Отдельное )
Автор: Вера Флёрова«…к идеологическому моменту в посёлке подошли комплексно и с полной серьезностью.
Первую религиозную комнату оборудовали под католическую часовню. Там висело распятие, стоял алтарь из накрытой бархатом тумбочки и лежало несколько вариантов Библии. Избавленный от проклятия собственник, видимо, хотел защититься от скверны со всех сторон.
Вторую комнату, рядом с первой, оборудовали похожим образом, но иконы там были православные, что очень обрадовало часть женщин из хозяйственного персонала. Многие из них добавили в этот иконостас близких им святых и великомучеников, распечатанных на принтере у Виталика. Да и рейдерам теперь было кому помолиться перед выходом за грибами и наперстянкой.
Третья комната, как поняли жители поселка, соответствовала представлениям Рейнольда о синагоге. Она очень понравилась Виталику с Ореховым-Грецким, доктору Феликсу и Оксане.
- Никогда не думала, - сказала Дана, - что эти люди объединятся по такому принципу. Ладно тетки, они вечно постят в чатах какой-нибудь Яблочный Спас, не соблюдая при этом ни одной заповеди, но Феликс и Оксана! Я поражена.
Четвертая комната содержала в себе буддизм. Туда часто наведывался Единоверыч.
Пятая выглядела приличней всех - не имела никаких изображений, только узор на полу из плитки и красивое высокое окно. У нее тоже нашлись посетители - Алим, Марат, Кадыр и разочаровавшийся во всех предыдущих религиях майор Орлов.
Шестая комната содержала в себе портрет Ленина, выменянный у бурятов на спирт, портрет Сталина, несколько потрепанных знамен из военного наследия, бланки и корочки комсомольских билетов, Большую Советскую Энциклопедию и стол, накрытый зеленым сукном. Называлась она, конечно же, «Красный уголок». Справедливости ради надо отметить, что доктор Феликс долго разрывался между ней и синагогой, но когда Митяй вызвался проводить в уголке комсомольские собрания, все же выбрал последнюю. Хотя идею назвать ближайшую к лесу улицу «Улицей Карла Либкнехта» поддержал всецело. На двери Красного уголка висел плакат с надписью «Бога нет» и еще несколько советских антирелигиозных композиций.
Только в седьмую комнату натащили неразобранное: эпоксидную статуэтку Гора, деревянную статую Тора, маски африканских злых духов, картину, где лохматый Перун несется по лесу в майском венке, мраморного Нептуна, у которого кто-то в незапамятные времена отломил трезубец и заменил его столовской вилкой, сушеные тридерисы и лисички, плакат со значением рун, Кетцалькоатль, изображенный масляной пастелью, бурятские идолы и пластмассовый Гарри Поттер. Кто-то из племянников Вацлава даже принёс портрет своей собаки, сказав, что верит в нее больше, чем в весь остальной мир.
Восьмая комната, самая последняя, выделялась для людей с оскорбленными религиозными чувствами, к которым относилась больничная нянечка тетя Тося. Конфессию тети Тоси никто точно определить не мог: она с одинаковым усердием пекла куличи на Пасху, ругала тех, кто не соблюдает постов, творила языческие и колдовские ритуалы, втыкая иголки в дверной плинтус (от сглаза) и даже иногда призывала на головы посетителей, явившихся в грязной обуви, гнев Аллаха. Зато капище свое тетя Тося обустроила с большим пристрастием: заставила Джафара принести ей и отремонтировать списанный из ратуши диван, починить два пылящихся на складе светильника, приколотить к стене большую пробковую доску, на которой приколола булавочками свои жалобы на «обесценивание тродиций, освищенных веками», «отрицание феномена номоленности свитых мест» и страшные прогнозы о том, что ко всем поселянам вскорости «приедит сатана».
В этом месте тетя Тося ощущала себя куда комфортнее, чем дома. Там она принимала гостей и пила кофе из чашки с блюдечком.
Большие дискуссии вызвал вопрос, отводить ли место под капище собственно сатанистам, раз уж князь тьмы скоро «приедит». Решили отвести. Поскольку комнаты в общей молельной закончились, страждущим выделили подвал с отдельным входом, ключ от которого хранился у завхоза.
Главным по религиям назначили человека нейтрального - Стасика. Он же утром открывал, а вечером - ровно в одиннадцать - закрывал коридор. Правда, уже через неделю тетки начали совать ему деньги и бумажечки со словами «а вот помолись за мою невестку, ей скоро рожать». Стасик сперва отказывался, а потом только уточнял, в какой именно комнате следует молиться. Особо тревожные просили, чтобы во всех, кроме разве что «Нептунской», тетьтосиной и подвала.
*
Эйзен посетил «Церковь Рейнольда» один раз.
- Я поражен в самое сердце!!! - экспрессивно восклицал он в каждой комнате, складывая руки в молитвенном жесте. - Как это прекрасно!!! Я готов ходить в каждую из них!
- Вы в мою-то, в мою-то зайдите, - скрипела рядом тетя Тося. - Жалобы мои почитайте. Надо ко всем людям вниманию проявлять. А то какой же вы герцог тогда будете… Вот ихнее величество, благодетель наш, целых десять минут на моем диване просидел, мягкий, говорит, даже пружины в жопу не впиваются.
Больше всего веселился герцог, добравшись до подвала, где две девицы и один отрок с черной краской вокруг глаз рисовали пентаграмму под black metall.
- Надеюсь, - сказал он, вытирая слезы, - конфессии не подерутся. А то не хватало нам еще Варфоломеевской ночи с уклоном в грибной культ.
- А чего ж им драться-то, - скрипела тетя Тося. - Чай, у каждого свой угол есть.
- Так ведь вам это не нравится, - напомнил ей Эйзен.
- А кому такой бардак может понравиться? - искренне удивилась тетя Тося. - Бардак и богохульствие одно».
(Грибники - 3, глава 7).