Молодцы-конкистадоры

Читаю «Правдивую повесть о завоевании Новой Испании Берналя Диаса дель Кастильо. Воспоминания «конкистадора-первопоходника», как он любил себя называть, участника похода «благородного дона» Эрнана Кортеса в Мексику и Гватемалу. Читали роман Райдера Хаггарта «Дочь Монтесумы»? «Стой-стой! Сейчас не время сводить счёты! Ты что? Принял меня за индейского пса? Я – твой товарищ, Берналь Диас. Да, кто же ты? Ацтек, говорящий по-испански?..».

Короче, упомянутый Берналь Диас – вполне себе историческое лицо. Родился в год открытия Америки Христофором Колумбом. Двадцатисемилетним парнем, с пикой на плече и мечом у пояса, в шлеме-«морионе», (какие Александр Бушков в сериале о Станиславе Свароге упорно называет «рокантонами»), вместе с пятьюстами такими же сорвиголовами из «незаконного вооружённого бандформирования» «благородного дона» Эрнана Кортеса шагал в неизвестность за женской юбкой. Чисто конкретно, поскольку к этому времени «испанский Румата» уже встретил свою «индейскую Киру», но об этом – отдельная история. И в самом деле дослужился до капитана и члена городского совета – но, вопреки роману Хаггарта, ни разу не возглавлял самостоятельную военную экспедицию. В восемьдесят четыре года написал воспоминания. Бойкий старикашечка – дожил до девяноста лет, несмотря на то, что по собственному признанию, участвовал в ста шестнадцати сражениях, боестолкновениях и мелких стычках, причём не единожды бывал ранен. Когда он писал свою «Правдивую повесть», из конкистадоров-первопоходников, включая его самого, в живых осталось пять человек. 

И так, вступают конкистадоры в Мехико. У Берналя Диаса столица Ацтекской империи – не Теночтитлан какой, а именно Мехико. Огромный город – шестьдесят пять тысяч домов, триста тысяч жителей. Больше, чем в Толедо (современная Берналю Диасу испанская столица – Мадрид столицей станет позже), Лиссабоне, Лондоне и Париже, вместе взятых. На самом деле там было три города – упомянутый Теночтитлан, Тескоко и Тлателолько, просто со временем они настолько разрослись, что слились друг с другом. До прихода испанцев история Ацтекской империи насчитывала четверть тысячелетия.

«Все в том городе богаты, изб там нет, одни палаты», чисто конкретно. В том смысле, что никаких убогих хижин – добротные дома, каменные, либо кирпичные. Причём мало того, что они каменные, либо кирпичные – они вдобавок ещё и оштукатурены и выбелены извёсткой снаружи и изнутри. Построено всё это на острове, посреди озера Тескоко, поэтому от берегов с трёх разных сторон ведут каменные дамбы тридцатиметровой ширины. Само озеро Тескоко – искусственное, уровень воды в нём поддерживается этими самыми дамбами. Испанцы так и не смогли разобраться, как всё это работает – поэтому попросту срыли дамбы и спустили воду. В настоящее время озера Тескоко не существует, а сам город Мехико стоит посреди окружённой горами равнины. 

Поскольку пить озёрную воду чревато – как это обыкновенно бывает, в воде вокруг города плавает масса разной дохлой дряни, в основании дамб проложен водопровод. Две наборных деревянных трубы метрового диаметра, обмазанных гипсом снаружи и изнутри. Почему две? «Ватсон, это элементарно»: одна труба – действующая, тогда как другая – на профилактике. Римляне со своими акведуками – и те до такого не додумались, даром что акведуков в ихнем Риме было целых пятнадцать. Шестнадцатый по счёту начали, было, строить – но не достроили, потому как пришли варвары. 

Огромная Ацтекская империя, раскинувшаяся, как сказали бы поляки, «от можа до можа» – в смысле, от берегов Тихого до берегов Атлантического океана. Интересно, что для мексиканских индейцев Атлантический океан был северным, а Тихий – южным. А сами ацтеки считались пришельцами из легендарной северной страны под названием «Ацтлан» (или «Астлан»). Звучит похоже на «Атлантида», не правда ли? Единственное «но» – те же ацтеки знали, что их предки некогда пришли в Мексику не по морю, а по суше. 

