готовьте ваши денежки... (мне) :-))

А лучше несите в виде наищедрейших донатов сразу  

Ибо творческий процесс идет.

Люблю прием "историки будущего ломают головы", он позволяет дать полезный нарратив и обозначить сущности корректно, без сложных конструкций.

________________________________________

Голод, сталь, уголь: как природные и социальные катаклизмы меняли цивилизации

Стандартный взгляд на катастрофу, постигшую континент Гимель и приведшую к опустошительной Войне Гнева, общеизвестен и прост. 

В 465-м году «о.Б.» («от Бедствия» - прим. ред.)пробудилась от миллионнолетнего сна так называемая «вулканическая цепь Суфр» на севере субконтинента Алеф. Исследование кернов льда, геохимический анализ, а также дендрогеоморфология вкупе с письменными источниками свидетельствуют о, по меньшей мере, семи крупных извержениях, которые шли последовательно в течение трех лет, создавая синергический эффект так называемого «мегаколоссального» выброса и грандиозного задымления атмосферы с необычно высоким содержанием диоксида серы (т. наз. «вулканический аэрозоль»).

Остаточные землетрясения и цунами высотой до 10 метров жители Гимель заметили сразу, однако миллионам тонн пепла, выброшенного в стратосферу на высоту до 50 км, понадобилось около полугода, чтобы воздушные течения донесли его до «Трезубца». Климатическая модель показывает, что среднегодовая температура воздуха за два года снизилась на 2.5-3 градуса, а водный бассейн вокруг Гимель стал холоднее на три градуса, при этом холодное течение, омывающее северную оконечность континента, «остыло» сразу на пять градусов, усугубив парадокс арктического моря в субэкваториальной области. Северный архипелаг, на котором до того было просто «холодно», узнал, что такое полноценно замерзающее море на несколько часов пути.

Фактически, в 467-478 гг. континент пережил малый ледниковый период, усугубленный чехардой со сломанными временами года.

Учитывая, что сельское хозяйство Третьей Империи в массе своей (особенно на территории «Золотого Пояса») прочно застряло на этапе трехполья, то в критический момент не оказалось  «страховки» неурожаев зерновых культур альтернативными посадками. Падение среднегодовых температур и природные аномалии нанесли страшный удар по продовольственному обеспечению - за пять лет стоимость зерна выросла в десять раз, а если принять во внимание дефицит драгоценного содержания в монетах и повсеместную порчу денег, можно говорить о тридцатикратной наценке. Дальнейшее понятно и очевидно, как тезисы креационистов, пытающихся объяснить загадку пропущенных «эволюционных этажей» волей Господа. Кратное падение урожайности, голод, эпидемии, бунты и смуты, переросшие в «войну каждого против всех» и, как высшее выражение неодолимого Хаоса, приход Разрушителей, которые полезли с кувалдами в еле-еле работающий механизм и таки доломали его окончательно. По самым осторожным подсчетам только в 467-487 гг. население Империи сократилось на тридцать  миллионов жителей, таким образом, потери составили минимум 60%.

Есть своего рода мрачно-поэтическая нотка в том, что страшнейший удар по Империи нанесла бессмысленная, слепая стихия. Судьбу великой державы, раскинувшейся на просторах целого материка, и уникальной культуры, развившейся в полной изоляции, определила «пепловая флуктуация» на противоположном конце мира.

Можно ли считать такой взгляд на причины Войны Гнева всеобъемлющим и точным? Безусловно, нет. И основание тому вполне очевидно: к началу климатической катастрофы 467 года Третья Империя уже была тяжело больна, переживая очередной кризис. Имя ему: избыток населения при слаборазвитом хозяйстве и дефиците земли.

