Снеговики

Снеговики 

"Сегодня в белом танце кружимся,

Наверно, мы с тобой подружимся,

И ночью мы вдвоем останемся,

А утром навсегда расстанемся". 

Зима в том году в нашем городе выдалась снежная и морозная. Не лютая, но вполне себе традиционная для этих мест зима. 

Мне тогда желалось, чтобы она была холоднее, тогда погода соответствовала бы той стуже, что поселилась у меня внутри. 

Боль, одна сплошная боль и ничего, кроме боли. Мой муж, с которым я прожила двенадцать лет, одиннадцать из которых были форменной пыткой, ведь он твердил как заговор в лицо, что мне некуда и не к кому уходить, и вообще я никому, кроме него, не нужна, внезапно объявил, что уходит от меня к любовнице. Я же, вместо радости от освобождения из тюремной камеры, словно жертва Стокгольмского синдрома, испытала ужас, отчаяние и боль. Меня бросали, бросало это нечто, что и в страшном сне мужчиной назвать нельзя, но сумевшее убедить меня за двенадцать лет сосуществования в тесном пространстве, что я без него загнусь. Про любовницу я уже не говорю, она скорее напоминала мне Бабу Ягу. Он же ассоциировался теперь с Кощеем Бессмертным, такой же худой, злой, противный, но... свой. Я привыкла к нему и, черт возьми, я наверное любила, раз так больно его терять. 

В тот вечер я вышла к реке и долго смотрела в белую, подернутую туманом снежную даль. 

Нет, у меня не было суицидальных мыслей. Их не было совсем, но мне было – плохо. 

И вот тогда я заметила двух незатейливо вылепленных снеговиков. Три снежка друг на друге, он, три снежка друг на друге, но пониже, и снежки покруглее, она и палочки вместо рук, а одна его палочка-рука на ее спине. Снеговики стояли ко мне спиной, и что-то в них было такое... В детстве такой мне представлялась любовь. 

Вытащив из сумочки мобильник, я только успела сделать один снимок, когда прямо передо мной появился он. Шкаф. Амбал. Под два метра ростом, широкоплечий, в пальто, которое явно было ему мало, и в котором ему очевидно было зябко, к тому же без перчаток. И он подозрительно смотрел на меня чуть прищуренными карими глазами. 

Я буквально дышала ему в пупок. Он стоял так близко, что я видела волоски на его руках. 

— Чего тебе надо? — спросил он грубовато, поглядывая то на меня, то на снеговиков. — Стоят себе и стоят, чем они тебе помешали? 

— Вы не поняли, — тихо ответила я, пытаясь заглянуть ему в глаза, для чего пришлось сильно запрокинуть голову вверх. — Я всего лишь хотела сделать фотографию.

— А зачем тебе нужно их фотографировать? Они мои, — сказал он, почему-то не встречаясь со мной взглядом.

— Простите... Ваши? Вы лепили их?

— Ну... В детстве не лепил, ну и потом, а сейчас тут столько снега, вот, думаю, дай слеплю, простенько так, зато бесплатно, а то ведь за глину платить нужно... 

Мы случайно соприкоснулись ладонями, и мороз пробежал по коже – его были холодны, он явно лепил снеговиков голыми руками. 

— У Вас руки холодные. Вы замерзли.

— На перчатки пока вот денег нет, — тихо отозвался он и попытался отстраниться, но я обняла его пальцы своей ладошкой. 

— Пусти, — еле слышно сказал мужчина, пытаясь высвободиться, — а то потом не отмоешься.

Мимо в этот момент, мерцая синими огоньками, проехала полицейская машина. Он тут же вздрогнул, отвел глаза в другую сторону, и в них промелькнул страх, а потом тоска... дикая неизбывная тоска чудовищно одинокого человека. 

Даже не будь я дипломированным психологом, я не смогла бы ошибиться в причинах такого странного на первый взгляд поведения. 

— УДО? — спросила я, пытаясь встретиться с ним взглядом. 

