовольствие. Посмотрел на стебли рогоза, длинные да прочные, что после трапезы остались, да и подумал: а что бы из них стены и крышу не сплести? Сказано — сделано: поставил он себе домик, из рогоза плетенный, от озерца поблизости. Там корней еще осталось — на всю зиму хватит.

Нех-Нех тем временем нагрыз-натаскал прутьев ивовых. Сплел себе из них домик: плетень круглый да крышу конусом. Умно поставил: там, куда еще летом желудей нагреб с десяток таких, как он, весом. На всю зиму хватит.

И снова повстречались братцы на поляне. Похрюкали о том, о сем, осень холодную да зиму близкую поругали. И решили друг перед другом своими домами похвастаться. 

К первому к Них-Ниху пришли. Нех-Нех посмотрел да посмеялся:

– А ну как ветер дунет?

– Них, – сказал Них-Них, – авось, не дунет. А дунет, так них не сдует.

Нах-Нах помолчал и задней ногой ухо чесать принялся.

Пошли они потом домик Нех-Неха смотреть. Тот показал его с гордостью: 

– Никакой ветер не страшен!

– А коли лось придет да бок почешет? — спросил ехидный Них-Них.

– Нех тут лосю делать, — ответил Нех-Нех сердито. – А придет, пожалеет. Ты клыки-то мои видел?

Нах-Нах помолчал опять, и другое ухо другой задней ногой зачесал. Хотел он сказать, что клыки-то, между прочим, у всех троих отросли, да нах?

– А твой дом покажешь? – пристали к нему братцы.

– Нах вам его смотреть? — ответил Нах-Нах. — Дом как дом.

Но братцы пристали и в конце концов заставили его отвести их к дому.

Тот был сложен из каменьев, подобранных по размеру так, чтобы щелей не было, и глиной обмазан. Глина та уж засохла, стала не хуже камня по твердости да крепости. А крыша была перекрыта толстыми жердями, в два слоя уложенными, которые все были тонкими прутьями перевязаны да тоже глиной обмазаны поверху.

– Ох, них! – вскричал Них-Них. – Это что ж, ты, должно быть, все лето камни да глину таскал, да стены выкладывал? Вот ты отчего тощий такой!

– Нех было так напрягаться, – проворчал Нех-Нех. – Сала, вон, не наел, как зимовать-то будешь?

Пожал плечами Нах-Нах и послал их нах. Ушел в дом и дверь за собой затворил, толстую, из жердей в два слоя, как и крыша, связанную.

От расстройства и обиды на братцев сожрал он в тот вечер желудей больше обычного. Да много их в кладовой, в углу дома вырытой, еще осталось. 

На зиму хватит.

А еще он белок приручил, те ему орехов натаскали.

– Ну и нах эти ко мне вообще приперлись, если им все не нравится? – подумал он, засыпая.

***

Серый Волк жил один с тех пор, как мамка его из стаи выгнала. А выгнала потому, что на сестер засматриваться стал. Негоже это по волчьим законам. Сам пусть себе волчицу молодую ищет, да стаю свою создает. Все едино, в той стае волчица главная будет, так уж заведено.

Было это, как лету конец наступал. Осень для волков время благое: жратвы много. То зайца жирного заловишь, то мышами брюхо набьешь, а то оленя больного задрать удастся. 

Но зима наступила. Зимой по снегу за зайцами не очень-то побегаешь, лапы проваливаются, а коли наст — вообще их ободрать можно, потом охотиться вообще не сможешь, вот и до смерти недалече. А крупного кого завалить, вроде косули или лося — так для этого стая нужна. 

И так Серый Волк оголодал, что аж кишки слипаться начали. Хорошо, если раз в пару дней было, что на зубы положить. 

Лиса тут почти попалась, да не успел он: в нору сбежала. Он туда нос сунул, так ободрала, рыжая тварь!

И пошел Серый лес обходить, подале от лёжки своей: авось, попадется кто съедобный да не слишком шустрый!

Повезло вдруг: почуял он вкусный свинский запах. Ветром нанесло. 

Пошел Серый Волк на ветер. Чем дальше, тем запах сильнее был. Чем дальше, тем осторожней Серый шел. 

Как стал запах совсем резким да мощным (ну, кто кабана близко встречал, легко поймет), совсем уж крадучись двигался, брюхом снега касаясь.

Глядь — на прогалине лесной, недалече от замерзшего пруда, домик стоит, из травы какой-то пожелтевшей сплетенный. 

