Задумка

Вот, что-то накатило, и решила выложить небольшую зарисовку, пролог к книге, которая в очень далеких планах. И нет, это не имеет никакого отношения к "Перстню и чаше". Как вам?

Откровенный разговор

Англия, 5 апреля 1687г.

– Мэтр? – хрупкая молодая женщина с отчаянием смотрела на врача, склонившегося над постелью больной. Белый батистовый платок, обшитый кружевом, который она комкала, стал мокрым от слез. – Надежда есть, мэтр?

Врач со вздохом выпрямился. Весь в черном, он лишь молча стоял, задумчиво покачивая головой. Золотистые блики свечи скользили по белому бархату балдахина над постелью, мерцали на золоте кистей и бахромы. Играли на белом шёлке портьер, укрывших людей от ночи за окном.

По подоконнику глухо барабанил ливень.

– Мэтр? – всхлипнув, повторила женщина. Губы её дрожали.

В комнате стоял тяжёлый запах. Запах лекарств, пота – и безнадёжности.

Муж молодой женщины, высокий красивый мужчина в синем камзоле, лишь положил руку ей на плечо. 

Медик покачал головой.

– Боюсь, ваша милость, я сделал всё что мог. 

Женщина, задыхаясь от слёз, уткнулась в плечо супруга. Её белокурые волосы рассыпались по кружеву его воротника.

– Неужели больше ничего нельзя сделать? – настойчиво переспросил мужчина. – Может, нужно какое-то особое лекарство… любые деньги… Не может быть, чтобы… Ведь матушка себя прекрасно чувствовала ещё вчера! 

– Да-да, – воспряла женщина. – Вчера, на празднике, который мы устроили по поводу обнаружения серебряных залежей на её землях… Она ещё смеялась, когда тот забавный человек просил их продать… помнишь, дорогой?

Мужчина невесело, скупо улыбнулся уголком рта.

Врач вновь тяжело вздохнул.

– Миледи, мне надо поговорить с вашим мужем. На два слова, господин барон.

– Дорогая, побудь тут, с матушкой.

Барон, стройный голубоглазый мужчина в черном парике, жестом пригласил врача в соседнюю комнату. Дверь за ними закрылась.

Здесь, в маленькой комнатушке, освещённой лишь тусклым мерцанием огня в камине, нашлось место только двум стульям, обитым красным бархатом, да небольшому столику меж ними. Напротив камина висел портрет красивой белокурой женщины в роскошном сиреневом платье – той, что умирала сейчас в спальне. В воздухе комнаты ещё висел запах её духов – запах розмарина и жасмина. От камина едва уловимо пахло горящим деревом: языки пламени неутомимо лизали большое полено.

– Я слушаю вас, мэтр, – господин барон сел на стул и жестом пригласил врача последовать его примеру.

– Я не хотел говорить этого при госпоже баронессе, чтобы не волновать её ещё больше, – вздохнул, присаживаясь, медик. – Все же это её мать. Милорд, леди отравлена. Какой-то очень сильный яд – похоже, из флорентийских. Не имея противоядия… – он развел руками. – Увы. 

Глаза милорда расширились, и он всем телом подался вперёд.

– Не может быть… Вы уверены?..

Медик кивнул.

– Боже… Но что… кому она могла помешать?.. 

– Кажется, ваша супруга говорила что-то о неком человеке, который…

– …просил продать ему земли, где обнаружили серебро… – пробормотал лорд. – Но, позвольте, это же глупо! На что отравитель мог рассчитывать? После смерти матушки всё наследуем мы с Элен.

– И я посоветовал бы вам поберечься, господин барон, – врач печально посмотрел ему в глаза. Свет камина кровавыми капельками отразился в зрачках мэтра. 

Большое полено издало громкий возмущённый треск, струйка пепла сорвалась в поддон, притушив пламя. В комнате чуть потемнело. 

Господин барон побарабанил пальцами по столу.

– Какая-то странная фантазия… Легче обвинить меня…

Огонь снова ласково, настойчиво потянулся к неуступчивой деревяшке, обнял её, прорастая  тонкими жгучими язычками.

– Позвольте говорить начистоту, милорд?

Барон кивнул.

– Всем известно, что вы владеете лишь небольшим поместьем, доход с которого позволяет вам вести жизнь, достойную дворянина, – и не более. Но ведь, когда вы делали предложение вашей будущей супруге, её семья тоже не могла похвастаться достатком. Серебро обнаружили случайно, через месяц после вашей свадьбы. Других родственников у вас нет. У матушки госпожи баронессы – тоже. Она вдова. Вы с ней прекрасно ладили. Управление будущими рудниками и так сосредоточилось бы в ваших руках, господин барон. Подозревать вас… Что может быть глупее! Я бы на вашем месте беспокоился о другом. Теперь вы – единственные наследники… И слишком молоды, чтобы умирать.

