Полуночная гостья. 3.39

В тишине встрепетали воздушно шаги,

Сквозняка дуновеньем шептались шаги.

Мгла, как горе, сгустилась. Не видно не зги.

Вот зияньем забрезжила зыбко заря

Занемогшего света, сверкнувшего зря,

И просвет приближался, над полом паря.

Светом выткался силуэт,

В серебро со сталью одет.

Но рассеялось серебро.

Острой сталью мне под ребро

Восхищенье красой вошло,

Прямо в сердце вошло.

Убрана лишь кудрей чернотою густой.

Занемел – занемог я ее наготой,

Наготою ножа, наготой несвятой,

Наготою ножа, наготой-простотой,

Простотой несвятой, наготой несвятой.

Предстояло точеное тело расхристанной тьме,

Забывать заставляло о замяти, мерзлой зиме,

О звереющей замяти, мерзлой занудной зиме.

Но овал ледяного лица

Льдисто чуждою далью мерцал,

Близость томную в бархатной тьме отрицал.

Но внезапно заслышала нечто она.

Бездна глаз ее стала безумно темна.

Исказилось лицо ее, будто она

Безнадежно, безмерно пьяна.

И раздался звериный разнузданный зык,

И змеиный раздвоенный взвился язык,

И оскалом открылся к клыку льнущий клык.

Отшатнулся я прочь,

И смотреть мне невмочь 

На красавицу было,

На чудовище было.

Сердце сразу застыло.