Население – шесть миллионов человек, которые не просто не бедствуют – несмотря на некое обстоятельство, о котором позже, численность населения и уровень жизни непрерывно растут. Для сравнения: в самой Испании, в «Соединённом Королевстве Арагона, Леона и Кастилии» жило всего восемь миллионов человек. Чуть меньше полумиллиона выходцев из метрополии заселили два крупнейших острова из числа Карибских – Испаньолу («Маленькую Испанию», современный Гаити) и Кубу. Заметим, что шестимиллионная Ацтекская империя была не единственной державой региона – на протяжении пятидесяти лет ей с переменным успехом противостоял «Союз Городов Тласкалы». 

Тридцать шесть провинций с назначенными наместниками и расквартированными гарнизонами. Триста семьдесят подчинённых ацтекам городов-государств, в мирное время выплачивающих дань, а в военное выставляющих воинские контингенты. Густая сеть мощёных дорог, по которым бредут караваны носильщиков, бегут гонцы-бегуны и несут паланкины с особо важными персонами. Колеса и тягловых животных индейцы доколумбовой Америки не знали. 

Высокоразвитое сельское хозяйство – кукуруза, она же маис, (горячий привет Никите Сергеевичу), огурцы и помидоры, какао-шоколад и табак... Впрочем, с последним, вроде как, испанцы познакомились ещё на островах. Высокоразвитая текстильная промышленность – не имея понятия о льне и шерсти, индейцы культивировали хлопок. Из хлопка делали как тончайшие парадные одеяния, в обручальное кольцо продеть можно, так и многослойные стёганые панцири. Разумеется, против аркебузных пуль и мечей доброй толедской стали такая броня «не играла» – но от индейских стрел и деревянных мечей с обсидиановыми вкладышами (какие Берналь Диас упорно называет «кремниевыми» – ну, не разбирался человек в геологии) защищала прекрасно.

Роскошные плетёные плащи из разноцветных перьев птицы кетсаль. Ныне это искусство уничтожено «в ноль» – а в те времена индейцы никак не могли понять, почему закованные в железо «божества» гребут всё золото, до которого только могут дотянуться, игнорируя драгоценные перья кетсаля и высокохудожественные изделия из нефрита. «Благородный дон» Эрнан Кортес, как дипломированный юрист, объяснил им, что он и его люди страдают от острой сердечной недостаточности, исцелить которую способно только золото в больших количествах, но индейцы всё равно не понимали.

Индейцы самостоятельно – без какого-либо участия китайцев, изобрели бумагу. Поскольку китайцы в деле не участвовали, иероглифы тоже были не в ходу – индейцы применяли фонетический алфавит, которым можно было написать весьма сложные понятия. Вот только сами буквы тоже оказались настолько сложными и мудрёными, что над простейшим сообщениям, типа прежней телеграммы или современной СМС индейский писец вынужден был корпеть полдня.  

Отсюда традиция «визуализации» важных государственных документов. Когда в Тласкалу прибыли послы Монтесумы – шесть человек, а с ними двести воинов сопровождения, разобраться, что за «божества» нагрянули к ним из-за океана, Кортес сперва дал в их честь артиллерийский салют, а затем продемонстрировал кавалерийскую атаку. Послы, натурально, в обморок. А очнувшись, принялись торопливо зарисовывать увиденное – для отчёта. 

Насчёт обморока – чисто конкретно. Берналь Диас рассказывает, как ободрав во дворце Аяхакатля золото со стен, конкистадоры на радостях разнесли дворцовые погреба, насосались пульке, после чего принялись из огнестрела в воздух садить и похабные испанские песни орать. «Сеньор Бог и Сантьяго! Мы – богаты!..». Дело происходило ещё до обнаружения клада Аяхакатля, но надыбанное к этому времени всё равно впечатляло. Тем паче, что в отличие от упомянутого клада, в данном случае грабили они каждый для себя. Проходившие мимо дворца индейцы после каждого залпа шатались, словно пьяные. 

Два года спустя, в самый разгар боёв за Мехико, жители одного из прибрежных городов-государств изъявили желание уйти под испанцев – принять наместника, которого им посадят, и выплачивать дань, которую им назначат. Конкистадорам здорово помогло, что в самый разгар боёв в ацтекской державе грянула сепаратная революция. Жители города выставили условием, чтобы пришли «божества», на конях и с аркебузами, и защитили их от ацтекских притеснений. Чтобы было доходчивей, они прислали рисунки, на которых изобразили упомянутые притеснения.

