Кавер на Александра Грина? Почему бы и нет?
Автор: Евгений КапбаСообщество чтецов "Мы" в лице его идейного вдохновителя - Дениса Черненко (Сибиряк) предложило интересную идею: написать и озвучить кавер-версию рассказа кого-то из классиков. То есть - написать текст по мотивам и в стиле выбранного из списка автора. Я, в числе других авторов, впрягся с большим удовольствием, во-первых потому что Дениса сильно уважаю, а во-вторых - в списке был Александр Грин! Ну, кто читал "Поручика" и его продолжения примерно представляют мой восторг и мою белую зависть к этому писателю.
По условиям конкурса - все рассказы будут озвучены, и я обязательно потом поделюсь ссылкой на конкурсные работы в аудио-формате. А пока - можно показать вам текст!
Я не знаю, можно ли по правилам АТ публиковать в рамках формата некоммерческого рассказа часть не авторского текста, но для понимания задумки нужно прочесть сначала оригинал, а потом мой, скажем так, фанфик.
Поэтому я сделаю вот что: вот тут, в спойлере, оригинал. Нажмите, 
чтобы прочесть.
Александр Грин, "Победитель"
Александр Грин
Победитель
Скульптор, не мни покорной
И вязкой глины ком…
Т.Готье
I
— Наконец-то фортуна пересекает нашу дорогу, — сказал Геннисон, закрывая дверь и вешая промокшее от дождя пальто. — Ну, Джен, — отвратительная погода, но в сердце моем погода хорошая. Я опоздал немного потому, что встретил профессора Стерса. Он сообщил потрясающие новости.
Говоря, Геннисон ходил по комнате, рассеянно взглядывая на накрытый стол и потирая озябшие руки характерным голодным жестом человека, которому не везет и который привык предпочитать надежды обеду; он торопился сообщить, что сказал Стерс.
Джен, молодая женщина с требовательным, нервным выражением сурово горящих глаз, нехотя улыбнулась.
— Ох, я боюсь всего потрясающего, — сказала она, приступая было к еде, но, видя, что муж взволнован, встала и подошла к нему, положив на его плечо руку. — Не сердись. Я только хочу сказать, что когда ты приносишь «потрясающие» новости, у нас, на другой день, обыкновенно, не бывает денег.
— На этот раз, кажется, будут, — возразил Геннисон. — Дело идет как раз о посещении мастерской Стерсом и еще тремя лицами, составляющими в жюри конкурса большинство голосов. Ну-с, кажется, даже наверное, что премию дадут мне. Само собой, секреты этого дела — вещь относительная; мою манеру так же легко узнать, как Пунка, Стаорти, Бельграва и других, поэтому Стерс сказал: — «Мой милый, это ведь ваша фигура «Женщины, возводящей ребенка вверх по крутой тропе, с книгой в руках»? — Конечно, я отрицал, а он докончил, ничего не выпытав от меня: — «Итак, говоря условно, что ваша, — эта статуя имеет все шансы. Нам, — заметь, он сказал «нам», — значит, был о том разговор, — нам она более других по душе. Держите в секрете. Я сообщаю вам это потому, что люблю вас и возлагаю на вас большие надежды. Поправляйте свои дела».
— Разумеется, тебя нетрудно узнать, — сказала Джен, — но, ах, как трудно, изнемогая, верить, что в конце пути будет наконец отдых. Что еще сказал Стерс?
— Что еще он сказал, — я забыл. Я помню только вот это и шел домой в полусознательном состоянии. Джен, я видел эти три тысячи среди небывалого радужного пейзажа. Да, это так и будет, конечно. Есть слух, что хороша также работа Пунка, но моя лучше. У Гизера больше рисунка, чем анатомии. Но отчего Стерс ничего не сказал о Ледане?
— Ледан уже представил свою работу?
— Верно — нет, иначе Стерс должен был говорить о нем. Ледан никогда особенно не торопится. Однако на днях он говорил мне, что опаздывать не имеет права, так как шесть его детей, мал мала меньше, тоже, вероятно, ждут премию. Что ты подумала?
— Я подумала, — задумавшись, произнесла Джен, — что, пока мы не знаем, как справился с задачей Ледан, рано нам говорить о торжестве.