В 300-х годах «о.Б.» типичное описание экономической жизни Империи звучит следующим образом: 

Земля всем изобильна и весьма плодородна, амбары ломились от зерна, здесь также была многочисленна живность, дома полны богатств. В городах пребывало множество людей, занятых работой, довольных и зажиточных. Не видел я ни одного мужчины и женщины, пусть даже старых, ни одного ребенка любого возраста, которые не заняты были бы тем или другим способом торговлей и промыслом и не помогали бы друг другу. И было очень любопытно ходить по улицам и заглядывать в лавки с мастерскими, видя, как все без исключения поглощены трудом. Люди на восемь сторон света знают толк в обработке шерсти, создании всевозможных вещей из дерева, железа, стекла, изготовлении оружия и прочих инструментов, а также владеют множеством иных ремесел, от коих проистекают богатство и процветание общества. Если же кто думает, что мастерство его не ценится должным образом, он безбоязненно пускается в странствие дабы найти лучшую долю, зная, что в наши благословенные Пантократором времена работа ищет человека, и ведающий ремесло не ляжет спать голодным

( Гретийон Странник, «Путешествие с востока на запад и с севера на юг с наиподробнейшим рассказом о городах и прочих местах, о людях и занятиях, а равно удивительных событиях, коим свидетелем довелось мне быть»)

Но уже к началу пятого столетия «о.Б.» торможение экономического роста Империи становится все более очевидно, и тревога начинает овладевать умами сначала образованных людей, а далее распространяется все шире, опускаясь ступенька за ступенькой по социальной структуре. Общество осознает, что земля «угодная зерну» - «товар, который закончился», лучшие территории давно заняты, поделены и энергично эксплуатируются, а неплодородные участки требуют огромных усилий для культивации, не оправдывая вложений снятым урожаем. «Переосвоение» земель, опустошенных загадочным «Бедствием», чья природа остается загадкой по сей день, не останавливается окончательно, однако тормозится. Сложная комбинация географической изоляции, общественных разногласий, специфики экономического уклада, наконец, просто эволюции военного дела и комплекса броня/оружие приводят к тому, что фокус извлечения прибавочного продукта сосредотачивается не на освоении пустошей (которые определенно еще имеются на континенте), а на борьбе за уже оцивилизованную территорию, дающую стабильный выход сельскохозяйственной продукции. Наследственные споры вокруг земельных владений раскручивают новый виток сеньориальных междоусобиц, провоцируя следующий этап - уже не борьбу за преемство, а прямой захват. В течение буквально четверти века «частные войны» становятся обыденностью - при, казалось бы, весомом авторитете и существенной роли центральной имперской власти. Мы точно можем сказать, что Готдуа прилагали титанические усилия к тому, чтобы уничтожить практику вооруженного передела земель. И столь же точно скажем, что, хотя императоры добились определенного успеха, не допустив нового распада Империи по границам старых провинций, корень проблемы вырвать не сумели. Общество замерло в неустойчивом положении, когда с одной стороны нет по-настоящему больших конфликтов и войн, с другой же никто не может чувствовать себя в безопасности, рискуя в любой момент оказаться жертвой беззаконного произвола. Вложения ради прибыли, типичные для двух предшествующих столетий, уступают место производству оружия и строительству оборонительных сооружений, убыточному по своей природе.

Жестоко звучит, но в этот период Империи очень помогла бы настоящая пандемия, снявшая хотя бы отчасти нагрузку на земельные наделы, однако… не повезло. Население продолжает расти, число работников и, соответственно, голодных ртов стабильно увеличивается. Землевладельцы (то есть в первую очередь «люди чести») становятся перед выбором: сокращать размер платежей и оброка, облегчая положение арендаторов и крепостных, или стремиться выжимать привычную норму прибыли, требуя от работников добывать больше полезного продукта из все уменьшающихся наделов. Выбор очевиден.

Снижается покупательная способность даже высшего общества Империи, что бьет по «высокой» торговле. Аристократическая республика Алеинсэ, пользуясь этим, удачно возвращает себе фактическую монополию на дальние морские перевозки (что влечет, как сказали бы наши современники, «головокружение от успехов» и сомнительное решение стать из негоциантов завоевателями), но для иных участников процесса это еще один тяжелый удар по экономическому базису. 

К началу правления Хайберта Несчастливого Империя, внешне пребывая на пике блестящего могущества, фактически приближается к хозяйственному коллапсу, отягощенному дефицитом драгоценных металлов. Происходит быстрая и существенная примитивизация денежного оборота, кризис платежей и вынужденное упрощение расчетов, вплоть до возвращения к натуральному обмену в масштабах графств и гильдий. 

