Найти и не сдаваться!

Глава 1

«…сказал брат брату: «это моё, и то моё же…»

Неизвестный автор «Слово о полку Игореве».

— Так ведь не будешь же, не будешь, — услышал князь Илья Ильич Шишкин в тот момент, когда орловский рысак в яблоках скрылся из виду за поворотом.

Крупный мужчина, сидел на корточках у вокзальной стенки, опиравшись на неё спиной. Он откусывал от буханки белого, прожевывал, запивал из стеклянной бутылки молока с широким горлышком.

Кошка, трехцветная: черная с белыми и рыжими подпалинами просительно заглатывалась на буханку. Рядом с кошкой лужица молока.

— Так ведь не будешь же, — повторил мужчина, отломил кусок хлеба и протянул кошке.

Та подошла к руке не сразу, вначале совершила плавное движение влево и вправо, обнюхала, и вернулась обратно лакать молоко из лужицы.

— Не положено тут такое! — бросил в сторону сидящего мужчины, на ходу, проходящий мимо, одетый в спецовку составителя составов.

Мужчина искоса посмотрел на проходящего снизу вверх, подняв бровь. Ничего не ответил, откусил от булки, отпил молока.

Минут через пять появился другой, вышедший из главного входа. Этот уже, судя по знакам различия на форме железнодорожника — смотритель торгового двора или телеграфист. На вороте сюртука, на черном сукне погон — знаки отличия, соответствующие коллежскому регистратору.

— Любезный, так не положено! — сказал тот, который смотритель торгового двора или телеграфист и указал пальцем на кошку, спускаясь со ступенек.

Подошел вплотную к сидевшему. Встал напротив, исполненный служебного достоинства, но без лишнего рвения.

— Для приема пищи — зал ожидания и ресторация.

Сидевший мужчина, измерил взглядом коллежского регистратора снизу вверх и обратно, отломил от края батона горбушку, заткнул горлышко бутылки, аккуратно отправил бутылку в боковой карман баула из парусины и опираясь на колено рукой медленно поднялся, сказал:.

— Ну, и денек…

Когда он встал во весь богатырский рост, оказалось, что он почти на две головы выше регистратора, а размаха плеч его хватило бы на и на полтора таких коллежских.

Коллежский регистратор наблюдавший картину похожую на то, когда не в здешних широтах, а там — у самой заснеженной кромки Российской Империи, в студёных водах Северного Ледовитого Океана переворачивается айсберг и открывает свою подводную часть. Он сделал шаг назад.

— Кхе-хе… прочистил он горло, — не положено…

Служебное достоинство тот, который скорее всего был телеграфистом, обрел по пути обратно, пару раз обернувшись назад.

— Вижу, вы чем-то расстроены, — обратился князь Шишкин к русскому богатырю, стоявшему под палящим калифорнийским солнцем.

— Тепереча, бьюсь об заклад, погонят без билета с вокзала то, — ответил мужчина, пробуя на крепость завязанный на бауле узел, — думал заночевать. Кабы ранее подумать, что билетов быть не может. Да, как знать загодя, что такое тут столпотворение вавилонское. Говорят, может будет какой возврат. Говорят ждать.

— Куда же вы теперь?

— То есть где остановлюсь? Не знаю право… В городе будет накладно — денег даром переплачивать. Думал что на вокзале, да теперь точно погонят. Как пить дать, погонят без билета. Как считаете?

В этот момент он бросил возится с узлом и впервые посмотрел на князя.

— Как считаете, барин, погонят без билета иль так можно? Какие у них тут порядки?

— Право затрудняюсь… — замялся князь задумчиво направив свои васильковые глаза к небу, подумал, — нет, затрудняюсь сказать определённо.

— Погонят.

— Так что ж, куда вы теперь?

Мужчина почесал затылок, оглянулся вокруг, пожал молча плечами.

— И что билетов нет вовсе?

— Начисто!

— И в первом классе тоже? — с недоверием спросил князь.

— Накладно, в первом, барин.