— Милая Джен, Ледан талантливее меня, но есть две причины, почему он не получит премии. Первая: его не любят за крайнее самомнение. Во-вторых, стиль его не в фаворе у людей положительных. Я ведь все знаю. Одним словом, Стерс еще сказал, что моя «Женщина» — удачнейший символ науки, ведущей младенца — Человечество — к горной вершине Знания.
— Да… Так почему он не говорил о Ледане?
— Кто?
— Стерс.
— Не любит его: просто — не любит. С этим ничего не поделаешь. Так можно лишь объяснить.
Напряженный разговор этот был о конкурсе, объявленном архитектурной комиссией, строящей университет в Лиссе. Главный портал здания было решено украсить бронзовой статуей, и за лучшую представленную работу город обещал три тысячи фунтов.
Геннисон съел обед, продолжая толковать с Джен о том, что они сделают, получив деньги. За шесть месяцев работы Геннисона для конкурса эти разговоры еще никогда не были так реальны и ярки, как теперь. В течение десяти минут Джен побывала в лучших магазинах, накупила массу вещей, переехала из комнаты в квартиру, а Геннисон между супом и котлетой съездил в Европу, отдохнул от унижений и нищеты и задумал новые работы, после которых придут слава и обеспеченность.
Когда возбуждение улеглось и разговор принял не столь блестящий характер, скульптор утомленно огляделся. Это была все та же тесная комната, с грошовой мебелью, с тенью нищеты по углам. Надо было ждать, ждать…
Против воли Геннисона беспокоила мысль, в которой он не мог признаться даже себе. Он взглянул на часы — было почти семь — и встал.
— Джен, я схожу. Ты понимаешь — это не беспокойство, не зависть — нет; я совершенно уверен в благополучном исходе дела, но… но я посмотрю все-таки, нет ли там модели Ледана. Меня интересует это бескорыстно. Всегда хорошо знать все, особенно в важных случаях.
Джен подняла пристальный взгляд. Та же мысль тревожила и ее, но так же, как Геннисон, она ее скрыла и выдала, поспешно сказав:
— Конечно, мой друг. Странно было бы, если бы ты не интересовался искусством. Скоро вернешься?
— Очень скоро, — сказал Геннисон, надевая пальто и беря шляпу. — Итак, недели две, не больше, осталось нам ждать. Да.
— Да, так, — ответила Джен не очень уверенно, хотя с веселой улыбкой, и, поправив мужу выбившиеся из-под шляпы волосы, прибавила: — Иди же. Я сяду шить.
II
Студия, отведенная делам конкурса, находилась в здании Школы Живописи и Ваяния, и в этот час вечера там не было уже никого, кроме сторожа Нурса, давно и хорошо знавшего Геннисона. Войдя, Геннисон сказал:
— Нурс, откройте, пожалуйста, северную угловую, я хочу еще раз взглянуть на свою работу и, может быть, подправить кой-что. Ну, как — много ли доставлено сегодня моделей?
— Всего, кажется, четырнадцать. — Нурс стал глядеть на пол. — Понимаете, какая история. Всего час назад получено распоряжение не пускать никого, так как завтра соберется жюри и, вы понимаете, желают, чтобы все было в порядке.
— Конечно, конечно, — подхватил Геннисон, — но, право, у меня душа не на месте и неспокойно мне, пока не посмотрю еще раз на свое. Вы меня поймите по-человечески. Я никому не скажу, вы тоже не скажете ни одной душе, таким образом это дело пройдет безвредно. И… вот она, — покажите-ка ей место в кассе «Грилль-Рума».
Он вытащил золотую монету — последнюю — все, что было у него, — и положил в нерешительную ладонь Нурса, сжав сторожу пальцы горячей рукой.
— Ну, да, — сказал Нурс, — я это очень все хорошо понимаю… Если, конечно… Что делать — идем.
Нурс привел Геннисона к темнице надежд, открыл дверь, электричество, сам стал на пороге, скептически окинув взглядом холодное, высокое помещение, где на возвышениях, покрытых зеленым сукном, виднелись неподвижные существа из воска и глины, полные той странной, преображенной жизненности, какая отличает скульптуру. Два человека разно смотрели на это. Нурс видел кукол, в то время как боль и душевное смятение вновь ожили в Геннисоне. Он заметил свою модель в ряду чужих, отточенных напряжений и стал искать глазами Ледана.
Нурс вышел.