Сначала карие глаза взглянули на меня настороженно, в их глубине плескался испуг, но через мгновение он чуть заметно кивнул. 

— Сколько было? 

Знаю, что не в свое дело лезу, но он в три раза больше меня. Не захочет отвечать, я не смогу заставить, но чувствую, что вот передо мной человек, которому сейчас хуже, чем мне, и инстинкт шепчет, "помоги ему, помоги". 

— Пятнадцать, — сквозь стиснутые зубы, словно выдавливая стон, ответил он, а я тогда подумала о том, что он прожил в аду дольше, чем довелось мне – в своём. 

Я не спросила его за что сидел, это сейчас неважно, а задала ему другой вопрос: 

— А УДО дали через сколько? 

— Четырнадцать...

Это слово он произнес почти шепотом. 

Он снова попытался высвободить свои пальцы из моей ладони, но я не дала. 

Как-то странно казалось ему выкать, и я сказала:

— Пойдем, тут недалеко кафе, там можно согреться и попить, чай, кофе... пунш, глинтвейн. Я угощаю. Возражения не принимаются, тебе положено согреться, и это моя благодарность за эту композицию. 

Я указала ему на снеговиков. 

Через минуту он покорно последовал за мной в кафе, мы заняли дальний столик, я заказала глинтвейн и угостила его прекрасно приготовленным стейком с картошкой. Пока он ел, я рассказала ему о себе и тогда поймала себя на том, что забыла напрочь, как звали моего бывшего. Он стал просто бывший. 

Через полчаса мой новый знакомый попытался всучить мне какие-то деньги, я отказалась. Он порывался уйти, я же шепнула:

— Останься, смотри, какая поднялась метель!

И правда, за окнами теплого кафе тогда разыгрался снежный буран. 

Мы сидели и беседовали до самого закрытия кафе, потом он проводил меня до моего дома, и я снова предложила ему согреться, выпить со мной горячего чаю. 

В ту ночь я впервые поняла, впервые за всю свою взрослую жизнь, что значит быть женщиной в объятьях страстного, нежного, ласкового мужчины, который так прислушивался к малейшим желаниям моего тела и движениям моей души, что я чувствовала себя королевой, центром Вселенной. 

Ночь прошла так быстро, будто ее и не было вовсе, за окнами брезжил рассвет, моя голова лежала уютно на его плече. Мы встретились глазами, и я, уже совершенно расслабленная, увидела снова в его взгляде неизбывную тоску. 

— Что такое? — спросила, и погладила его по щеке. 

— Мне уже пора уходить? — тихо спросил он, и его глаза покраснели. 

— Ты что, — также тихо ответила я, — там же метель. В такую погоду нельзя! 

— Там уже не метёт, — растерянно заметил он.

— А я не про улицу, я про мир без тебя, свой мир до вчерашнего дня... Пожалуйста, останься, иначе я замерзну насмерть. 

С той ночи, с того дня, минуло пятнадцать лет. Мы подали документы в ЗАГС через два дня, доченьку родили через год, а мальчишек-близнецов еще через три. 

Этой осенью первого сентября мы повели мальчиков в пятый класс. И в этот день у школы была установлена скульптура "Семья", она, он и трое детей, дочь и двое сыновей. 

Сейчас во многих богатых домах обеих столиц стоят скульптуры, созданные моим мужем, а у нас дома на стене висит картина, та самая фотография пары снеговиков, сделанная мной у реки в тот день, когда нам обоим улыбнулся Господь. 

PS: я видела в толпе родителей и бывшего со своей бабой Ягой. У них миленькая дочь. Он пытался заговорить со мной, но тут же исчез, стоило моему мужу встать рядом. 

— Это что такое было? 

— Бывший, — ответила я с улыбкой. 

— Мрак, — серьезно сказал мой муж, и добавил, — Слава Богу, это в прошлом, мы ведь от него избавились оба? 

— Давно избавились! — серьезно сказала я, и обняла его.