Женщина и кот (сказка)

В некотором царстве, в некотором государстве жила-была женщина. Всего у неё было вдоволь: и дом — полная чаша, и дело любимое, и всякой рухляди да богачества — полны лари, да полны ларцы злата-серебра. Живи себе да радуйся. Одно вот только горе: мужа у неё не было. А без мужа любимого и богатство ей не в радость, и побрякушки, и забавы, и занятия всякие не милы. Тоска, да и только!

Посидела она на сундуках своих с добром, погоревала-погоревала, да и пошла в чащу лесную, в избушку на курьих ножках да на собачьих пятках — к самой бабе-Яге.

Приходит, видит — сидит баба-Яга, костяная нога, в ступе своей, пестом погоняет, в путь-дорогу снаряжается. Ещё помедлила бы женщина — и разминулись бы. Баба-Яга рассердилась на незваную гостью в неурочный час.

— Чего, — говорит, — пришла ко мне?

— Горе у меня. Подсоби, бабуся, подсоби, Ягуся! — молит женщина. — Чем хочешь заплачу: златом ли, серебром ли... Всего у меня довольно, добра да имущества — хоть жопой ешь, а счастья нету.

— Чего же, — говорит сварливо Яга, — такая ты-рассякая, тебе ещё надобно? Али жир запорол с богатства-то? Так это легко исправить.

— Мужа у меня нету, — говорит ей женщина, — Тоска меня заела с одиночества-то. Вот дала б ты мне мужа хорошего, тогда и счастье моё было бы полным.

— Эка, проснулась! — заворчала баба-Яга, — Ты б ещё попозже пришла. Мужьёв-то вон хороших уже разобрали всех. А новых не подвезли. Но так и быть, подсоблю тебе ради субботнего дня.

Вылезла Яга из своей ступы, поскребла по сусёкам — и тащит женщине кота серого, сибирского. С кисточками на ушках.

— Вот тебе муж, — говорит Яга, — Бери его, да ступай себе с Богом.

— Но это же всего лишь кот. Зачем он мне? Что я с ним буду делать?

— Этот кот не простой, а волшебный. Ты его домой снеси, накорми до отвала, простоквашей напои, да в постель с собой уложи. А ночью, до первых петухов, брюшко ему снизу почеши, да за мудя потяни, да скажи: «Мужик в доме!» И тогда увидишь, что будет.

Сделала женщина, как Яга ей велела. Принесла кота домой. Накормила до отвала, простоквашей напоила. В постель к себе уложила, за мудя потянула, как было сказано. Слова волшебные произнесла. Глядит — а вместо кота лежит с ней мужик здоровенный. В плечах косая сажень, борода лопатой, да каждый кулак — как стопудовая гиря. Мужик самый что ни на есть всамделишний.

— А ну, жена! — пробасил он громовым басом, — Собирай на стол обед! Первое-второе-третье! Да поскорей!

Кинулась женщина в кухню — а там и нету ничего. Только гречки немножко, да листик салата, да йогурт в микроскопической баночке. Вот и всё первое-второе-третье. Самой-то ей этой пищи вполне хватало. Кто же знал...

Принесла она всё это мужу, поставила перед ним — а он кулаком-гирей по столу бухнул, да так, что гречка вместе с йогуртом аж по потолку разлетелась.

— Что это ты мне даёшь?! — громом загремел он. — Мяса подавай! Да побольше чтоб!!!

Кинулась женщина за мясом — а у ней его и сроду не водилось. Пришлось ларь с серебром распечатывать да к соседям идти, что порося недавно забили.

Наелся муж от пупа, напился, отрыгнул зело громко да смачно. И говорит жене:

— А ну, жена, тащи перфоратор да гвозди с молотком, да прочий струмент — буду ремонт в доме делать.

Хотела было жена мужу возразить, да побоялась — больно уж грозно он рыкнул. Опасно с таким-то мужиком спорить. Делать нечего, пошла обратно к соседу добывать перфоратор.

И пошёл в доме треск да гром, да сверлёжка, да стуковня — аж чертям в преисподней тошно сделалось. Загудела, затрещала у женщины буйная головушка. Да что ж тут поделать. Хотела мужа — терпи.

