В предверие

Вместо безудержного крика из горла вылетели лишь жалкие сипы. Я тут же закашлялся и в изнеможении упал на что-то упругое и скрипучее. Чувствую, что меня хватают за плечи цепкие руки, и пытаюсь вырваться. Это что? Я жив? Нас не разбомбили?

- Держи его! Где там сестричка? Буйный в палате!

Мне что-то колют в плечо, становится легче дышать, сердцебиение понемногу замирает. Перед тем, как провалиться в благословенный сон, слышу:

- Почему у него на губах улыбка?

«Какая к чертям улыбка? Я только что чуть не сдох!»

Все, тьма…забытье.

Проснулся я уже днем, в окна били косые лучи солнца. Белый, ожидаемого желтоватого оттенка потолок, зеленоватые стены. Все, как обычно, в нашенских больницах. Затем мои глаза цепляются за пол. Хм, а ведь это линолеум, и не самый дешевый, затем мой взгляд падает на окно. Пластиковые! Сука, я точно не в сороковых годах! Неужели я вернулся домой? Немедленно вскочить с кровати мне что-то мешает. Повязали, демоны! Получается я в дурке? Вот и конец моим приключениям.

«Ну еще бы, видать, нарассказывал про чужие миры».

- Ты как, браток?

Только сию минуту ощущаю, что на соседней койке сидит человек. Обычный, усатый в тельняшке, насмешливо так посматривает на меня.

- Нормально, - сиплю ему с надрывом в ответ. В горле саднит, как будто там пробежала толпа пьяных ёжиков.

- Напугал ты нас братец ночью. С виду вроде все цело. Контузило, что ли?

- Ага, - киваю в ответ, больше, пожалуй, говорить и не стоит. Тогда точно в дурку угожу.

«Извини, доктор, но мне хочется свежей крови, почесать за ухом и ничего, если по ночам я немного повою? Дьявол, значит, тот сон про волкодлака вовсе не сон?»

- Тогда развяжу. Только смотри – больше, пожалуйста, не шали.

Мне суют в руки пластиковую кружку с водой, жадно приканчиваю её и облегченно перевожу дух. Тихо, спокойно, никто не стреляет или не желает прикончить меня большим железным ножичком. Закончилось? А где это я? Видимо, последние слова произнес вслух.

- Саратовский госпиталь, браток, - голос уже другой, оборачиваюсь на него. На входе в палату возвышается человек с костылем. Невольно перевожу глаза вниз, вместо левой ноги культя ниже колена, плотно перевязана. Человек понимает мой взгляд по-своему, ощеривается зубами.

– Под Воронежем прилетело, пиндосы с «Паладинов» нашу батарею накрыли. Мне еще повезло, пацанов, вообще, в кашу перемололо.

Черт, черт! По спине бегут мурашки, ноги сразу холодеют. Мы с американцами воюем? Охренеть! Страшный сон записного патриота, только вот мне сейчас отчего-то совершенно несмешно. Я-то тут в каком качестве? Примут еще за предателя или шпиона. На войне разговор короткий, церемониться не будут, к стенке поставят и вместо пилюли пулю к херам пропишут.

И ведь хрен отнекаешься! Извините, я тут недавно с красноармейцами высоту штурмовал и принцессу в серебряном зале дрючил. Тогда точно к психам или к стенке. Хороший, млять, выбор! Главное – широкий.

Мои умственные гонки воспринимают по-иному.

- Что, с памятью проблемы? – мягко спрашивает мужик в тельнике. – Бывает, тут пацан лежал, тот даже забыл, как в туалет ходить.

- Не, с этим у меня все нормально!

- Тогда оправляйся, обедать пойдем, кормят тут, как на убой. Или предпочитаешь, чтобы тебя сестричка из ложки?

- Смотря какая сестричка… – это уже улыбаюсь я, внезапно припоминая, что у медсестер зачастую под халатами ничего, кроме белья нет, бывает даже и лифчик отсутствует. Пришлось как-то по молодости в этом убедиться.

- Порядок, наш человек! - лыбится чувак на костыле и шагает дальше.

Столовая в госпитале скромная, но уютная. На столах уже накрыто, это и понятно, много народу с костылями или относительно ходящих. Сами поедят как-нибудь. Лежачим, наверное, еду все-таки разносят по палатам. Я сижу за столом с «тельняшкой», артиллеристом без ноги и совсем еще молодым пареньком с очень бледным осунувшимся лицом.