А из домика пар струится, да пахнет вкусно.

Точно, там свинина!

Подобрался Серый поближе. Ну невозможно, как жрать хочется, а тут такие ароматы!

Подумал как следует. По кругу домик обошел. Еще подумал.

И ка-ак дунет!

Домик разметало, в одночасье снесло!

И точно, свин здоровенный спал внутри!

Прыгнул на него Серый Волк, да свин проснулся, как только домика не стало: видать, от холода. Подскочил всеми четырьмя, на волка глянул взглядом безумным, и прочь бросился, с места в карьер!

Не ожидал того Серый, так что прыжок его в остатках плетеной травы закончился. А пока выбирался — сбежал свин гадский!

Пришлось по следу бечь. А бока-то уж слипаются от голода! Еще немного, и какой там бег — ноги подкашиваться станут!

Но след недавний, четкий был. Серый Волк только догнать свина не мог из-за голодухи, что силы отнимает. Но отстал не намного.

И привел его свин к другому домику, покрепче: из прутьев, а не из травы сплетенному.

***

– Нех-Нех, Нех-Нех, пусти к себе! — раздался в тиши вечерней жалобный визг. – За мной волчара позорный гонится!

Нех-Нех с трудом проснулся. Высунул пятак наружу. А там братец, весь на измене, аж с пятачка сбледнул. 

– Шо там у тебя?

– Пусти в домик! За мной волча…

– Да слышал я. А с твоим-то домиком что?

– Не знаю! Спал я! А тут вдруг холод, и этот, прыгнуть собирается. Я как был, так вскочил! Них он меня не догнал!

– Нех было домик из травы городить. Сделал бы как мой, так и спал бы до сих пор.

– Так пустишь?

– Ох, нех тебя пускать-то… Ну да ладно. Рогоз мне должен будешь. Залезай.

Залез Них-Них в домик к Нех-Неху, прижался боком (колется щетиной, морда кабанья, да и холодный с улицы!).

Не беда, согрелись. Вдвоем даже теплее стало.

***

Походил Серый Волк вокруг того домика. Посмотрел, подумал. На такой дуй-не дуй — знамо, что получишь.

А от домика свинством так пахнет, что едва Серый в обморок не рухнул.

Жрать! Жрать же хочется!

А там, по запаху, аж два свина! Толстых! Нажранных! 

Эх, было бы нам, волкам, так просто: покопал под дубом, желудей наскреб, и сыт!

Ан нет, мясное надо. 

Падаль, на худой конец. Ну, западло — но жрать-то хочется! Доел тут остатки лося, чужой стаей заваленного. Им-то хорошо, нажрались так, что даже на костях куски мяса оставили. А ему, через столько-то дней, те куски уже тухлые доедать пришлось.

Хорошо еще, стая ушла. 

Ну, если честно, он несколько дней ждал, пока уйдет, да пока далеко не окажется. На дальнем пригорке ждал, под ветром, чтоб не учуяли. А то мало ли что!

Тут ветерок потянул. Серый аж завыл — так свининой повеяло. Горячей, живой, свежей!

Нельзя так с голодным волком! Он от этого совсем озвереть может!

Подкрался Серый Волк совсем близко. Заглянул в проем входной. 

А там…

Два пятака розовых, а за пятаками клычищи во-о-она какие, а за клычищами — глазки маленкие, закрытые.

Дрыхнут оба.

Угрелись, понимаешь! А волк тут, понимаешь, на холоде!

Голодный!

Покружил еще вокруг домика. Подумал.

Отошел, осмотрелся, еще подумал.

Потом кивнул серой башкой здоровенной. Подошел к молодой березке, встал на задние. 

Потянул вершину вниз, с трудом, через силу, которой уж немного осталось-то.

Нагнул.

Подсунул под край домика сзади, подальше от пятаков и клычищ.

Еще вглубь протолкнул немного.

И отпустил!

Домик дрогнул, да и улетел неведомо куда!

***

Как мазнуло братцев внезапным внешним холодом (а тут еще снежок редкий посыпался), подскочили они оба.

И оба взвизгнули от внезапной боли: кто-то им задницы ободрал выше хвостов.

(Ну, мы-то знаем, кто это был. Жадность Серого подвела, едва не сгубила: обоих передними лапами деранул, вместо того, чтобы одного попытаться завалить.)

Взвизгнули братовья, да и припустились бежать!

А как были они к волку жопами, а от него пятаками, так и рванули прочь от Серого. 