Деньги, которые индейцы, опять же, изобрели совершенно самостоятельно – без какого-либо участия знаменитого лидийского царя Крёза. Водились у ацтеков какие-то там очередные птицы... Непонятно, какие, поскольку Берналь Диас не разбирался и в орнитологии. У упомянутых птиц были крупные перья с толстыми полупрозрачными остиями. В эти остия индейцы насыпали золотой песок – чтобы было видно, что песок внутри конкретно золотой, и засыпано его строго определённое количество. А потом этими перьями расплачивались, словно монетами. 

И при этом не додуматься до такой очевидной вещи, как весы с гирями. На индейских рынках любой товар – не только однозначно счётный, такой, как рабы, но и весовой, вроде кукурузы, огурцов и картошки отпускался только и исключительно счётом – до початка, картофелины, огурчика и помидорчика. Практически не знали металлургии. Золото плавили... Вот только золото – металл настолько легкоплавкий, что его расплавит даже ребёнок. Плавили медь, которую потом золотили, получая фальшивое золото – «гуанин». Но при этом не додумались ни до бронзы, ни до железа. 

Для сравнения – зулусы короля Чаки, бывшего современником Наполеона, Наполеон заканчивал карьеру как раз в то время, когда Чака её начинал, в чистом виде «мумбо-юмбо-дикари». Ни городов, ни сельского хозяйства, ни математики с астрономией – одно сплошное скотоводство. Зулусский крааль – огороженный общественный загон для скота, вокруг которого в несколько рядов стоят хижины, а вокруг хижин ещё одна ограда – внешняя. О бронзе и даже о золоте понятия не имели. Но железо плавили – и именно из железа делали здоровенные – в ладонь шириной и длинной полметра, наконечники для ассегаев. 

Если у древних римлян были легионы, то у ацтеков – «шикипили» по восемь тысяч человек в каждом. В каждом «шикипиле» – двадцать «батальонов» по четыреста воинов в каждом, а каждый «батальон» насчитывал двадцать взводов, опять же, по двадцать воинов в каждом. Как и французы, ацтеки считали двадцатками. Новобранец начинал службу в общевойсковом «шикипиле», а после, по заслугам – конкретно, за количество взятых в бою пленников, переводился в «шикипиль», принадлежащий одному из гвардейских «орденов» – Ордену Ягуара или Ордену Орла. Существовал и третий гвардейский «орден» – Орден Стрелы: четыреста отборных молодцов, охранявших лично уэй тлатоани Монтесуму, пока эту задачу великодушно не взяли на себя занявшие город испанцы. Сам Берналь Диас, «в полном боевом» неоднократно стоял стражником у трона Монтесумы. 

Учились фантастически быстро. В пятидесятых-шестидесятых годах XIXвека, когда только появилось казнозарядное нарезное стрелковое оружие, многие прусские генералы старой школы – не сами Мольтке и Шлиффены, а их папаши продолжали считать залёгшего солдата трусом. В отличие от них ацтеки перемещались под испанским огнём в лучших традициях Второй Мировой – только и исключительно перебежками. Если видели, что испанцы собираются дать залп из пушек или аркебуз – следовала команда «ложись». Трофейные испанские мечи и даги насаживали на древки, получая пусть уродливые, но годные для боя копья – сообразили, насколько добрая толедская сталь лучше обсидиана. 

Против испанских бригантин в дно озера Тескоко втыкались колья – вынуждая конкистадоров выходить из боя и на всех парусах и вёслах гнать к берегу, чиниться. Несмотря, что на вёслах бригантин сидели сами испанцы – ни рабам, ни даже тласкаланским союзникам «благородный дон» такое дело не доверил, испанцы потеряли на кольях две бригантины из имевшихся в их распоряжении тринадцати.

Единственная вещь, от которой индейцы, при всём их уме и сообразительности, так и не смогли отказаться, так это от представления о том, что цель войны – захватить побольше пленных. Самое сложное, что пленника следовало захватить непременно целым, не поранив и не побив. Ситуация типа: деревянным мечом плашмя по башке, а затем вяжи, пока валяется в отключке, категорически исключалась. Во время «войны цветов» жители покорённых ацтеками городов сами бросались под ацтекские мечи – знали, что раненого «орлы» и «ягуары» не тронут. В результате индейская война превращалась в сложнейший балет. А потом пришли испанцы и начали, без всяких церемоний, стрелять на поражение. Ацтеки на них даже ругались, что дескать, «божества» воюют не по правилам. 

