Субботнее
Автор: Влада ДятловаЯ все думала, чем же знаменательна для меня эта неделя. И поняла, что враньем. Именно так: другим и себе. Себе получается гораздо хуже, чем другим. Потому что маски у меня давно и прочно сделаны с любовью, почти как венецианские. Их другим показать не стыдно.
Главное не перепутать в потемках раннего утра и вытащить из сундучка правильную — улыбающуюся, жизнерадостную. И до вечера уже не снимать.
По правде говоря, не так уж и откровенно вру, просто не договариваю в большинстве случаев. Дочка вчера на меня даже обиделась, она известный правдоруб.
— И ты ей не сказала?! А она сама что не понимает?!
— Нет, не сказала…
Просто потому что мы стояли в коридоре посреди бардака перемены. Стояли опорными столбами посреди криков и беготни в масках. А у нее из-под маски текли слезы. Их не видели дети, только я. Она говорила все тем же размеренным учительским голосом, а я слышала рыдания. И ей не нужны были те «правдивые слова», которые рубила потом моя дочка. Ей нужно было только держать ее за локоть.
Не вся правда полезна. Но ложь все же грех. Или нет?
Вот и мой падре из O bella, ciao не знает. Хотя ему положено по долгу службы. Но мы всего лишь люди.
И вот они умирали сейчас под Головой Чичо, Вито пел ту песню, за которую можно поплатиться головой, а дон Тадэо не знал, что ему и сказать.
— Вито, я тебя очень прошу, пожалей старика, слезь с камня, — осторожно приближаясь, попросил дон Тадэо.
Вито резко развернулся, волчий огонь полыхнул в его глазах:
— Их там убивают, ты это понимаешь?! Николо! Лусио!.. — он выкрикивал имена, которыми дон Тадэо нарекал ребят при крещении. Он их всех окунал в купель. А сейчас в ущелье Господь принимал их души.
— Их предали! Они не должны были сегодня… Они даже не всю взрывчатку из схрона успели забрать!
И снова дон Тадэо не знал, что сказать, поэтому выдавил:
— Господь не допустит…
— Не допустит?! — Вито все же спрыгнул с камня и сжал руки в кулаки. — Ни твой, ни мой бог людей не спасает! А ты знаешь, что будет, когда эти придут сюда?! — слово «эти» Вито выплюнул проклятьем, и дон Тадэо прекрасно понимал, о чем он.
— Он не твой и не мой, Он — Единый! Для всех.
— Что ж он такой единый и могучий не вмешался, когда всех согнали в сарай и подожгли?! — Вито захлебывался слезами. — Что ж он сейчас ничего не делает?!
Дону Тадэо не было что ответить, он прижал нестриженую голову Вито к себе.
— Не придут. Слышал взрыв? Это партизаны взорвали железнодорожное полотно. Не придут. — Дон Тадэо гладил непослушные рыжеватые вихры.
Но Вито пытался вырваться из объятий:
— Я пойду туда! Пусти!
Это было то, самое страшное, чего боялся дон Тадэо. Его старые руки долго не удержат Вито, соскользнут. Слово — тоже оружие. Только нет таких слов, чтобы удержать Вито, кроме…
— Я тебя безоружного не пущу!
Слово «безоружный» все-таки сработало. Вито перестал вырываться и метнул взгляд на дона Тадэо.
— Там в дальнем углу, в саркофаге, я винтовку спрятал. В промасленную тряпку замотал и спрятал. — Ложь страшный грех. Но ложь во спасение кажется меньшим злом. Однако, велико ли или мало зло — оно есть. Только богу дано решать. Прости мне мои прегрешения!
— Ты ж знаешь, я по этой лестнице в подвал спуститься не могу, ноги болят, — сказал дон Тадэо. — Пойдем, поможешь.
Тяжелую крышку они всегда поднимали и опускали вместе. Рассохшуюся лестницу вытащили из-под дальней скамьи, и дон Тадэо крепко держал, пока Вито спускался вниз.
— Ничего нет!
— Ты хорошенько пошуруй возле дальней стены! — крикнул дон Тадэо и потянул лестницу наверх, запястья трещали, но он тянул, пока не вытащил, опрокинувшись на спину. Стряхнул с себя лестницу, и, кряхтя, поднял откидную крышку — одному сложно, уж больно тяжела. Но она подалась, пальцы соскользнули, крышка грохнула так, что гул пошел под сводами церкви. Прошло некоторое время пока Вито осознал, что произошло. А потом Вито стал ругаться, перемежая итальянские слова родными. Таких слов старая церковь никогда не слышала. Бешенство Вито способно было смести крышку погреба. Дон Тадэо подобрал края рясы и стал на колени на крышку.
— Ты — Иуда! — выкрикнул Вито и замолчал. Вместо этого внизу заскрежетало и зашуршало. Все, что было скоплено за века в подвале Вито использовал, чтобы построить новую лестницу наверх. Вскоре он замолотил кулаками в крышку, а дон Тадэо, повернувшись лицом к распятию, шептал:
— Спаси его, Господи! Вразуми меня! Что мне делать?!
Выстрелы стихли.
Под молитвы дона Тадэо, богохульства и стуки Вито прошла ночь.