Тезисы на тему истории. Часть II
Автор: Ярослав ГеоргиевичВторая часть собранных по кусочкам мыслей и озарений. Текст из монолога ненаписанной книги. Начало по ссылке ниже:
Вторая часть: «Укрупненно и утрированно основные срезы истории человечества», «Проблемы и противоречия»
Изначально люди жили небольшими племенами (потому что более крупные не способны были обеспечить себя пропитанием), были примерно равны по социальному статусу, охотились (или были падальщиками), занимались собирательством, еле-еле выживали и одинаково ничего не имели.
У них не было знати и «элиты», сами эти понятия появились много позже, когда охотники и собиратели научились пахать землю и пасти овец, и сообразили, что можно не самим погибать на поле брани, а всем вместе скинуться на «крышу» кому-то, кто занимается этим профессионально.
Структура такого типа общества жёстко регламентировалась традициями, которые включали в себя опыт поколений и не допускали каких-либо вольностей — не соблюдение накопленных предками правил легко могло привести к гибели как отдельного индивида, так и всего племени.
Когда возникала потребность во вражеских скальпах, все, кто был способен, одинаково шли на войну, без преференций и поблажек. Разве что самый сильный и смелый избирался на роль вождя. Может, из тех времён и берёт начало наше подсознательное стремление к некоей «высшей» справедливости, когда вызывает возмущение очередной выкрутас депутатского сынка или сбивающей прохожих чиновницы, и когда люди выходят на баррикады ради призрачных идеалов, сулящих всем свободу и равенство. И это не атрибут современного общества — иначе откуда бы взялись все эти крестьянские восстания и баллады о Робин Гуде?..
Разделение труда — очень крутая фишка человечества, которая позволила повысить эффективность общины, увеличить плотность населения, количество узко специализированных индивидов и вероятность выжить в случае катаклизма. Но у неё был и свой минус. Появление касты воинов привело к тому, что со временем старый, в чём-то утопический первобытно-общинный строй сменился рабовладельческим (не везде, только там, где тепло — дикие северяне так и не «развились» до такого уровня цивилизации, ограничившись почти незаметным патриархальным рабством).
Потомственные земледельцы и скотоводы вскоре не смогли что-то противопоставить профессиональным военным, хорошо вооружённым, которые сызмальства обучались военному делу. Возвращаясь из походов с вереницами рабов, они всё больше пользовались своей властью, возможно даже и в отношении изначально свободных сородичей, и уж по крайней мере некоторые привилегии у них имелись точно. А наиболее агрессивные коллективы бывших охотников облагали данью слабые племена и дрались за возможность единолично их «доить» с конкурентами, что стало неким прообразом государства.
Где-то в те времена зародилась такая вещь, как «монархия». Современному человеку данная форма правления кажется дикой и архаичной, но у неё есть повышающее конкурентоспособность преимущество. В то время как в одной стране после ухода очередного лидера идёт грызня за власть между приближёнными — в той, где монархия, уже известно, кто будет следующий у руля, даже если это ребёнок, и следовательно готовность противостоять внешним вызовам выше.
Из античности с её рабством и философами мы пришли в средние века. А это — феодальное общество, где продукты питания добывают крестьяне, делая это более эффективно по сравнению с не заинтересованными в результатах труда рабами, и за свою защиту они платят процент (значительный) своей крыше, аристократам.
Да, вся эта знать — потомственные убийцы и головорезы, где чем злее и кровожаднее, тем лучше, хотя с поколениями они размякали и теряли свою «крутизну». Но то общество было довольно простым и жило по понятным правилам. Есть хозяева, банды профессиональных воинов, которые бодаются друг с другом за главный ресурс — землю, и они единственная власть, если не считать церкви. Есть живущие на их земле люди, которые платят за возможность относительно спокойно жить и заниматься «любимым» делом. Но с каждым столетием им живётся всё хуже. Я был удивлён, узнав, что к началу девятнадцатого века крестьяне в Европе стали гораздо беднее, чем в раннем средневековье, что кажется дикостью.
В то же время, развитие вольных городов с их ремесленниками и купцами, которые становились всё богаче, привело к тому, что власть перестала быть монополией аристократов, тогдашней элиты и владельца главного ресурса — земли. Старым хозяевам жизни пришлось потесниться, пустить к кормушке буржуа, горожан — владельцев денежных капиталлов, нового (но хорошо забытого старого, всё уже было в античности) ресурса, который начал значить для жизни человеческого общества всё больше. Буржуазные революции следовали одна за другой — в Нидерландах, Англии, Америке, Франции...
