Двери(Блокада)

В баре "Бедный Йорик" бармен Жорик жарил картошку – для постоянных клиентов, пока Шульц разливал по кружкам пиво.

Вошла бабушка и скромно села за столик в дальнем углу бара.

Гриша(разглядев старушку и икнув):

– Она.

Жорик(отвлекаясь от сковороды, и округляя глаза):

– Да, похоже на то.

Шульц(вставляя пенсне):

– Точно она.

Я(тоже узнав посетительницу):

– Надежда Борисовна!

Гриша:

– Мария Яковлевна.

Жорик:

– Алеонора Аквитанская!

Шульц:

– Ну а я что сказал? Точно она!

Жорик поручил заботу о картошке Шульцу, спешно содрал со стены постер "Родина-мать зовет!", и засеменил к бабушке – за автографом.

Через минуту, вся чесная компания присоединилась к бабуле, не забыв поставить сковородку с картошкой на середину стола.

Учительница начальных классов была рада видеть своих бывших учеников, и ласково разглядывала каждого из них, справляясь о том, как сложилась их дальнейшая жизнь.

Гриша:

– А я, Мария Яковлевна, лучше всего запомнил, как вы классу про блокаду Ленинграда рассказывали: как бывшие блокадники с едой бережно обращаются...

Старушка:

– Да, до блокады я больше детям про Шульца рассказывала(она потрепала Стефана Шульца ладошкой по небритой щеке), правда, Степка, тебя тогда по другому звали.

Шульц(покраснев):

– Да полно вам, мама, давно это было, и про блокаду правильнее...

Старушка:

– Тем не менее, Степа, именно твоя история натолкнула меня на мысль, что ученикам нужно рассказывать больше не про "Собибор" или "Бухенвальд", согласно времени, а именно о блокаде.

Я:

– Я что-то пропустил? Что там с Шульцем было в незапамятные времена, Надежда Борисовна?

Старушка:

– Ничего особенного, просто Степа однажды пришел, и сказал, что пришел ко всем сразу, а не к избранным.

Шульц(поморщившись):

– Давно это было, не помню уже, мама, да и образованнейший Иосиф Флавий отрицает, что я это говорил...

Старушка:

– Флавий – двоечник, на последней парте девчонок за косички дергал, получи он диплом педагога, сидели бы вы сейчас все передо мной напыщенными индюками, и рассуждали бы о том, как страдала птицеферма в лихие времена, забыв о том, как "золотое правило" поддерживало всех, и память о невинных жертвах – наша общая боль и достояние, сохраняющее в нас уважение к ближнему и сострадание.

Я:

– Начинаю понимать, Надежда Борисовна, почему в такси оказываются все люди, знающие слова вежливого обращения, а используют эти слова не все – на задних партах невежи отсиживались на ваших уроках...про блокаду невнимательно слушали...

Жорик(кивнув):

– Не причастились к общей боли, не прочуствовали пользу"золотого правила", остались навечно в стенах своего внутреннего индюшатника.

Шульц(подтягивая рукав рясы на шрам на правой руке, и берясь ею за кружку пива):

– Ну, помянем блокадников,... не чокаясь.

Примечание:

Много лет тому назад я услышал речь на питерском кладбище при большом скоплении народу. В числе прочего, оратор, знающий все слова вежливого обращения, невежливо заявил:"Во время блокады в Ленинграде погибло 300 000 его соплеменников".

Задумался тогда:"Невежливость происходит не от незнания, но от отсутствия ощущения сопричастности, которую и призвана возбуждать в сердцах память о блокаде Ленинграда, затем и помещена она столь объемно в школьную программу".