Тон бытописаний решительно меняется, теперь современник и свидетель упадка пишет с явной горечью:

Повсеместно людям приходится тратить больше, чем они в силах получить своим трудом или иными способами, пусть даже сомнительными, противными завету Господнему. Защищая свое, люди чести расходуют на оружие и воинов не менее трех монет против двух, полученных с доходов патримония, и повсюду берут в долг, обогащая немногих алчных заимодавцев. У купцов же из каждых десяти монет любого дохода ежегодно высчитывается, по крайней мере, шесть денег податей и поборов. Как можно при этом заниматься торговлей или ремеслом? Случись малейшая неудача, уменьшение прибылей, и в два года капитал (в ориг. «cyfalaf» - «сумма денег») будет израсходован. Если кто-нибудь хочет остаться купцом, то должен на все так поднять цены, что покроет свои частные затраты с ущербом для общества. Но тем самым он приведет себя и покупателя к разорению. Деньги повсеместно портятся, суды и комиты продаются как непотребные девки, справедливость и правосудие стали дорогим товаром. Упадок, словно чумная длань, коснулся всего, так что пустеют скарбницы, и самый тяжкий труд более не в силах прокормить ни землепашца, ни ремесленника. Больше не спрашивают «как мне преумножить», но все беспокоятся «как не утратить»

(Клекен Ровийский, «О кропотливом умножении достояния»)

Пронзительнее всего описана повсеместная бедность крестьян, опоры общества и 9/10 населения Империи:

Они пьют одну только воду и горькое пиво, едят хлеб из гороха и прочие грубые, низкие продукты, что насыщают лишь на краткие часы и вредят здоровью. Бобы им в счастье, а вкус вина и мяса не радует, ибо давно забыт. Требуха, сало да головы животных, вот все, что бедняк видит на столе в дни праздников и поклонения Господу, в то время как богатые и сильные вкушают мясы разные ежедневно и в изобилии. Земледельцы не носят никакого шерстяного платья, прочного и теплого, не знают чулок на кожаной подошве и ботинок, иначе как сделанных из дерева и веревок. Наготу они прикрывают убогой курткой поверх нижней одежды из грубого полотна. Их штаны, сшитые из той же ткани, едва доходят до колен, где закрепляются подвязками, стопы же остаются голыми или оборачиваются кусками шкур… Бедный человек уплатит все подати, оброк и налог на соль, заплатит за аренду, оплатит шпоры и штаны Короля, и пояс Королевы, долю Императора, а также сотню иных поборов, но алчные негодяи в мантиях придумают новые, так что явятся сержанты и отнимут причитающееся, не будет у страдальца даже горшков и соломенных подстилок

(«Хроники первых лет правления Господина и Повелителя Оттовио Доблестного, а также описание козней врагов его, престрашных помыслами и образами, данное с отвращением и отвержением» - кстати, отметьте, что вопиющую бедность низов общества вынуждены заметить и признать даже апологеты имперской власти, ревнители сложившегося порядка, которые искренне считают радикалов-реформаторов подлинными исчадиями ада)

Здесь можно было бы сказать еще немало слов и привести множество чисел, но, думаю, суть ясна и без дополнительной детализации. К 460-м годам Третья Империя - не процветающая держава, чей взлет подсекла на пике могущества безжалостная стихия, а тяжело больной субъект, который очень быстро (по историческим меркам, разумеется) шел в безысходный тупик. Климатическая катастрофа и «холодные годы» ускорили процесс, однако не создали его. В пределах жизни еще двух-трех поколений Империя обречена была столкнуться с «Ловушкой ТоРоМа» в чистом, дистиллированном виде – неустранимый дефицит земли при избытке людей. Или, пользуясь современной терминологией, «генерировать ультимативный спор двух принципиальных ресурсов». А поскольку земля не размножается, очевидно, кто в таком столкновении был обречен на радикальное сокращение. 