Усатый кивает в его сторону и шепчет, что тот попал под раздачу «химии». Что тут за война такая? Я, грешным делом, думал, что с американцами при любом правительстве будет обмен ядерными ударами. Надо быть полным идиотом, чтобы, зная нашу историю, лезть к нам в непрошеные гости. Войны мы завсегда выигрываем, а вот уже мир сливаем по полной программе.

На первое, как и положено, супчик с лапшой и кусочками курицы, на второе – котлеты с рисом, тут же на столе стаканы с компотом, аккуратно нарезанный пшеничный хлеб, пузырьки с перцем и едкой горчицей. С удовольствием мажу её на хлеб, в нос так шибает, что аж всего передергивает. Жизнь все-таки хороша!

Наевшись, с вящим удовольствием откидываюсь на спинке пластикового стула. Пусть и война, но обед по расписанию! Правильная здесь армия, она уже мне начинает нравиться. Будете смеяться, но во время военных кампаний и глобальных катастроф лучше держаться армейских. У них сила, ресурсы, они везде нужны. Это на гражданского человека не обратят внимания, а с солдатом повсюду начнут разговаривать.

Но миг удовлетворения, как всегда, недолог. Не получается у меня в этих долбанных мирах жить хорошо и спокойно, все тут же катится кувырком и через задницу. В воздухе появляется какой-то невнятный звук, мужик в «тельняшке» меняется в лице и пытается что-то мне крикнуть.

Вот это долбануло! Здание содрогается от самого основания. Раз, еще раз! Меня сбивает с ног, на пол с грохотом летит посуда, в ужасе кричат люди. Пусть здесь в большинство своем военные, даже, можно сказать, ветераны, но всем страшно. Они точно знают, что обычно после этих звуков приходит смерть.

Очнулся я уже в коридоре. Мы вдвоем с усатым тащим безногого по лестнице вниз. Здание скрежещет и шатается, с ним явно что-то неладно. В воздухе взвесь из пыли и чего-то более плотного. Мимо нас бегут люди, многие из них не обращают ни на кого внимания, как будто отгородившись от остального мира. Какой-то парень уселся на площадке, сжимая руками окровавленную голову, кто-то и вовсе валяется на полу явно неживой. В ушах противный гул, звуки просачиваются в мозг как будто из глубины. «Тельник» мне что-то кричит, я непонимающе трясу головой. Нас часто толкают, люди в панике бегут с верхних этажей, стараясь спасти собственные шкуры. Нормально я так попал, из огня да в полымя!

Почему-то отчетливо осознаю, что это американцы нас бомбят, видимо, все-таки прорвали волжский оборонительный рубеж ПВО. Значит, хана фронту и покатимся дальше к Уралу? Страна большая, есть куда отступать. Только вот куда будем потом возвращаться? На оккупированных территориях зверствуют карательные батальоны лабусов, бандеровцев, поляков и прочих румын. Выкормили, млять, на свою голову бывших сателлитов, сейчас они нам нашу гуманность вовсю припоминают, вывозя и демонтируя целиком промышленные предприятия, беззастенчиво грабя сразу волостями. С гражданскими у них разговор короткий: симпатичных баб в бордели, детей на органы или в рабство, мужиков во рвы.

Свободная пресса цивилизованного мира дружно показывает кадры о «гуманитарной интервенции», население, встречающих освободителей цветами и приветственными речами. Предателей на Руси всегда хватало, особенно на постсовковом пространстве. Целых два поколения вырастили на русофобской пропаганде. Тьфу ты, да я заговорил как записной патриот с совкодрочевого форума! Ну так под обстрелом по-другому и не получается. Лестница скрипит, но держится, крепко все-таки при Советах строили. Я даже не заметил, как мы выползли на улицу и отошли подальше от рушащегося здания.

Разогнувшись, я уставился на госпиталь и от увиденного буквально встал на месте безмолвным столбом. Соседний корпус целиком лежал в руинах, над которыми парило настоящее облако белесой пыли. Где-то в воздух поднимались клубы дыма, что-то горело. Наш же корпус переломило пополам, нам еще сильно повезло, оказаться в целой её половине. Я ошеломленно уставился на вскрытые палаты, врачебные кабинеты, искореженную арматуру, разломанные на части плиты перекрытия, разорванный чужой беспощадной волей по живому мир милосердия.