Словом, перед нами – высокоразвитая цивилизация, в чём-то отставшая, а в чём-то даже обогнавшая европейских «соседей по планете». Лишь, как сказал поэт, по несколько иному поводу, «одним, одним нехороши». А именно – они были людоедами. Причём не в переносном, а в самом, что ни на есть, прямом, чисто конкретном смысле слова. 

Сравнения ради заметим, что маори – коренные обитатели Новой Зеландии так же были людоедами. Вот только у маори имелось пусть спорное, но оправдание – полное отсутствие животного белка. (Там, в зале! Выведите веганов!..) К тому же, в отличие от мексиканских и юкатанских индейцев, маори никакой цивилизации не создали, так и оставшись «мумбо-юмбо-дикарями». Ну, а к дикарям какие претензии? На то и дикари, чтобы кушать друг друга, а так же разного рода заезжих путешественников. Хотя, если верить Виктору Точинову и его книге: «Дороги авантюристов или загадочная яхта лорда Гленарванна», маори хоть и были дикарями, но очень и очень продвинутыми. 

А вот у ацтеков, тласкаланцев, тотонаков, майа и прочих животного белка более чем достаточно. Берналь Диас описывает выезд Монтесумы на охоту – на двух построенных испанцами парусно-гребных яхтах, под испанской стражей, с подобающей положению свитой, жёнами, слугами и любимым сыном. В число охотничьей добычи входят: зайцы, кролики и местная разновидность оленей, которых отважный конкистадор, всё по тому же невежеству – на этот раз зоологическому, называет ланями. Ещё индейцы разводили в пищу особую породу лишённых шерсти собачек, которых не только ели сами, но и приносили в жертву богам. 

Всё дело в местной религии. Великий бог Солнца, света, справедливости и воинской доблести Уичилопочтли – типа бога Митры у древних персов и римлян, и его младший брат и ближайший сподвижник Тескатлипока ведут вечную войну со злой и противной богиней Луны, тьмы и ночи Коатликуйэ и её четырьмястами сыновьями-звёздами. Каждый вечер Коатликуйэ берёт вверх, и каждое утро, выспавшись и придя в себя после вчерашнего, Уичилопочтли и Тескатлипока снова её одолевают. Поскольку за Коатликуйэ – четыреста здоровенных лбов, а добрых богов всего двое, добрым богам следует постоянно быть в форме. Хоть раз дашь слабину, как наступит масштабный кирдык и глобальная катастрофа: вечная ночь, прекращение фотосинтеза у растений, а вместе с тем и голод, холода, да вьюги...

Чтобы этого не произошло, добрым богам следует хорошо питаться. А питаются они... Увы и ах – человеческим дыханием и живой человеческой кровью. Словом, мексиканские и юкатанские индейцы вовсе не считали, будто совершают нечто мерзкое и противоправное. Напротив – они искренне верили, будто принимают посильное участие в мировых космогонических процессах. 

Но это же означало, что жуткий конвейер смерти работал в Мексике и на Юкатане непрерывно, месяц за месяцем, год за годом. В одном только Мехико в мирное время в жертву приносили две с половиной тысячи человек ежегодно, а во всей ацтекской державе – тридцать тысяч человек. Особо подчеркнём – в мирное время, поскольку после военных походов самого Монтесумы, бывшего если не талантливым, то удачливым полководцем, и его папы, уэй тлатоани Аяхакатля, после очередной «войны цветов» пленники могли стоять в очереди перед теокалли четверо суток подряд, а столица неделю обжиралась дармовой человечиной. Упомянутые теокалли, которые Берналь Диас называет «си» имелись в каждом городе, в каждой мало-мальски крупной деревне, и даже вдоль ведущих в Мехико дамб, поскольку в ацтекской столице существовала милейшая традиция делиться трофеями с провинцией. К тому же, помимо ацтеков, в регионе проживали враждебные им тласкаланцы, и нейтральные тотонаки, а на далёком Юкатане – майа, так же бывшие людоедами. Религия тласкаланцев если и отличалась от религии ацтеков, то ненамного. 