А Серый сперва-то опешил немного: и от визгу, и от снегу, в морду копытами брошенного.

Облизал кровь с когтей. Проглотил. Не помогло: еще сильнее жрать захотелось. Помешкал чуть, да и в погоню!

***

Сидел Нах-Нах в своем уютном домике. грыз лениво орешки. За стенами ветер сипел, сугробы навевал. Мороз крепчал, треща деревьями. А тут тепло было: надышано. Аж влага со стен дождилась мелкими каплями, впитываясь в пол земляной.

Вдруг снаружи визг послышался. Кабаний. Точнее, свинячий: взрослый, уверенный в себе кабан так визжат не будет, западло ему.

Нах-Нах чуть дверцу приоткрыл, глазом одним глянул.

Ан там братцы перед дверью топчутся, визжат что-то невнятное.

Высунул Нах-Нах пятак и крикнул командным голосом:

– Ну-ка, нах визжать тут! Говорите ясно, что у вас?

– Волчара позорный! Волк! За нами бежит, сожрать хочет!

– А нах вы в домах своих не отсиделись?

– Них не получилось! Сдул он дом! — ответил Них-Них.

– Нех нам было ждать! Он и мой дом развалил! — добавил Нех-Нех.

– Ну и нах вы сюда приперлись? Небось еще и волка за собой привели?

Тут из кустов недальних вой послышался. То у Серого совсем живот подвело, а по ветру аж тремя свинами потянуло.

Сглотнули братцы почти хором, да и затянули: пусти да пусти нас в домик!

Посмотрел Нах-Нах на них. Развернулся, да глянул в домик свой.

Ну никак три свина в нем не поместятся.

Да и нах?

Кто его всегда обижал?

Кто его за кабана не считал?

Кто дразнился, что тощий?

Кто над домиком его издевался?

– Нах пошли! Вон, какие клыки у вас! Вы что, одного волка позорного не завалите?

Обиделись братцы. Да и страх навалился.

– Ах так? Ну так мы и твой домик разрушим, будешь, как мы, от волка отбиваться!

И кинулись на братнину дверь.

Да тот успел затворить ее, и спиной изнутри привалил. Он, хоть и тощий перед братчиками, но центнера два-то весит, с половиною. Поди, сковырни.

И застряли братцы клыками в двери плетёной, глиной скреплённой!

Им бы, дурням, не на домик братнин кидаться, а хвостами к нему прижаться, да волка клыками встретить! Не прокусить тому кабанью шкуру-то ни на морде, ни на шее!

А тут застряли они, совсем беспомощные.

Серый аж затрясся весь: не ждал, что так легко будет. Кинулся, в брюхи беззащитные вгрызся, сначала одному свину, потом другому. Кишки выпустил, рвать принялся, рыча. 

Вкусно!

***

Слушал Нах-Нах, как визжали братцы, помирая тяжко. Слушал, как волчара рычал да урчал, требуху братскую пожирая.

И сам не понимал, что чувствует. 

Он вообще-то спокойный всегда был. Рассудительный. 

А тут…

Кто видел бы его — сказал бы: глаза кровью налились. Щетина дыбом встала. Копыта аж по полу заскрежетали, а под правое переднее камень попался — так раскололся надвое.

Говорят, кого лисица больная укусит, али ёж — может взбеситься. И тогда беги от них со всех ног, потому — наплевать им, что сгибнут, на любого набросятся, и смерть ему неминучая!

Вот и Нах-Нах сейчас себя почувствовал, как тот ёж или лиса.

Не любил он братцев своих, да и они его не любили. Но что-то подступило к сердцу, и…

И дверь отлетела в сторону, и вылетел из домика неприступного кабан яростный, и кинулся на волка, успевшего отяжелеть от обильной жратвы после долгого недоедания.

***

И тут-то Серому Волку смерть пришла. 

***

По весне встретил Нах-Нах пригожую свинку. И стали они жить-поживать, желуди есть да корни рогоза копать.

И в должное время стало у них восемь полосатых мелких свинтусов, на которых смотрели они с умилением. И точно знали, что будут их так воспитывать, чтобы им и в голову не приходило жить по отдельности и не дружить со своими.

А на прочих всех, кто мимо проходил — глазами красными, с хрюком яростным.

И скоро никто уж крупнее белки в той дубовой роще, по соседству с озерцом, не хаживал.

А белок Нах-Нах привечал по-прежнему.

Полезные зверюшки, орехи приносят.