Поэма о счастье

Для тех, кто не пожил в СССР и питает насчет жизни там некоторые иллюзии. Всё описанное в произведении -- чистая правда, вымышлены только названия товаров.

Поэма о счастье

Давали счастье в закоулке ГУМА.

на третьей линии, второй этаж

отдел приклада (был конец квартала,

а секция не выполняла план).

Давали счастье! В тесноте прилавка

измотанные, злые продавщицы

выписывали чеки, паковали,

ругались с напирающей толпою

и явно ненавидели весь свет,

и кажется, им было не до счастья…

Встречаются высокомерно-злые

презрительные идолы прилавка,

взирающие с горькою тоскою

на тех, кто неразумно нарушает

спокойствие их самосозерцанья.

Но продавщицы этого отдела

быть может, были и не из таких:

их просто затолкало, закрутило,

затуркало до крайнего предела

жестокое чудовище — толпа…

Ведь стоило одной из них отвлечься,

потёкшую косметику поправить,

как все заголосили возмущённо,

вскипели, заорали, застучали,

забыв, что, безусловно, существует

различие в понятиях «бороться

за справедливость» и «качать права».

Так вот: давали счастье. Я, признаться,

так не люблю стоять в очередях!

Всегда потом бывает стыдно вспомнить,

какие чувства мной овладевают

в моральной духоте очередей,

и я уж не могу себя любить:

в очередях смещаются акценты,

и ценность мира самой мелкой мерой

пытаюсь измерять — и сам мельчаю.

Итак, я не люблю очередей.

Но тут — давали счастье! Боже правый,

Как было перед этим устоять!

Что делать: счастье каждому желанно, 

и я, вздохнув, пристроился к хвосту

огромной этой многоглавой гидры.

Ведь в наше время счастье стало вещью,

а ставши вещью — стало дефицитом.

Зато мы наше счастье можем мерить

универсальной мерою: ценой.

И вот уже работают заводы,

которые выделывают счастье,

которое со штампом ОТК 

(порою незаслуженным) пакуют

в коробки из невзрачного картона,

которые в контейнеры суют,

которые железная дорога,

машины, самолеты, теплоходы

развозят по крупнейшим городам,

где их распределяют в магазины,

которые то счастье — продают.

Но есть на свете импортное счастье…

Предел мечты, желанье из желаний!

Какой томительный, блаженный трепет

пронзает вашу дерзостную душу,

когда вам в уголке, из-под прилавка,

содравши с вас червонец переплаты,

оглядываясь, тихо, осторожно,

выкладывают импортное счастье,

из глянцевой коробки доставая — 

сверкающее никелем и кожей,

и с ручками на каждой стороне!

О, вы его на самом видном месте

располагаете в своей квартире,

чтоб видел сразу всяк, в нее входящий,

насколько иностранно ваше счастье,

насколько многогранны ваши связи,

насколько ваши высоки доходы,

и что вообще вы — не ему чета!

Вы чувствуете, видя это, сразу

в себе красу, значительность и силу —

а это ли не счастие per se?

Вы гоните подальше прочь детей,

чтоб лака невзначай не ободрали,

и учите благоговеть пред счастьем,

вам проданным из-под полы, украдкой,

почти украденным.

Но к чёрту тех блаженных,

что говорят — мол, счастье не в деньгах, 

оно, мол, зыбко, неопределённо,

его не купишь… Это чушь и ересь:

достаточно иметь такие связи,

чтобы где надо посулить десятку,

и счастие немедля обрести.

Но я отвлёкся. Очередь стояла

и я стоял. (Мне стыдно признаваться,

но я боюсь ужасно спекулянтов.

Не то, чтоб было жалко мне червонца:

не в этом дело. Просто рядом с ними

я чувствую, что буду облапошен,

себя тем самым сразу обрекая

на облапошенность. 

Меня в них угнетает

монументальность их пренебреженья

к любому, кто не может, как они

за вечер инженерскую зарплату

не глядя, в ресторане просидеть.

Когда меня так сразу презирают,

я понимаю, что моя ничтожность,

наверное, бросается в глаза).

Давали счастье. Я стоял понуро,

а впереди меня стояли тётки,

задастые, как старый «Запорожец»,

с огромными тяжёлыми мешками

(должно быть, жертвы хилого снабженья

какого-то заштатного села).

И я невольно слышал обсужденье

весьма животрепещущих проблем:

как лучше дочку в городе пристроить,

и где купить хорошую корову,

и почему Кузякина Эльвира 

(из Нижних Выселок) от мужика ушла.

А сзади кто-то хриплым баритоном

делился информацией последней

о выставке московских модернистов 

(о, это гениально, прочь сомненья!)

и где достать французские ботинки,

а также почему артист такой-то

с артисткою такой-то не живёт.

Дирекция внезапно объявила,

что счастье будут продавать в наборе,

сиречь с нагрузкой. Поднялся галдёж!

О, разновидность косвенная взятки,

нагрузка, корм сухой фельетонистов,

ты будешь очень долго их питать!

Ведь стоит лишь объединить в наборе,

к примеру, «Сказку о Царе Салтане»

и «Кожные болезни у копытных»,

чтоб обеспечить премию, а кстати,

расчистить и забитую подсобку,

а что цена притом подскочит вдвое,

так это даже очень хорошо!

И вот, в комплекте с волгоградским счастьем,

нам навязали киевскую дружбу,

(которая, как каждому известно,

сломаться успевает безвозвратно,

пока её несешь из магазина)

и нежности египетской пакет,

естественно, с портретом Нефертити.

Узнавши цену этого комплекта,

я подсчитал наличные в кармане,

подумал — и отправился домой.

И правда ведь: есть дома инструменты,

чтобы с металлом, с деревом работать,

и руки вырастают из плечей,

и разбираюсь в технике, и знаю

Володю Зуева, который за бутылку

хоть самолёт, хоть атомную бомбу

сварганит мне в своём ремонтном цехе.

Не лучше ль счастье сделать самому?

И я вздохнул. И вновь себе представил

волнующее импортное счастье,

сверкающее никелем и кожей

и с ручками на каждой стороне…

22.01.1979