Геннисон прошел несколько шагов и остановился перед белой небольшой статуей, вышиной не более трех футов. Модель Ледана, которого он сразу узнал по чудесной легкости и простоте линий, высеченная из мрамора, стояла меж Пунком и жалким размышлением честного, трудолюбивого Пройса, давшего тупую Юнону с щитом и гербом города. Ледан тоже не изумил выдумкой. Всего-навсего — задумчивая фигура молодой женщины в небрежно спадающем покрывале, слегка склоняясь, чертила на песке концом ветки геометрическую фигурку. Сдвинутые брови на правильном, по-женски сильном лице отражали холодную, непоколебимую уверенность, а нетерпеливо вытянутый носок стройной ноги, казалось, отбивает такт некоего мысленного расчета, какой она производит.
Геннисон отступил с чувством падения и восторга. — «А! — сказал он, имея, наконец, мужество стать только художником. — Да, это искусство. Ведь это все равно, что поймать луч. Как живет. Как дышит и размышляет».
Тогда — медленно, с сумрачным одушевлением раненого, взирающего на свою рану одновременно взглядом врача и больного, он подошел к той «Женщине с книгой», которую сотворил сам, вручив ей все надежды на избавление. Он увидел некоторую натянутость ее позы. Он всмотрелся в наивные недочеты, в плохо скрытое старание, которым хотел возместить отсутствие точного художественного видения. Она была относительно хороша, но существенно плоха рядом с Леданом. С мучением и тоской, в свете высшей справедливости, которой не изменял никогда, он признал бесспорное право Ледана делать из мрамора, не ожидая благосклонного кивка Стерса.
За несколько минут Геннисон прожил вторую жизнь, после чего вывод и решение могли принять только одну, свойственную ему, форму. Он взял каминные щипцы и тремя сильными ударами обратил свою модель в глину, — без слез, без дикого смеха, без истерики, — так толково и просто, как уничтожают неудавшееся письмо.
— Эти удары, — сказал он прибежавшему на шум Нурсу, — я нанес сам себе, так как сломал только собственное изделие. Вам придется немного здесь подмести.
— Как?! — закричал Нурс, — эту самую… и это — ваша… Ну, а я вам скажу, что она-то мне всех больше понравилась. Что же вы теперь будете делать?
— Что? — повторил Геннисон. — То же, но только лучше, — чтобы оправдать ваше лестное мнение обо мне. Без щипцов на это надежда была плоха. Во всяком случае, нелепый, бородатый, обремененный младенцами и талантом Ледан может быть спокоен, так как жюри не остается другого выбора.
А вот в этом - мой рассказ, который является его прямым хронологическим продолжением.
Евгений Капба, "Настоящий победитель". Чтобы прочесть нужно нажать туда
Евгений Капба
Настоящий победитель
(кавер-сиквел на рассказ Александра Грина «Победитель»)
Искусство создается для жизни, а не жизнь для искусства.
Оскар Уайльд
- Наконец-то нам по пути с фортуной, - сказал Ледан, отряхивая пыльное пальто за порогом, а потом входя в дом и закрывая за собой дверь. – Ну, Джинджер, погода отличная, и новости хорошие – но на душе у меня неспокойно. Я опоздал потому, что встретил Геннисона. Он учудил нечто невероятное!
Ледан, не прекращая говорить, обнял и с удовольствием расцеловал жену – красивую, хорошо сложенную светловолосую молодую женщину с веселыми, но усталыми глазами, а потом прошел по коридору и заглянул в комнату – там, на стоящих в ряд кроватях, спали все их шестеро детей.
- Когда ты говоришь это таким тоном, - проговорила Джинджер и поправила прядку выбившихся из-под платка волос, - то я точно знаю, что ты
собираешься идти и спасать кого-то. Не сердись, я не против – именно такого я тебя и люблю, но…
- На этот раз его правда нужно спасать. Помнишь, я говорил тебе о том конкурсе, университетском? Я ведь успел закончить проект, и Стерс принял его, и…
- Ты опять работал, среди ночи? – в ее тоне явно слышалась укоризна.
- Я работал, и я закончил, и стоит отметить, получилось достойно, - Ледан огладил свою всклокоченную черную бороду и протянул к жене свои сильные, жилистые руки.– Стоит также отметить: у Геннисона тоже получилось весьма достойно. Интересная композиция: женщина, ведущая младенца. Наука, ведущая человечество! Геннисон – талант, ты сама знаешь.