Будучи людьми практичными часть пленников, на всякий случай, индейцы не харчили сразу, а оставляли про запас, откармливая их в специальных деревянных клетках. Читавшие роман Хаггарта помнят, как главного героя, англичанина Томаса Уинфилда и его возлюбленную, индейскую принцессу Отоми снял с жертвенного камня и вывел с Большого Теокалли лично Кортес. Это – никакая не авторская придумка. Обнаружив упомянутые клетки, конкистадоры без лишних церемоний разваливали их мечами, отпуская пленников на свободу и нимало не интересуясь мнением по данному вопросу гостеприимных или не слишком гостеприимных хозяев. Ещё раз напомним, что другие людоеды – тласкаланцы были испанцам союзниками.

Если «донов» поблизости не оказывалось, пленника заставляли подняться на теокалли, где за него брались специально обученные жрецы – папауаки. Папауакам жилось не так-то просто – на протяжении нескольких месяцев следовало соблюдать целибат или, ежели кто не понял, не прикасаться к женщине, а перед самим обрядом несколько дней поститься. Папауаки носили белые набедренные повязки и плащи из белоснежного хлопка, а их длинные волосы... А в прежние времена все индейцы носили длинные волосы... Так вот – их длинные волосы от крови многочисленных жертв слипались в чудовищный колтун. 

Первым делом старший из папауаков заставлял пленника дыхнуть на отполированное до зеркального блеска золотое блюдо. Затем четверо младших папауаков хватали его за руки, за ноги и раскладывали на жертвенном камне. Отложив блюдо, старший из папауаков вспарывал грудную клетку обсидиановым ножом... Распарывание грудной клетки считалось настоящим искусством, которому будущие папауаки обучались годами. Вскрыть грудь следовало так, чтобы ещё живое сердце, со всеми артериями, само выпрыгнуло в руки. Обрубив артерии, старший папауак клал ещё дымящееся и бьющееся сердце на то самое блюдо и поднимал их – и блюдо и сердце, на вытянутых руках к солнцу. Типа, угощайся, дорогой! Держал до тех пор, пока сердце не переставало биться и дымить. Затем оставшаяся в сердце кровь вливалась в рот стоявшему тут же, на теокалли идолу, а само сердце, как ненужный хлам, отбрасывалось в сторону. Грязи, от разлагающейся крови на вершине теокалли был немеряно – можно было оскользнуться, и воняло там безбожно. 

Тем временем четверо младших папауаков аккуратно снимали кожу с головы и туловища, получая чудовищный плащ с маской. Ободранный труп сбрасывали вниз со ступеней теокалли, где за него принимались индейцы-мясники, отрубавшие руки и ноги. Из мяса рук-ног варились чудовищные супчики и жарились не менее чудовищные шашлыки. Берналь Диас пишет, что Монтесума обожал детское мясо – хотя тут же добавляет, что при испанцах это блюдо к его столу не подавалось. Если дело происходило в провинции, то туловище кидалось на съедение хищным зверям, либо этим негодным мясом откармливались те самые бесшёрстные собачки. В столице «негодным мясом» откармливали хищников из зверинца Монтесумы. 

А голову, точнее – ободранный череп надевали на шест. В Мехико, перед Большим Теокалли стоял целый лес этих чудовищных шестов, на которых болтались как старые, высохшие черепа, так и ещё свеженькие головы. Берналя Диаса от увиденного замутило, и он поспешил сдёрнуть. А один солдатик, из молодых, надумал эти шесты с головами посчитать. Считал, считал, считал, считал... Вернулся во дворец Аяхакатля лишь под вечер, когда его уже собирались идти выручать. «Ну, много ли насчитал?..», – спрашивают. Оказалось, сто тридцать шесть тысяч (в скобках – 136 000) с копейками. 

А ещё индейцы, и ацтеки, и тласкаланцы харчили, только чужих – ни в коем случае не своих, когда очень хотели покушать. Летом 1521 года в сражении за Мехико сошлись сто пятьдесят тысяч человек, продовольствие не подвозили, поскольку, за отсутствием тягловых животных, подвозить его было не на чем... За неимением обычного продовольствия, союзники-тласкаланцы харчили убитых и пленных ацтеков. «Они шли за нами, словно стаи воронья», – пишет Берналь Диас. 