Вышла она на улицу свежим воздухом подышать да от сверлёжки да стуковни отдохнуть малёха. Возвращается обратно в дом — а там дым коромыслом, да гудёжка иного рода. Назвал под вечер муж её своих приятелей — и пошёл у них базар-вокзал за столом, того и гляди чарку за чаркой как не в себя опрокидывают. Накурили — не продохнуть.

— А ну, жена, подавай нам картохи жареной со шкворками, да пивка ещё поднеси! А мы тут пока выпьем с друганами за то, что кредит мне сегодня одобрили — под расширение бизнеса и прочие всякие нужды.

При слове «кредит» у бедной нашей женщины аж ноги подкосились.

— А отдавать как будешь? Что ж ты у меня-то не спросил?

— Молчи, дура-баба! Не суйся в наши мужские дела!

И — хлоп её в висок! А друганы гыгыкают одобрительно — так, мол, её, правильно, наш мужик, не каблук там какой-нибудь.

Лишь за полночь разошлись друзья-приятели, когда женщина наша от трудного дня да тяжёлых дум задремала на постеле супружеской. А муж — тут как тут: сивушный, пьяный, табаком от него прёт да носками потными — лезет, будит:

— Выполняй, — говорит, — жена, свой супружеский долг! Что значит: голова болит? Я ж тебя не по голове хуем бить буду. Раздвигай, давай, ноги, и без базара чтоб.

И разделал же он бедную женщину как курёнка в суп. А потом уснул — и захрапел так, что стены задрожали и штукатурка с потолка посыпалась.

А утром ушёл на работу — и пропал до ночи. Сидит женщина у окна, плачет, горемычная, и знать не знает — то ли на работе он так поздно пропадает, то ли ещё в каком другом месте...

Долго ли, коротко ли прошло время — а встречает раз баба-Яга в сельпе нашу женщину. И видит — вид у неё ну совсем не цветущий. Синяки под глазами. Да и вообще лицо как дверью ударенное.

— Чтой-то ты, — говорит, — кума, какая-то невесёлая сделалась. Аль не по нраву пришёлся тебе муженёк?

— Ой, бабуся, ой, Ягуся. Горе мне с этим мужем моим, да и только! Совсем со свету сжил, ирод. Света белого не вижу!

— Ну, и разведися с ним. Делов-то! — говорит беспечно баба-Яга.

— А как же я разведусь — и опять одна останусь? Хрен редьки не слаще...

— Ладно, так и быть, в последний раз подсоблю тебе. Вечером, как придёт муж с работы, накорми его до отвала, брагой напои, и спать с собой в постель уложи. А ночью, до первых петухов, почеши его за ухом и скажи: «Ты мой маленький коток, ты мой серенький хвосток». И тогда увидишь, что будет.

Сделала женщина, как Яга ей велела. Встретила мужа с работы, чин-чином. Накормила жареным мясом с картохой. Брагой хмельной напоила. А когда он расслабился и подобрел — уложила в постель, почесала за ушком, и говорит:

— Ты мой маленький коток, ты мой серенький хвосток.

Глядь — а вместо здорового мужика лежит с ней в постели кот сибирской. Только хвостом недовольно по шёлковой подушке постукивает, да ушки с кисточками прижал. И мявчит сердито, фыркает да усами шевелит.

Обрадовалась тут женщина. Вздохнула облегчённо, как будто ношу тяжёлую с плеч скинула. С котом-то всяко легче будет договориться. Кот кредитов без разрешения не возьмёт, как и перфоратор в руки, да сверлить-стучать во весь день не сможет — у него же лапки. Друзей-алкашей водить не будет, да и крепче простокваши ему ничего не нальют. Теперь она уже сама будет решать, что ему наливать — молоко или простоквашу. Так как она — хозяйка. А он — кот, и должен слушаться. А ослушается, в тапки нассыт — и по ляжкам можно дать. Знай своё место.

И зажила женщина с котом счастливо да припеваючи. Правда, кот разленился совсем, мышей почти не таскает. Ну да ладно, это же не главное. Котов не за это любят, правда? Лишь бы рядом мурчал, бочок грел да глаз радовал.

Правда, намедни, видели эту женщину в селе, заплаканную. Кота своего искала. Спрашивала, не пробегал ли мимо кот серый сибирской с кисточками на ушках. Видать, удрал он от неё.

Теперь остаётся только надеяться, что он проголодается и сам вернётся. А не вернётся — ну, что ж... Ничего не поделаешь. Коты они такие.