Даже трудно представить сколько сейчас под обломками находится людей, сколько жестоким налетом на раз прервалось человеческих жизней. Внезапно мой взгляд притягивается к колыхающемуся на четвертом этаже свертку. Черт, это же человек! Протираю наскоро глаза и теперь отчетливо вижу, что это медсестра в белом халате отчаянно держится за какой-то торчащий из стены штырь. Её ноги в каблуках в последнем усилии пытаются найти хоть какую-то зацепку.

Она даже не может кричать, все силы направлены на то, чтобы удержаться, хоть на жалкий миг продлить собственное существование. Не отрывая от неё глаз, иду в ту сторону, запинаюсь, снова задираю голову. Почему-то в глаза бросается красное нижнее белье девушки, под коротким халатом все отлично видно, но сейчас это обстоятельство никаких игривых помыслов не вызывает.

- Держись, держись, сестричка!

Вместо крика из горла выходит жалкий клёкот. Я отчаянно озираюсь в поисках помощи, кто-то толкает меня рукой. Да что же это? Как же это? Внезапно остро ощущаю собственную беспомощность. Нас имеют, как слепых котят, мы мелкие пешки в огромной многоходовой игре. Жертвы на алтаре будущего благополучия более удачливых и жадных наций.

Сверху раздается отчаянный, полный боли крик, мои уши тут же прочистились, но лучше бы я этого не слышал никогда. Я не могу выдержать, хватаюсь за уши, зажимаю их со всей силы, как будто это поможет, и валюсь наземь. Колени ударяются об острые осколки, тонкая ткань пижамы их совсем не сдерживает. Именно боль и приводит меня в себя. Парень – ты же еще и не такое видал! Вскакиваю с места и бегу вперед, в шлепанцах это делать сложно, приходится перешагивать через завалы и груды мусора. Но чуда не происходит.

Она лежит на спине. Глаза смотрят на небо с детской обидой. Что она такого сделала этому миру, за что её так безжалостно убили? За что прервали только начинающуюся жизнь, лишили любви, деторождения, радости от каждого прожитого дня? Из груди торчит арматурина, она даже не в крови, а в смятом мясе. На моем зрачке навечно запечатлена смерть обычной госпитальной медсестры. Наверное, затем я и попал в этот мир? Чтобы увидеть ту девчонку и навсегда запомнить её смерть?

Горестно озираюсь по сторонам и иду в направлении небольшого сквера, туда тянутся многие из оставшихся в живых людей. Странно, но почему не слышно рева сирен? Где все экстренные службы? Один взгляд в сторону города рассеивает все вопросы. Город горит, горит во многих местах. Сытым, улыбающимся голливудскими улыбками летчикам все равно, куда бросать свои бомбы и ракеты. Они и знать не хотят, что после этого погибнут обычные люди, старики, дети, молодые женщины.

Доблестных авиаторов потом будут встречать дома со слезами радости, показывать слезоточивые ролики на Ю-Тубе, превозносить как героев, защитивших человечество от новой, самой страшной угрозы. В наше время запудрить зажиревшие от информационной жвачки мозги ничего не стоит. Это новый мир, мир без нас, мир торжества Золотого Тельца. Может, тогда он и не стоит того, чтобы его сохранять? Почему мы не стрельнули в ответ, почему не смели с лица земли их города и поселки? Стоят ли они того, чтобы дать им шанс выжить? Царство гамбургеров, толстых жоп и безмерной, ненасытной жадности. Где мировое искусство, культура и где Америка? Где цивилизация и они?

- Стоять, идиоты, стоять, это мины!

Узнаю голос усатого в тельнике, он что-то отчаянно кричит тем, кто бредет в сторону сквера. Внезапно обострившимся до предела зрением я отчетливо вижу рассыпанные по траве зеленые лепестки. Сука!

Тело срабатывает само, я уже вжался в грязь между двух обрушенных плит, когда там рвануло. Как будто цепочкой взорвались необычайно сильные петарды. Это не звук падающих наземь снарядов или мин, их я уже слышал в прошлом мире. Какой-то несерьезный звук, но от этого не менее смертоносный. Сквозь прорехи между плитами я вижу, как падают наземь оглушенные бедой люди, как нелепо гибнут совсем еще молодые парни. Острейшие как бритвы осколки безжалостно срезают конечности, полосуют лица, вспарывают животы. Хлопки взрывов сменяются отчаянными криками, нечеловеческими воплями, которые звучат где-то на грани нашего звукового восприятия.