Лорд устало потёр руками лицо, ставшее небывало хмурым и сосредоточенным. Поленья в камине болезненно потрескивали под жестокой лаской огня. Тени метались по стене, окутывали женщину на портрете. Лица теперь не рассмотреть…

– Что же делать?.. Пойти к королю? У меня нет никаких доказательств… кроме ваших слов. Я даже не знаю толком, кого мне обвинять. Что это за странный человек, откуда он взялся…

Огонь сомкнул объятья над поленьями, полностью поглотив их – и, победно загудев, потянулся конусом к своду.

Врач как-то странно посмотрел на лорда.

– Вы что-то знаете, мэтр? – спросил барон.

Медик покусал губу.

– Подозреваю.

– Да не тяните, вот наказание! – не сдержался милорд.

– Как вы знаете, ваша милость, наш король… он католик. Последние годы честным англиканам на родине жить всё тяжелее. Восстание подавили два года назад, и Англия до сих пор не может забыть жестокости правосудия…[1] «Кровавые ассизы» Джеффриса войдут в историю, но и они могли бы показаться верхом милосердия тем из восставших, кто попал в руки солдатни и был замучен без суда и следствия.

– Да, я англиканин, но я верный подданный его величества короля Якова. На что вы намекаете? – сухо спросил барон. Он вовсе не хотел, чтобы его обвинили в выслушивании изменнических речей – и при том не мог не согласиться с правотой собеседника.

– На Орден иезуитов, ваша милость, – со странной улыбкой пожал плечами врач, примирительно подняв руки. Голос его зазвучал мягко и вкрадчиво, почти медоточиво – и барону показалось, будто в комнате стало темнее, хотя победно ревущий в камине огонь давал достаточно света. – Королю вы ничего не докажете, даже если он и согласится вас выслушать. Вас, протестанта. А Ордену ничего не стоит выпросить ваши земли у его величества после вашей безвременной кончины   – на имя какого-нибудь подставного лица. 

Полено, погибая, мучительно застреляло искрами.

– Вы как-то уж слишком осведомлены, мэтр, – холодно бросил барон. – Или у вас богатая фантазия.

Врач вздохнул.

– Решать вам, милорд. Мне искренне жаль вашу молодую супругу. Что ж… – он поднялся. – Разрешите откланяться.

– Стойте! – барон вскочил. – Подождите… Вы действительно думаете, что за смертью матушки… стоят иезуиты?

– Орден всегда интересовали стабильные источники дохода. И Орден привык добиваться своего.

Поленья в камине хрустнули – и упали. К каминному своду взвилось облачко искр.

– И что вы мне посоветуете?

Медик ответил сразу, не раздумывая, словно ждал этого вопроса.

– Продайте среброносные земли. Уверяю вас, очень скоро к вам придут с подобным предложением. Продавайте без колебаний. Воины Иисуса отнюдь не звери, с ними можно договориться, ручаюсь вам. Они прибегают к своим… особым методам… только в крайнем случае, ведь господь сказал «Не убий». Вы получите хорошие деньги – благодаря которым сможете начать новую жизнь со своей молодой женой где-нибудь в далёких краях. Почему бы вам не купить плантации на каком-нибудь райском острове в Новом Свете? Только представьте: море, солнце, фрукты… Никаких католиков и никакой несправедливости. Титул барона останется при вас и перейдет по наследству вашим детям – ведь никто не потребует от вас продавать ваш бедный маленький лен. Вы как были эсквайром Сейк и бароном Шоудерским, так и останетесь эсквайром Сейк и бароном Шоудерским.

Барон сделал движение, но мэтр прервал его нетерпеливым жестом, не дав возразить. Он добавил:

– Нет, разумеется, дело ваше. Вы можете остаться в Англии, в своем поместье… Только тогда рискуете потерять и те деньги, что выручите от продажи серебряных месторождений. Его величество – он католик… – врач многозначительно умолк и пожал плечами. – Поезжайте в Вест-Индию, ваша милость. Поезжайте, это добрый совет.

– Я вас понял, – медленно ответил барон. – И, пожалуй, мне придётся ему последовать.

– И это наилучший выход, – улыбнулся врач. – Итак, весьма скоро к вам придут. А засим – позвольте откланяться, ваша милость. Желаю вам долгой и счастливой жизни.

Он поклонился и вышел из комнаты. А барон ещё долгое время молча стоял, глядя ему вслед, и руки его дрожали.

Он действительно всё понял.

[1]  Речь о восстании Монмута в 1685 году.