Ветеран штрафбата

Одно время к отцу забегал в гости Борис Иванович из пятого подъезда — инвалид без руки, лет под шестьдесят. Они вместе пили и обсуждали дворовые дела — собутыльник работал в ЖЭКе и был в курсе новостей. Как-то я узнал, что дядя Боря воевал и спросил, не мог ли он прийти в школу, выступить? И ему приятно воспитать подрастающее поколение, и мне зачтется.

Ветеран косо посмотрел на меня, ухватил здоровой рукой кружку пива, выцедил и ответил:

— Вид у меня не геройский, наград нет. И на войну я попал из тюрьмы. Не одобрят ваши учителя.

— Ну тогда хоть расскажите, я напишу в стенгазете, «Правда о войне».

— Правду не надо, — возразил мужчина, — она неприглядна. И сильно расходится с тем, что пишут в газетах. Лучше вообще ничего не писать. Но если хочешь, слушай. Полезно, чтобы романтика выветрилась.

Я помню плохо: дядя Боря говорил мало и его трудно было понять, особенно нам, поколению победившего социализма.

— Перед войной я работал трактористом. Почетная и выгодная профессия, абы кого не брали, тем более молодых, как я. Отец у меня был на хорошем счету, помог. А вот с председателем колхоза не ладили. Все он план по сдаче зерна государству перевыполнить пытался на много процентов. А то, что нам ничего не оставалось, плевал.

Как-то попросил председатель отвезти ему сена. Сейчас это сплошь и рядом, а тогда использование государственного имущества в личных целях. Пообещал мешок комбикорма, у меня скотина голодала, согласился. Отвез сено, забрал комбикорм, принес в хату. Назавтра вызвали в сельсовет. Там сидит следователь из района, говорит, что я украл комбикорм. Кто заложил, не знаю, не председатель точно. Наверное, какой-то пионер типа тебя. Наручники и в камеру. Я написал правду, что комбикорм мне председатель дал в обмен на сено. Но следователь сказал, что тот не подтверждает мои показания, так что это клевета на уважаемого человека, коммуниста. Говорит, что меня все равно посадят, но, если не хочу получить десять лет по 58 политической статье, лучше признаться, что мешок своровал, тогда только уголовка. Я подписал чистосердечное и получил четыре года общего режима. На председателя зла не держу: если бы признался, нас посадили обоих. Время такое было.

В сорок втором я уже отсидел половину. Воевать из колонии никто не рвался, только у кого сроки большие, но таких не брали. Не знаю, с чего меня потащило на фронт. Отсидел бы от звонка до звонка, может и война закончилась. Да и не спрашивали особо. Просто построили и погрузили в вагоны. Попал в штрафную роту на южный берег Дона. Командовал нами офицер не из штрафников. Сказал, что месяц послужим и потом в регулярные части. Только не уточнил, что мало кто выживет.

Если ты ждешь рассказа о подвигах, их не будет. Единственный мой боевой опыт — штурм какого-то холма, там полегла почти вся рота. Мне осколком оторвало руку — это счастье, потому что искупил вину кровью. Даже орденом наградили. Много позже. Остаток войны служил в тылу. Так что никакой я не герой, парень. Герои в земле остались.

— А где ваши награды? — удивился я. — 9 Мая ветераны выходят на парад, я вас не видел.

— Выкинул.

— Как выкинул?!

— Сталин после войны сказал, что ветераны зазнались. Отменил празднование победы, забрал выплаты за награды. Вроде победили, а голодали после войны хуже фрицев. Видать, не та победа усатому нужна была. Но наша какая в том вина? Мы с однополчанами собрались и решили ордена не носить. А я со злости вообще выкинул. В реку, не на помойку, а то бы нашли и посадили. Потом опять стали праздновать, ордена одевайте… Вдруг ветераны нужны стали. Мог восстановить, только не хочу. Я воевал не за награды. В школы приглашают, теперь ветераном быть почетно. Через тридцать лет после войны, когда нас осталось мало. Хоть по инвалидности платят, а то у меня пенсии нет, потому что в колхозе стаж не шел.

Борис Иванович слил остатки пива из трехлитровой банки, выпил и посмотрел на часы. Они у него были карманные, наверное, неудобно носить на единственной руке. Сказал, что пора домой.

Рассказ я записал, но так и не решился опубликовать в стенгазете. Как и сказал дядя Боря, в нем не было ничего героического. Я как-то по-другому представлял ветеранов Великой Отечественной войны. Впрочем, мой отец считал, что все это его товарищ выдумал, никакой он не ветеран. А руку сам в лагере отрубил, чтобы не работать. Мол, не могли с лагеря зека забрать на фронт, да еще по 58 статье. Не знаю, чья правда.