Меня всего трясет, с отчаянной решимостью я встаю, двигаюсь вперед и вскоре натыкаюсь на своего соседа. Он не ранен, он цел, просто стоит на коленях, и его плечи колеблются от душащих его слез. Глаза сухие, только кадык жутко перекатывается, и руки сжаты так, что ногти впились в кожу. Мне становится страшно от понимания, что мы ничего не можем сделать, что плавающим в собственной крови солдатам никто не придет на помощь. Нам уже сейчас ничего не поможет.

Из груди вырывается страшный клёкот. Мщения, мщения! Хочется пусть и умереть, но сначала отомстить. Ничего, суки! Наши руки еще целы и могут держать автомат! Приходите сюда и увидите страшную месть русского человека!

Внезапно перед моим сознанием мелькают странные образы. Каким макаром я их получил, не так важно. Важно – зачем? Кому я должен передать это ключевое послание?

Отлично обставленный кабинет, откуда-то я знаю, что он расположен на огромной глубине в бункере. Человек в генеральском мундире, сначала брызжущий слюнями, затем странно опадающий на землю. Два мрачных полковника, поднимающие со стола старомодные трубки. Ракеты, стоящие в подземных шахтах и окутанные паром, последние солдаты в ОЗК, выбегающие в боковой люк. Офицеры, уставившиеся в приборы на пультах управления, в них, казалось, жизнь уже замерла. Они, как роботы совершают последние движения в своей армейской службы. Военные попрощались друг с другом, в этом мире их пока задерживает лишь чувство долга.

Вот человек в явно морской форме. Она не парадная, похожа на рабочую, моряк молча смотрит на товарищей и кивает, затем идет в каюту к сейфу, чтобы достать опломбированный ящичек, в котором лежат коды запуска. Их лодка совсем недавно оторвалась от преследователей и теперь, как никогда близка к Атлантическому побережью вероятного, нет уже явного противника. На борту подводного крейсера двадцать самых современных крылатых ракет, их практически невозможно перехватить и это значит, что двадцать огромных городов уйдут на веки вечные в небытие. Минимум пятьдесят миллионов людей не встретят следующий рассвет.

Странный человек в костюме техника наблюдает за городом с крыши небоскреба. Ему осталось только нажать кнопку и из хитроумного аппарата начнет вылетать в вентиляцию метро концентрированная до предела смерть. Оба ингредиента смешаны и хода назад нет. Этот вирус беспощаден и необычайно смертоносен. Человек сделал все, что мог и теперь наслаждается последней минутой пока еще существующего мира. Рубикон уже перейден, аппарат сработает в случае чего и без его участия. Все эти ставшие бесполезными спецслужбы некогда великой страны давно выродились и не смогут спасти даже стадо свиней. Бюрократия убьет этот мир навсегда!

Член экипажа достает из тайника специальное изделие, пистолет, стреляющий смертоносными иглами, и молча кивает товарищу. Тот уже готов и открывает люк от последнего русского грузовика, пришедшего с Байконура. К черту международное сотрудничество и все эти глумливые улыбочки остальных членов экипажа. Американцы и европейцы слишком самоуверенны в себе, даже не попытались повязать русских космонавтов, и сейчас просто-напросто сдохнут. После вчерашнего разговора они больше недостойны того, чтобы просто жить. Они враги!

Вскоре пять тел никчемными мешками парят в невесомости, у многих донельзя удивленные лица. Физиономия единственной на борту женщины искажена в последней в её жизни истерике. Она даже не смогла помереть достойно! На пульте горит красным вызов с центра управления полетом. Не с нашего ЦУПа в Королеве, он разбомблен еще два дня назад, это «говорит Хьюстон». Ну что ж, это ваш последний вызов, коллеги, вы все вместе отправитесь в ад, где вам и место.

Советская космическая программа — это вам не пародия на русских космонавтов в Голливуде. Над этими разработками корпели лучшие умы человечества, трудились наисовременнейшие заводы. Да, они тоже имелись на просторах советской страны. Крайний привет с родной Земли. Аппарат уже заряжен и активирован, осталось лишь дождаться, когда под МКС окажется Америка и Йеллоустон. После короткого импульса с орбиты этот материк просто-напросто перестанет существовать, как будто и не было никогда. Пусть так и свершится! Месть будет жестока и беспощадна.

Я что-то ощутил, в атмосферу входит нечто. Еще до вспышки осознал, как Это будет. Апокалипсис уже наступил, да поможет вам Господь! Перед тем как все исчезло, я успеваю заметить летящие ко мне кубики – Три на Четыре!

Сука!!! Я снова с вами в лучшем из миров!