Дуга писателя

Я как будто не старый еще папуас, но какой же все-таки феерический кульбит проделала фигура писателя в моем (и не только) сознании за последние 40 лет.

Наш школьный кабинет литературы чем-то напоминал языческий храм. На стенах которого – высоко-высоко, под самыми сводами – висели лики литературных богов: Лермонтова, Достоевского, Гоголя и т.д. по святцам. Сзади же, с высокого амвона у алтарной стены, на нерадивые спины школяров метал суровые взгляды чугунный бюст верховного божества – Льва Николаевича Т-лстого. Ходили предания, что если прогневать многопудового перуна своей дерзновенной неначитанностью, то он рухнет тебе на ногу всей массой своего морализаторского гнева, причинив тебе немалую телесную скорбь.

В общем, фигура писателя в моем детском сознании была настолько сакрализована, что не то что затесаться в литературные ряды, но даже руку поднять на святое (на чистый лист бумаги), в нелепых попытках что-то там насвятотатствовать буквенно – казалось немыслимым кощунством. 

Потом пришли 90-е, а с ними и понижение планок. Фигура писателя из отлитого в чугуне небожителя переплавилась в коммерчески успешного (apparently) продюсера текстов. Кивинов, Корецкий, Маринина, Бушков, Семенова, Лукьяненко – это уже, конечно, не патерик, но тоже вполне себе синодик. По крайней мере, их кто-то читал. Пусть тот же Кивинов и заработал на всех своих рассериаленных ментах три корочки хлеба – но я хотя бы помню его фамилию (псевдоним). К тому же, поименованные писатели были все же людьми с профессиональным бэкграундом, не херы с горы. Ну и Пелевин, конечно. Когда-нибудь словарное определение русской литературы будет гласить: «кратковременное помутнение массового сознания от Пушкина до Пелевина».

Ну а потом пришла Она, бессмысленная и беспощадная в суесловной плодовитости своей – Кали Мата Сете Ратура. Низведшая фигуру писателя, и без того замацанного невидимыми руками рынка, до уровня городского сумасшедшего, изнывающего под бременем набухшего тщеславия и переизбытка свободного времени. Ширкий круг этих борзописцев, страшно недалеки они от народа. Живут только недолго - года три, как бегбедеровская любовь. И ведь нельзя сказать, что все сплошь бесталанны как огрызок кочерыжки – нет, и свои толстые там наверняка имеются. Просто никто не будет отливать их в чугунные бюсты. Жаль, конечно, этих добряков, но увы, sic transit gloria scriptorum.