Функция старой знати в обществе обесценилась. Если раньше ни один крестьянин не мог противостоять профессиональной рыцарской коннице, даже сумей добыть доспех и оружие, теперь на поле боя главную роль стали играть вооружённые огнестрельным оружием рекруты, которых со временем начали набирать из простонародья. А террорист с бомбой легко мог взорвать хоть царя, хоть какого угодно сановника. Старый, проверенный веками порядок ломало повсюду, подстраивая общества под новые возможности и потребности.
Новые правила и новые экономические каналы перераспределения благ и управления оказались более эффективными и, пусть не всегда окончательно, сместили устаревшие формы. Феодальное, регламентируемое вековыми традициями общество, где каждый был обречён, вне зависимости от желаний и способностей, выполнять уготованную по рождению функцию, сменилось обществом капиталистическим — более гибким, управляемым в большей степени рациональными решениями.
Обнищание крестьян дало зарождающимся промышленникам дешёвую наёмную силу и позволило, наряду с ограблением колоний, завершиться индустриальной революции, что в долгосрочной перспективе сильно повысило уровень жизни человечества. Хотя каптиализм в своём первобытном облике был безобразен — детский труд, нерегламентированные рабочие дни, отсутствие социальных гарантий, частые травмы на производствах, отсутствие пенсий и отпусков, в том числе и декретных.
При феодализме главным ресурсом была земля, управлял ею владелец — феодал, позволяющий крестьянам её обрабатывать, а конфликты и войны (утрированно) заключались в том, чтобы отобрать землю у конкурента. При капитализме главным ресурсом стали деньги, которыми капиталисты давали «попольлзоваться» рабочим за, собственно, выполнение некоторой работы. Конкуренция и соперничество начались на новых уровнях — за рынки сбыта, дешёвую рабочую силу, необходимые для промышленности ресурсы.
Появились межнациональные корпорации, власти стран, подкармливаемые с рук банкирами и промышленниками, стали отстаивать в первую очередь их интересы. Кроме того, становление так называемой «демократии» стало фактически становлением «олигархии». У власти находятся одни и те же люди, которые могут между собой грызться за власть и конкретные посты, но не пускают в свой тесный круг (или очень редко пускают) посторонних (так, в самой демократичной стране государственные посты с завидной регулярностью занимают люди с подозрительно похожими фамилиями, не говоря о финансовых империях, власть над которыми остаётся в руках отдельно взятой семьи). Отстаивают они, само собой, в первую очередь свои интересы — другое дело, хорошие управленцы понимают, что наёмный труд эффективнее рабского, а работники должны быть довольны своей жизнью, чтобы не бунтовать и не создавать предпосылок к финансовым потерям.
Основная движущая сила капитализма — стремление заработать как можно больше. Способы достижения этого: дешевле произвести, дороже и больше продать. В идеале продавать надо туземцам, которые за стеклянные бусы с радостью отдадут хоть золото и жемчуг, хоть обращённых в рабство сородичей, хоть нефть и газ. Дешевле производить можно снижая зарплаты рабочим, закупая более дешёвое сырье — и, только в самую последнюю очередь, внедряя инновационные технологические процессы. Больше продавать можно расширяя рынки сбыто искусственно — выдавливая конкурентов, например, из своих колоний, либо естественно, за счёт повышения конкурентоспособности товара.
Отдельная, положительная для всех членов общества черта капитализма — дружественность к покупателю. Делается всё, чтобы потенциальный клиент расстался с деньгами, что приводит к появлению всё новых услуг, повышению удобства и уровня жизни. Свободный рынок, конкуренция и «голосование рублём» (долларом, чем угодно ещё) отсеивают ненужное, мотивируют промышленников вводить инновации — чего, например, не было в СССР, где руководство предприятий не было впрямую заинтересовано в каких-то изменениях, или шло на них крайне неохотно. Хотя свободный рынок это некий недостижимый идеал — у новых компаний мало шансов выбить себе место под солнцем, для получения конкурентоспособного продукта нужно долго тренироваться «на кошечках», то есть иметь рынок сбыта, покупателей, готовых приобретать даже не доведённую до совершенства продукцию — что новичку просто не дадут зубастые конкуренты. Недобросовестную конкуренцию никто не отменял, многие отрасли монополизированы. Тот же Рокфеллер на своём пути становления нефтяным королём разорял конкурентов одного за другим, не гнушаясь никакими средствами.