Во время похода в Гватемалу, состоявшегося четыре года спустя после завоевания Мехико, когда армия Кортеса оказалась в непроходимых джунглях, трое ошалевших от голода тласкаланцев словили двух местных индейцев, зарезали их и съели. Все трое были крещёными, носили испанские имена, поэтому узнав о случившемся, Кортес буквально рвал и метал. Старшего из тласкаланцев повесили сразу, а оставшихся двоих нещадно драли плетьми перед строем туземных воинов. И тут же, перед строем Кортес пообещал, что если подобное повторится, то перевешает всех «на хрен», не разбирая ни правых, ни виноватых.  

Самое интересное, что ацтеки имели неплохие шансы отбить испанское нападение. Прорываясь из восставшего Мехико в «Ночь печали», Кортес сумел вывезти пятую часть клада Аяхакатля, предназначенную для испанского короля Карла V, положив две трети своей армии. Конкретно – восемьсот человек из имевшихся в его распоряжении тысячи трёхсот. Помимо этих тысячи трёхсот испанцев, в распоряжении «благородного дона» имелись пятьсот кубинских индейцев, араваков и караибов, привезённых испанцами с островов в качестве денщиков и личных слуг. А так же восемь тысяч тласкаланцев-союзников. Вступая в Мехико, Кортес имел в распоряжении четыреста восемьдесят испанцев, сто пятьдесят кубинских индейцев и две с половиной тысячи тласкаланцев-союзников.

Примерно сотня испанцев, застряв на дамбе, не имея возможности ни добраться до берега, ни вернуться в город, заперлась на вершине одного из стоявших возле дамбы теокалли. Трое суток испанцы отбивали индейские атаки, расстреливая остатки пороха, швыряя в индейцев камни и даже золото, извлечённое из ботфортов и из-под кирас. На четвёртые сутки, ошалев от голода, но в первую очередь – от жажды, испанцы сдались. Наивно полагая, что с ними поступят, как было принято поступать в Старом Свете – отпустят за выкуп или обменяют. 

Одновременно испанским языком и «науатлем» – языком мексиканских индейцев, на диалектах которого говорили все здешние народы, в отряде Кортеса владели только двое. «Испанский робинзон», десять лет проживший среди индейцев Иеронимо де Агиляр, официальный переводчик экспедиции. И «Кира» испанского «дона Руматы», которую Берналь Диас называет не иначе, как со всем уважением, «дона Марина». Тем не менее, процесс овладения незнакомым языком шёл, причём с обоих сторон. Испанцы как-то объяснялись со своими союзниками-тласкаланцами и со своими же индейскими подружками. Свободно гуляли по городу, в то время, как Мехико жил обычной, повседневной жизнью...

А сотня пленных испанцев могла бы рассказать ацтекам немало интересного. Среди них имелись и идальго – «благородные доны», умеющие обращаться с конём и огнестрельным оружием. Восемьсот убитых испанцев – это минимум шестьсот годных к использованию комплектов испанского вооружения, выловленных из каналов и озера вместе с убитыми владельцами. И бывшие ремесленники, в том числе углежоги, кожевенники и кузнецы. Формулу пороха назвать – навскидку, не «гугля»? Селитра – в городе с трёхсот тысячным населением хватает выгребных ям. Сера – действующий вулкан Прокопокопетль под боком, не так давно с его вершины конкистадоры наблюдали долину Мехико. В обществе, не знающем металлургии проблема могла возникнуть лишь с древесным углём. Но, если в числе пленных находятся бывшие углежоги, и эта проблема решаема.  

А ещё в руки ацтеков попали минимум четыре живые лошади – не считая того, самого первого коня, которого они захватили, когда испанцы были ещё с Тласкале, закололи, разрубили на части, и разослали по разным городам империи. Сцена в романе Хаггарта, когда герой рассекает на отбитом у испанцев коне, тогда как его жену – индейскую принцессу Отоми несут за ним на носилках – опять же, не выдумка автора. Берналь Диас упоминает о найденных на вершине теокалли четырёх лошадиных шкурах. Зная о существовавшей в ацтекской столице милой традиции делиться трофеями с провинцией, ниоткуда не следует, что эти четыре лошади были единственными.

Да и время у ацтеков есть. Пока с Испаньолы и Кубы подтянутся подкрепления... Пока Кортес уговорит тласкаланских вождей поучаствовать в новой экспедиции против Мехико, после катастрофического провала прежней... Пока испанские корабелы построят бригантины, оснастят их, переметят и разберут на части, пока протащат через горы к берегу озера, снова соберут...