Поэтому, с высот чистого, научно обоснованного знания и теории объективности исторических процессов неважно, удались бы императору Хайберту его реформы или нет, сумел бы Оттовио Доблестный укротить смуту или пал бы жертвой амбиций алчного дворянства. Даже стремительное вторжение в субстанцию общественной жизни Разрушителей не играло принципиальной роли. Третья Империя в ее сложившемся к пятому веку виде была обречена и неизбежно пережила бы долгий, очень тяжелый кризис. Или не пережила, о чем, собственно, мы сейчас и начнем говорить предметно, с числами и данными новейших исследований. 

Но перед этим отвечу превентивно на вопрос, который наверняка уже возник у аудитории и который традиционно задают первым сразу после завершения лекции. Имелась ли какая-нибудь альтернатива? Скажу так: формально да, фактически - увы, нет.

Возможности экспансивного и экстенсивного развития не были исчерпаны к началу великой смуты, это факт. Оставались слабо освоенными территории северо-запада, наиболее разоренные «Бедствием». Предпринимались многочисленные попытки обустройства пригорных земель - как двумя столетиями ранее крестьяне уходили от рек, теперь земледельцы поднимались ввысь, невзирая на опасность набегов исконных жителей высокогорий. Нам достоверно известно, что в некоторых регионах уже вполне было освоено четырехполье, и Демиурги прилагали энергичные усилия по распространению новых методов хозяйствования. Наконец повышение качества хлебного резервирования и распределения запасов в голодающих провинциях (те самые реформы императора Хайберта, которые с механической безжалостностью воспроизводила на захваченных территориях Великая герцогиня Севера) - все это могло смягчить последствия хронических и масштабных неурожаев. Смягчить - но не устранить. Сама раздробленность общества, не способного еще к осознанию себя как единства (за пределами религиозной общности), и административная система высокого феодализма, развившая к пятому веку до высшей стадии - в принципе не позволяли управлять обществом и хозяйственными процессами настолько, чтобы должным образом регулировать потребление в масштабах королевств. А географическая изолированность, устойчивое представление о том, что в мире нет больше ни земли, ни людей (следовательно и нет нужды искать оных), перекрывали все возможности экспансии, сброса демографического давления вовне. Поэтому я утверждаю, что технически, приложив какие-нибудь феноменальные усилия, кризисные процессы можно было растянуть еще на несколько десятилетий, но это вело к тому, что условный паровой котел с закрученными вентилями нагрели бы еще на сколько-то градусов, сделав неизбежный взрыв лишь сильнее и разрушительнее. 

А теперь к непосредственно теме лекции. Итак, для начала данные о средней урожайности в регионах…

...

Вот вам практический и наглядный пример того, как ошибки переводов и толкований проходят через десятилетия, умножая скорбь настоящих историков.

Скудные разумом и/или знаниями профаны любят вспоминать прозвище (одно из, коли быть точными), данное Удолару Вартенслебену: «баранья башка» - «Y pen drwg». Понимается так же, как пишется, подразумевая тупое злобное упрямство без рефлексии. Упоминаниями сего пестрят и художественные произведения разной степени убожества, и псевдонаучные «труды», то есть компиляции, сделанные бесталанными подборщиками. Где же ошибка? Дело в том, что хроники содержат подобную форму крайне редко, в основном же пишется «Yr hwrdd». Протокольный, дословный  перевод тот же, но значение совершенно иное - «навершие тарана» (традиционно выполненное в форме головы искомого животного с символическими рогами). Чувствуете разницу между «Удолар Баран» и «Удолар Таран»? То-то же. 

Это вообще характерно для классического Yr adverb cyffredinol - обилие так называемых «двойных фразеологизмов», которые столь сложны, что представляют собой аналог «сопромата» для гуманитариев. Например, Дан-Шин Одноногий после первой осады Мильвесса обзавелся вторым прозвищем «Старая стена» в значении «ветхое, не нужное, забытое всеми», что толкуется как порицание современниками неудачных действий комита (или проявление типичной ненависти дворян к простолюдину). В действительности же это ближе по смыслу к «Каменная стена» и означает нечто прочное, основательное, несокрушимое.

Мораль же проста: учите языки, читайте оригиналы, а не пересказ пересказов.