Относительно монополий — укрупнение хозяйства может нести положительную роль, как произошло с сельским хозяйством, где малоэффективное единоличное фермерство сменилось крупными аграрными латифундриями на западе, где значительная часть крестьян разорилась и пошла работать на более успешных собратьев, и некоей альтернативой — колхозами/совхозами в СССР.
Коммунизм, декларируемый большевиками как следующий этап развития человечества, так же как и переходная форма — социализм, на мой взгляд пока не доказал своей устойчивости и жизнеспособности. Это может значить как то, что прав был Троцкий — ещё просто не пришло время, как и то, что сами идеи являются далёкими от реальной жизни фантазиями и искусственными надстройками, перекрывающими важные каналы общества и мешающими ему работать с максимальным КПД.
В то же время, многое в СССР было определённо лучше и человечнее, а само его существование заставило элиты капиталистических стран «задабривать» свои рабочие классы, чтобы избежать у себя повторения Октября. Очень вероятно, что сегодняшнее благополучие западного мира — в значительной степени заслуга наших предков.
История — это в первую очередь изучение прошлого опыта с целью неповторения допущенных некогда ошибок. И в этом кроется куча проблем, помимо совершенно очевидных, связанных с чисто техническими сложностями получения знания о произошедших когда-то событий.
1. Ни про одно явление нельзя дать однозначный ответ, «хорошо» это или «плохо», и просчитать все последствия. Простые ответы на любые вопросы всегда ложные.
Так, бесчеловечные рабовладельческие общества дали нам первых учёных, философов, именно там развивалась медицина, именно там строились пирамиды и «чудеса света». Первобытные общества бы такое не подняли.
Поражение Германии в Первой Мировой. Отобранные территории, репарации, запрет на возможность иметь войска... В итоге это привело лишь к появлению могущественной империи, которая едва не подмяла под себя пол мира, если не весь, тогда как почивавшие на лаврах страны-победительницы размякли, расслабились, и — облажались по-полной (в первую очередь я, конечно, про Францию).
То же с космической гонкой. Первый спутник Земли, первый человек в космосе... Наши уверенно шли впереди, решили, что держат ситуацию под контролем, потеряли темп... И в это же время получившие по носу американцы собрали все силы и высадились на Луну, доказав разошедшимся коммунистам, что космос подвластен не только им. Это стало серьёзнейшим поражением на идеологическом поле. Помню, читал гипотезу, что, мол, гибель Союза начинается с этой точки, когда люди перестали верить в то, что их самый передовой и единственно правильный государственный строй является действительно самым передовым и единственно правильным. По мне, теория не очень правдоподобная, но кто знает, кто знает... Зерно истины в этом точно есть.
Ещё характерный пример. Продажа Ельциным 500 тонн оружейного урана Америке. Казалось бы, позитивных последствий у такого события не может быть, чистой воды предательство государственных интересов — но это привело к тому, что технологии обогащения в штатах остались на уровне 91го года, тогда как у нас всё это время активно развивались.
Монархия. Даёт государству устойчивость — но может привести его к гибели, когда наследником оказывается полная бездарность.
Укрупнение и объединение — чего угодно, государств, предприятий, т.д. С одной стороны, вместе всегда можно добиться того, чего нельзя сделать поодиночке, выделить ресурсы на не самое первоочередное, снизить затраты, повысить эффективность. С другой — начинают возникать монополии и однополярные мировые порядки, отсутствие конкуренции ведёт к деградации, плюс сложности управления слишком большими структурами.
Предположить появление мирового правительства — и многое станет экономнее и эффективнее, перестанут тратиться ресурсы на ненужные гонки вооружений, исчезнут искусственные границы... Но те же гонки вооружений в значительной степени всегда подталкивали технический прогресс, а одним из следствий войн было развитие медицины. Кроме того, предположим, что к нашему утопическому обеществу прилетит корабль со злобно настроенными инопланетянами. Людей, отвыкших от жёсткой конкуренции и пускать кровь разумным, сметут и поработят в одно мгновение.
Хорошая вещь, позволяющая государству оставаться государством — патриотизм. Но где сегодня патриоты всяких древлян и вятичей? Даже татары сейчас не воспринимаются каким-то отдельным народом — хотя уж они отличаются от славян весьма сильно.