Словом, у ацтеков были неплохие шансы встретить испанцев во всеоружии – в испанских доспехах, с испанскими мечами и копьями, с испанской артиллерией, верхом на конях и при аркебузах. Ведь, против стотысячной ацтекской армии Кортес мог выставить всего девятьсот испанцев-конкистадоров и тридцать тысяч союзников-тласкаланцев. К тому же, свои и без того немногочисленные силы «благородному дону» пришлось распылить, занимая города, стоявшие на побережье озера Тескоко. Увы – пленные испанцы если и заинтересовали ацтеков, то с одной единственной точки зрения – гастрономической. 

Самое же интересное, что жизнь индейцев под испанцами оказалось не такой тяжкой и беспросветной, как можно было бы предположить. На островах конкистадоры обнаружили примитивных «мумбо-юмбо-дикарей», которых невозможно было эксплуатировать иначе, как создав летучие отряды, отлавливавшие их по джунглям и приводившие к белым господам в энкомъенды. Испанцев это, разумеется, не оправдывает – учитывая тот факт, что через четверть века столь варварской эксплуатации индейцы на островах элементарно «закончились». 

Зато цивилизованные индейцы континента, привыкшие жить в регулярном государстве с писаными законами, вполне могут стать – и стали вернейшими подданными испанской короны. Нужно всего лишь свергнуть идолов, принеся на новые земли свет истинной веры, а на дворцах местных касиков сменить ацтекское знамя на испанское. Даже самих касиков не обязательно свергать – достаточно принять у них присягу на верность, обложить налогом и изъять часть земель в пользу испанских колонистов. Напомним, что древние римляне, завоевав новую страну, отчуждали у побеждённых треть (но не более) земель в свою пользу. 

Берналь Диас рассказывает, как ворвавшись в один из прибрежных городков, конкистадоры первым делом бросились на вершину местного теокалли – помимо следов очередного человеческого жертвоприношения там могло найтись и золото. И обнаружили шкуры четырёх лошадей и два страшных плаща с масками, на каждой из которых имелась испанские усы и борода. А на оштукатуренной стене домика у подножия обнаружилась надпись углём: «Здесь, в ожидании казни жертвоприношением томился благородный дон такой-то...». Точь-в-точь, как узники большевистских застенков. 

Благородный дон оказался Берналю Диасу знаком, хотя не был «первопоходником», а присоединился к отряду Кортеса позже, перейдя из отряда «правительственных войск» Новаррэса. Естественная реакция любого солдата любой армии в таких случаях – пройтись по городку мечом и аркебузой, отомстить за погибших товарищей, истребляя всё живое. Как вдруг следует приказ: «не сметь!». В Ацтекской империи полыхает сепаратная революция, касики и жители многих городов колеблются – чью сторону принять. А городок уже сдался, поэтому даже справедливая месть оттолкнёт от испанцев многих колеблющихся. 

В Тласкале один из местных вождей, по имени Шикотенкатль, изъявил желание креститься. Никого из испанцев не смутило, что он – «грязный индеец» и людоед. Тем более, по тогдашним представлениям, таинством крещения снимаются все прежние грехи. Вспомним, как разозлился Кортес, узнав, что крестившиеся тласкаланцы продолжают пробавляться человечиной. Так бывший Шикотенкатль сделался не просто Эстебаном, а испанским идальго, благородным доном Эстебаном. 

До августа 1521 года – до падения Мехико такого рода случаи были единичными. Взрослый сын упомянутого Шикотенкатля, Шикотенкатль-младший, в тласкаланском войске командовавший собственным шикипилем, как был, так и остался язычником, фрондировавшим как против «донов», так и против собственного папаши. Зато после падения Мехико крещения становятся массовыми. Индейцы поняли ситуацию на свой лад, справедливо рассудив, что коль скоро Ацтекская империя пала, то и Иисус Христос круче Уичилопочтли, Тескатлипоки и даже злой и противной Коатликуйэ. К тому же, несмотря на то, что прежние индейские боги остались без пищи, никакой глобальной катастрофы не произошло – Солнце как ходило, так и продолжает исправно ходить по небу. 