Речь шла о конкурсе скульптур, что проводила архитектурная комиссия, которая строила университет в Лиссе. Победителю полагался солидный приз – три тысячи фунтов, а бронзовую статую по его эскизу должны были разместить на главном портале здания.
- Талант, - кивнула Джинджер. – Но человек вздорный. Бедная Джен, она с ним настрадалась… Я накрою на стол? Сегодня - чечевичная похлебка. Осталось еще немного ветчины…
- Оставь ветчину детям, довольно будет и похлебки. Поужинаю – и у меня много дел, - мужчина ходил по крохотной кухне, явно нервничая. – Я ходил смотреть на конкурсные работы, там выставлялись Пунк, Гизер – серьезные конкуренты! И Геннисон, он был там! Смотрел на свою скульптуру, а потом взял каминные щипцы – и разбил ее к чертям собачьим.
Молодая женщина строго глянула на супруга, но в глазах ее блестели озорные искорки. Она не любила, когда Ледан ругался, но – любила мужа. И он знал это и потому, картинно испугавшись, зажал рот ладонями и сел за стол, наблюдая, как жена накладывает похлебку в миску. В ее движениях сквозила грация, отточенность, неимоверная притягательность – Ледан до сих пор был влюблен в нее, так же сильно, как в первый день, когда встретил Джинджер на городской набережной, с легким покрывалом на голове, которое защищало ее от жаркого солнца. Тогда она чертила на песке какие-то геометрические фигуры, решала задачку из курса вечерней школы.
Его скульптура для конкурса – это ведь и была Джинджер. Он давно мечтал изваять ее в мраморе – такой, какую запомнил в тот солнечный день. И сделал это. Ледан всегда делал то, о чем мечтал. Женился на той, которую любил, у них было шестеро детей – так, как он и хотел. Премия, которую сулил Стерс позволила бы ему осуществить еще одну мечту – отучить старших в университете. Они как раз вырастут, когда университет достроят…
Но Ледан не очень-то верил Стерсу и ему подобным. Вся эта братия в дорогих пиджаках на дух не переносила независимый нрав скульптора, и он отвечал им взаимностью. У него имелся запасной план, на тот случай, если слова о премии так и останутся просто словами.
- Работать, как черт! - рассмеялся он и принялся орудовать ложкой.
- Что? – обернулась Джинджер, и он снова залюбовался женой.
- Похлебка что надо, - промычал скульптор. – Ты у меня – золото!
Доев, Ледан вытер рот и бороду, посидел немного, потом хлопнул себя ладонями по коленям, резко встал, сделал шаг к жене, поцеловал ее и сказал:
- Пойду в мастерскую, - сказал он. – Садовые гномы сами себя не сделают.
Ледан отливал гномов из гипса. Он изготовил несколько вариантов молдов
для разных фигурок – с граблями, с курительной трубкой, с дрессированными
мышами… Гномы неплохо расходились в Каперне, Южном порту и на
городской ярмарке и давали стабильный доход. Людям нравилось! «Нет стыдной работы!» – вот о чем думал Ледан, заливая гипсовую смесь в очередной молд.
Ему было жаль Геннисона, и скульптор чувствовал и свою вину в том, что случилось, но что ему оставалось делать? Не выставлять работу на конкурс? Какая глупость, скульптура ведь была отличной, образ Джинджер – прекрасным! Но зачем этот чудак разбил свою работу? Она ведь тоже была чудо как хороша! Зачем дал последний золотой прощелыге-Нурсу, если дома нечего есть?
- Перфекционист, - вдруг громко рявкнул Ледан и отложил в сторону бумажный пакет с гипсом. – Бедолага. Не имеет и капли самоуважения!
В дверях мастерской появилась Джинджер:
- Сходи к нему, мой друг. Я же вижу – ты винишь себя! Геннисон хоть и вздорный, но – неплохой. Поговори с ним! В конце концов… Дело ведь не в деньгах, верно?
Ледан рассмеялся. Дело, конечно же, было не в деньгах. В свои тридцать пять он пережил и пик популярности, когда его скульптуры выставлялись в музеях Дагона, Зурбагана и Гертона, и нищету: чтобы прокормить семью, ему полгода приходилось трудиться отделочником на виллах у богачей, штукатурить стены и делать лепнину. У него были руки и голова, и бешеное трудолюбие, он всегда знал, что его жена и дети не останутся без куска хлеба, если он будет работать как черт!