Наконец, все меры техники безопасности, даже изобретение парашюта — буквально выстраданы, оплачены чьей-то кровью и являются следствиями конкретных катастроф. Не было бы жутких трагедий прошлого — было бы незнание, как в таких ситуациях поступать, и были бы новые трагедии сейчас. Совсем плохой пример — пожар в кинотеатре, после которого начали проверять пожарную безопасность повсеместно.
2. Если речь о человеческом обществе, всегда есть разные точки зрения. Каждый тянет одеяло на себя, и установить абсолютную истину довольно сложно — в значительной степени за счёт того, что каждый в чём-то прав. Многие не признаются в своей неправоте, или свято верят в свои идеалы. Никто ни за что не признается в том, что не прав — свою линию продолжали гнуть нацистские преступники и маньяки.
Это применимо как к историческим фигурам, так и к тем, кто их изучает. Когда одно и то же событие трактуется разными историками с прямо противоположным смыслом и знаками, оценить его истинную значимость и пользу довольно сложно.
3. Даже про настоящий момент нельзя с точностью узнать всё. Такой информацией не обладают в штабах спецслужб, которые по логике должны быть самыми компетентными — потому что даже у них бывают белые пятна, как минимум секреты друг от друга. О прошлом, о всей ситуации, о подоплёке принимаемых решений можно было бы узнать, только откровенно переговорив со всеми ключевыми фигурами рассматриваемых процессов, что просто невозможно. Мемуары же считаются ненадёжным источником — кто будет откровенно писать про свои косяки?
4. Есть воля, планы, устремления людей, стоящих у руля. И есть огромная неповоротливая махина государства, которая может отреагировать на управляющее воздействие непредсказуемо. Некоторые «нервные импульсы» могут просто не доходить до самого низа, некоторые — безбожно перевираться и интерпретироваться в своих интересах. Понять, кто виноват, зачастую довольно сложно.
5. Ситуации не повторяются один в один, и провести чистый эксперимент с одинаковыми вводными, чтобы оценить то или иное управленческое решение, невозможно. Что-то может быть не следствием управленческого таланта очередного рассматриваемого персонажа, а самостоятельным явлением, которое бы так или иначе произошло. В оценках действий известных политиков очень много из области предположений. А те решения, которые считаются «плохими», если знать подоплёку — по факту могут быть единственно верными, когда приходится выбирать из «плохо» и «очень плохо».
6. Неудачные управленческие решения оценивать легче, они «бросаются в глаза». При этом удачные часто остаются незамеченными. Нечто похожее можно наблюдать в отношениях: уйдя от одной женщины, которая чем-то не устраивает, к другой, у которой вроде бы нет раздражающих недостатков, можно с удивлением обнаружить, что у новой пассии нет также и массы достоинств из списка тех, которые были у старой, и которые просто в какой-то момент перестали замечаться, принимаемые как должное.
7. Интересы элиты не совпадают с интересами народа. Казалось бы, это очень плохо и должно вести к полной бесчеловечности государственного строя. Но если элиты будут удовлетворять любую прихоть, управление потеряет смысл.
На первом курсе у нас была совершенно бесполезная преподавательница по английскому — мы на её занятиях кричали кто громче непотребное слово, жгли бумажных человечков, в лучшем случае — читали анекдоты и делали домашку по другим предметам. На втором курсе преподавательница вдруг поменялась, и все взвыли — появились какие-то занятия, требования, тому подобное. Всё это завершилось тем, что наша староста, поддержанная большинством (но не мной, хотя мне новая преподша нравилась скорее как приятная для взгляда женщина), отправилась требовать, чтобы всё вернули на круги своя. И её просьбу удовлетворили! Нужно ли говорить, что к концу учёбы английский мы напрочь забыли, даже те, кто его знал?
Насколько знаю, в Красной армии демократию и выборность начальников пришлось отменить. Подозреваю, по схожим причинам.
С другой стороны — то, что элиты отрываются от народа, начиная удовлетворять исключительно свои потребности, игнорируя это непонятное «быдло», в любом случае тоже не есть хорошо.
8. Только сильная власть способна заставить неповоротливую махину государства выполнять что-то осмысленное и делать что-то ещё, кроме как плодиться, жрать и предаваться праздности (к сожалению, очень немногие проявляют активность, когда это не жизненно необходимо). Но ни один правитель не обладает абсолютными компетенциями, никто не безгрешен, все совершают ошибки. Следовательно — при наличии сильной власти, часть её распоряжений всегда отличается некоторой бредовостью, это неизбежно. И всегда можно найти как минимум одного недовольного.