На самом деле момент крайне важный. По отношению к индейцу-язычнику всё было позволено. Берналь Диас пишет, как после очередной схватки он сам и его товарищи смазали раны жиром убитого индейцы. Но крестившийся индеец становился полноправным подданным испанской короны, а потому и отношение к нему сразу менялось. К тому же крестившийся индеец не имел права питаться человечиной. Во избежание неизбежных в таких случаях недоразумений между церковными и светскими властями, по просьбе испанского короля папа римский даже издал специальную буллу, подчинившую церковь в колониях испанской короне. 

По результатам похода Кортес получил титул маркиза – с земельным владением, «маркизатом» из числа завоёванных им земель. И, спустя шесть лет после завоевания, будучи ещё нестарым человеком, слегка за сорок – почётную отставку с поста генерал-капитана Новой Испании. Дела в Мексике и Перу перешли в руки назначаемых из Мадрида вице-королей, наводивших в колониях строгий порядок, в первую очередь не среди индейцев, а среди конкистадоров. Либо идите, завоёвывайте новые земли, либо становитесь мирными людьми – но не смейте издеваться над признавшим власть испанской короны, исправно платящим налоги мирным населением. 

Сто девяносто человек из отряда Кортеса получили дворянские титулы и гербы. Из этих ста девяноста человек сто семьдесят были испанцами, бывшими простолюдинами. А оставшиеся двадцать – крестившимися индейцами-тласкаланцами, союзниками испанцев по мексиканскому походу. Ни короля, ни его министров, ни смиренных служителей «матери нашей, Католической Церкви» не смущало, что речь идёт о «грязных индейцах», язычниках и бывших людоедах. 

А ближайший сподвижник и доверенный заместитель Кортеса, бывший алькальд Мехико, Педро де Альварадо, прозванный индейцами «солнышком», поскольку был рыжим, и вовсе угодил под суд, по совершенно неожиданной для нас статье: «жестокое обращение с туземцами». В первую очередь ему инкриминировали резню в Мехико, когда в отсутствие Кортеса Педро де Альварадо и имевшиеся в его распоряжении восемьдесят человек предательски перебили двести знатных ацтеков, справлявших праздник в честь Уичилопочтли. Именно эта резня и привела к восстанию в Мехико и «Ночи печали». Помимо упомянутой резни, Педро де Альварадо инкриминировали и многое другое. 

Тласкаланская и ацтекская знать, крестившись, вошла в состав испанской колониальной аристократии. За ними даже сохранили часть их бывших земель – на отторгнутых поселялись испанские колонисты, энкомъендерос. Зато бывшие подданные касиков, прежде свободные общинники и воины, сделались «пеонами» – испанскими полукрепостными. Их новое положение оказалось не самым приятным – но не хуже простолюдинов в той же Испании. Во всяком случае, им больше не грозила опасность быть съеденными в ходе «войны цветов» или очередной индейской междоусобицы: 

«Ежели же читатель спросит: «Что же сделали вы, все эти конкистадоры, в Новом Свете?». Я отвечу так. Прежде всего, мы ввели здесь христианство, освободив страну от прежних ужасов: достаточно сказать, что в одном лишь Мехико ежегодно приносилось в жертву 2 500 людей! Вот что мы изменили! Переделали мы, в связи с этим, и нравы, и всю жизнь. Множество городов и селений построено заново; введено скотоводство и плодоводство на европейский манер; туземцы научились многим новым ремёслам, и новая работа закипела в новых мастерских. Возникло немало художественных зданий, а ребята обучаются даже в правильных школах; что же касается самого Мехико, то там учреждена Универсальная коллегия, где изучают грамматику, богословие, риторику, логику, философию, и где раздаются учёные степени лиценциата и доктора. Книг там множество и на всех языках. Всюду устроены добрые суды и поддерживается полная безопасность; индейцы привыкли уже выбирать себе своё самоуправление и все мелкие дела решаются по их праву и обычаю. Касики по-прежнему богаты, окружают себя множеством пажей и слуг, имеют знатную конюшню, зачастую владеют конскими заводами и стадами мулов, пуская их с большой выгодой под торговые караваны. Индейцы ловки, удачливы, сметливы, легко всё перенимают. Словом, и страна, и люди улучшаются...».

Словом, молодцы конкистадоры – раз выжгли калёным железом всю эту людоедскую мерзость. 

А вы как считаете?