Новая одежка

С холма вниз, среди буйного разнотравья, вилась узкая, но нахоженная тропинка. Жители деревни Высокие Квыкачи, говорили, что ходить по ней только лихо тревожить. Но почему-то дорожка не зарастала травой летом, да и зимой она как-то сама собой протаптывалась в высоких сугробах. Лихо лихом, но всяко в жизни бывает, что не хочешь, а пойдешь. Как припечет.

Сегодня по тропинке, позвякивая крупными бусами на пышной груди, шла известная всей деревне вдова Милица. Надо сказать, была она женщиной широкой души. Настолько широкой, что ее с трудом удерживал вырез рубахи. И ни один мужской взгляд долго оторваться не мог от этой душевной красоты, когда Милица проходила по улице. Тем паче, что, если поглядеть Милице вслед, становилось ясно: вдова — человек со всех сторон хороший.

Милица потопталась у перекошенной калитки, заглядывая во двор: пестрые куры степенно скреблись в пыли, серая коза меланхолично жевала сено, поблескивая янтарными глазами. На крыльце спала кошка.

«Тьфу!» — Милица мысленно плюнула через плечо на кошкину черноту.

Кошка услышала, открыла глаза, и вдове захотелось вернуться восвояси: уж больно скверные были у этой твари глаза — один ярко-зеленый, а второй — черный, как провал в Пустыню. Но кошки бояться к ведьме не ходить.

И Милица толкнула калитку, та душераздирающе скрипнула, куры заквохтали и сыпанули в разные стороны, коза перестала размеренно жевать, мотнула лобастой головой, проверяя прочность привязи. Кошка плавно села, раздраженно дернула спиной, словно интересуясь:

«Зачем пришла? Без тебя дел невпроворот. Ходют тут…»

— Кис-кис, красавица какая, — заискивающе пропела вдова.

Но кошка на лесть падкой не была — вздыбилась спиной, фыркнула и проскользнула в приоткрытую дверь.

Милица засунула руку под фартук, скрутила там дулю, потом вздохнула и потянула дверь на себя.

Прижимая корзинку с яйцами к бедру, а крутобокую кринку с простоквашей к груди, Милица еле-еле втиснулась в неказистое жилье. Дверь избы не рассчитывалась на настоящую женскую красоту. Вдова поставила корзинку на стол, и снова тяжко вздохнула. В крынке, прижатой к груди, гулко ухнула простокваша.

— Я — вот! — только и нашлась молодуха.

 — Ну, садись, коли пришла, — отворачиваясь от печи, скрестила на груди руки хозяйка. Милица уперлась взглядом в пол, опасаясь смотреть в хозяйке в глаза: ничуть не лучше, чем у клятой кошки. Один живой, зеленоватый, другой –страшный, мертвый. И ожог бугристый через всю щеку. Лохмы пегие платком кое-как перевязаны. Спина — колесом, ведьма она и есть ведьма. Ой, не от хорошей доли принесло Милицу по тропинке в избушку. Нет другого выхода — все перепробовала.

 — Да я только… вот гостинцев вам принесла, матушка Марушка, — неловко сказала Милица.

 — Угу. Гостинцев она мне принесла. Пришла бы ты просто так, держи карман шире! — сказала зловредная бабка. — Или сказывай, зачем тебя беси принесли, или проваливай и гостинцы свои забирай!

Милица свела брови к переносице и, распялив и без того широкий рот, зарыдала. Плакала она самозабвенно, раскачиваясь и прижимая к себе кринку, как ребенка. Простокваша угрожающе хлюпала в такт ее завываниям. Марушка слушала-слушала, и не выдержала.

— Цыц! — рявкнула она на вдову, отобрала простоквашу и подвинула ногой к Милице лавку. Женщина рухнула на нее и замолчала.

— Ну!

— Помоги, а?

— Так расскажи, а?

Дело было с одной стороны простое, а с другой… А с другой стороны, жрец Ратинор справиться с ним не мог. Хоть это и была его прямая обязанность — нечисть мелкую гонять.

Началось все в конце месяца трав. В день Огня, когда красят яйца, водят в лесу хороводы, жгут костры, да танцуют до упаду. Всем ведомо, что на праздник, вместе со смертными, гуляют в среднем мире и неугомонные громовицы. Четыре раза за год спускает с поводков свое отродье Темная хозяйка. И плохо заканчиваются для людей те хороводы да пляски, где поучаствуют охочие до развлечений дочки Морны. Вслед за хозяйками-громовицами, чтоб им ни дна, ни покрышки, притаскивается и всякая мелочь — моры, ночницы, шишиги — всех и не перечислишь. И вот, с того самого дня, одна паскудная шишига, в Пустыню так и не убравшаяся, повадилась учинять беспорядок в Милициной коморе. Колбасу, стерва, надгрызла, кувшины побила, кадушку перевернула. Да это все ерунда. Хуже всего вот что: прямо в земляной пол вкопала запасливая Милица две здоровенных бутыли с буряковкой. Известное дело, вдова без буряковки — кому нужна? Так вот, в одной бутыли буряковки больше нет. А вместо нее… и сказать стыдно, что! И запах такой, что с души воротит! А другая бутыль на половину пуста. Точно знает о том Милица — палочкой промеряла. Колбасы не жалко, кадушки тоже. Но бутыли…

И опять зарыдала вдова так, будто детей малых роммы со двора свели. Даже лавка под ней от жалости заскрипела.