«Стерс может подавиться своими тремя тысячами!» - подумал он. А вслух сказал:
- Схожу!
***
На крыльце Школы Живописи и Ваяния валялся пьяный Нурс. По всему выходило – он с толком потратил золотой Геннисона. Ледан пнул старого алкоголика носком ботинка и спросил:
-Куда он пошел?
- Ледан? Это ты? Чего тебе нужно? – хрипло спросил старый пьяница.
- У меня душа не на месте, неспокойно мне из-за этого бедолаги. Я должен поговорить с Геннисоном!
- Я был в «Грилль-Руме», когда он прошел мимо, - оторвать голову от ступеней крыльца для Нурса стало настоящим подвигом. - Торопился домой, наверное. А ты что – тоже хочешь еще раз взглянуть на свою модель? Небось, тоже расшибешь ее щипцами?
- Вот еще… - скорее, Ледан расшиб бы щипцами голову любому, кто вздумает разбивать произведения искусства. – Значит, мимо «Грилль-Рума» - к себе домой?
Скульптор кивнул, и широкими шагами пошел по плохо освещенным улочкам в сторону названного Нурсом бара. Это место он хорошо знал: бронзовый мужичок с пивным бокалом в руках и рыбой вместо галстука, что стоял у входа в питейное заведение, был детищем Ледана. Нос мужичка был натерт до блеска, на дне бокала, всегда виднелись мелкие монетки – народ полюбил эту статую, пусть она и выглядела простовато. «Искусство ли это? - подумал Ледан. - Пожалуй – нет. Этот дядька с дурацкой рыбой и рядом не стоял с работой Геннисона».
Шагая к дому, где квартировал молодой скульптор, Ледан здоровался с горожанами, разглядывал фасады зданий. В Лиссе люди любили украшать дома: барельефы, лепнина, пилястры… Человеку, у которого руки растут из правильного места, тут хватало работы.
Женский плач Ледан услышал издалека. В квартире Геннисона горел свет, окно было открыто, сам хозяин стоял у входа, опершись лбом в дверь. Его не пускали внутрь. Рыдала, очевидно, Джен.
- Коллега! – сказал Ледан. – Нам нужно поговорить.
- Что, пришел праздновать победу? – спросил молодой скульптор. – Премия твоя. Тебе нужнее – у тебя дети.
- Плевал я на эти три тысячи, черта с два Стерс мне их отдаст, - криво усмехнулся Ледан. – Ты же знаешь – он меня не любит. Присудят победу Пройсу с его тупой Юноной, и дело с концом.
- Тогда зачем? – непонимающе уставился на него Геннисон.
- Ты ведь отдал последний золотой Нурсу, да?
- Отдал, - прозвучал тихий ответ.
Рыдания за дверью стали громче.
- Знаешь, я могу предложить тебе работу! – сказал Ледан.
- Работу?
Джен за дверью вдруг перестала плакать.
- Нормальную работу, для скульптора. За которую платят деньги.
- Э-э-э-э… - Геннисон хлопал глазами.
- В Каперне отличный спрос на садовых гномов, я один не справляюсь, - пожал плечами Ледан. – Мне не помешал бы напарник.
- Садовых гномов?! – брови молодого скульптора поползли вверх. – Но какое отношение это имеет…
- К искусству? Тут все очень просто, парень… Например, если мы с тобой
сегодня ночью поработаем как следует, а на рассвете доставим чертовых гномов
в Каперну, то завтра на ужин у тебя будет чечевичная похлебка и ветчина.
- Ветчина? – раздался голос Джен из-за двери.
- Не жизнь для искусства, парень, а искусство для жизни! Фермерам нравятся гномы. А Джен нравится ветчина, - усмехнулся Ледан. - Соглашайся! Ты еще успеешь сделать новую модель, до конца конкурса. Твоя женщина с ребенком – это нечто! У тебя талант, ты просто обязан продолжать, это я как коллега коллеге говорю! Но творить лучше на полный желудок, верно?
Геннисон неуверенно кивнул, а потом спросил:
- А если не успею?
Старший товарищ хлопнул его по плечу:
- В таком случае, у нас всегда останутся садовые гномы и дядьки с рыбой вместо галстука. Не пропадем!
***
Я безмерно восхищаюсь Грином. Без него не было бы львиной доли моих книг. Мы стоим на плечах великанов, и это - дань уважения одному из них.