— Ах, да… — протянул князи и вдруг обрадовался и хлопнул в ладоши, — так это вовсе тогда ерунда! Ну, какая же это вовсе тогда ерунда, право слов!

Мужчина не понял про что это так незнакомый барин. Толи издевается, толи на голову дурен? Кинул взгляд из-под бровей сверху вниз, собираясь уже взвалить на спину баул.

— Вы погодите-ка. Вы вот что, — заговорил князь с излишним жаром, — я совершенно не стеснен в средствах. И даже напротив! Так позвольте мне, оказать добрую услугу, как соотечественнику! В первом классе наверное остались билеты! Так позвольте приобрести для вас один.

— Не…

— Но почему же?

— Не можно так. Не приучен, я задарма.

— Да это вовсе не задарма, как изволите выразится. Это… это… Это в знак солидарности! Как соотечественнику, стало быть, попавшем в затруднительное…

— Не… не можно такое.

— Вот как… — васильковые глаза князя потухли, — жаль… ну раз так…

Князь уже собирался уйти, но вдруг вспомнил о старой русской традиции — отказаться от предложенного трижды — так, как заведено было в старину. «Так же и Годунов принял шапку Мономаха, после третьего обращения, в Троице Сергиевом» — вдруг вспомнилось ему.

— Я вас очень прошу, не откажите в возможности оказать совершенно посильную и незначащую для меня, в смысле финансового, то есть, а не в каком-либо ином, не подумайте, смысле… — видя, как стоящий перед ним замялся с ответом, князь вновь быстро и с жаром, что б не упустить момента заговорил, — Вот и прекрасно! Пойдемте, пойдемте! В зале первого класса всенепременно будут билеты. Я даже не сомневаюсь в этом ни на секунду. Князь Шишкин.

Князь протянул руку. Она потонула в ладони мужчины.

— Рука то у вас, однако, какая! — с удивлением смотрел на не неё князь, — а вообще мне кажется, что видел вас где-то. Внешность ваша, такая приметная, такой знакомой кажется. Да не могу припомнить.

— Ха-ха! — лукаво улыбнулся мужчина, толи детскому добродушию князя, толи такому счастливому разрешению жизненного затруднения.

Он зажал баул между ног, распустил узел, достал сложенный в восемь раз большой — в аршин по сторонам холст, обтрепанны бахромой по краям. Развернул, показывая князю.

— Во! Иван Сусанин!

С холста на князя смотрел рекламный плакат циркового представления. На плакате вверху и понизу надписи.

«Не пропустите! В «Саду Эрмитаж»! Смертельная французская борьба!»

И понизу надпись: «Иван Сусанин против Чёрной Маски!»

В центре плаката, искусным художником, был выполнен портрет маслом, того самого мужчины, стоявшего перед князем.

— Иван Сусанин! — произнес он и сложил на груди руки, как на портрете, опустил их вниз и добавил — так, то Герасим я буду. Уж больно похож на этом — решил хранить. Обычно и так и сяк выходит. А этот ничего себе вышел.

Князь вновь хлопнул в ладоши радостно!

— Юбилейный день города! Владивосток! Манеж! Я вас там видел!

— Было дело, — ответил Герасим, удовлетворенный таким произведённым эффектом, убирая холст обратно в баул.

— Ну, пойдёмте, пойдёмте же, Герасим!

Князь предложил жестом проследовать в здание вокзала.

***

Паровоз стоял под парами. Напротив паровоза, на платформе была сооружена трибуна, украшенная лентами и бантами в бело-красно-синей символике цветов флага североамериканских Соединённых Штатов.

Играл духовой оркестр пожарной дружины города. Медь инструментов и касок, сверкала в такт бравурному торжественному маршу!

На трибуне в центре Додсон Старший — мужчина около шестидесяти лет — это глава правления банка «Додсон и Додсон». Второго Додсона не было нигде видно, но личный секретарь банкира Пибоди присутствовал, именно там где и положено — с правой руки от шефа.

Там же на трибуне, еще была хорошо одетая дама, державшая над собой изящный маленький зонтик от солнца и протестантский священник. Пока Додсон Старший не начинал речь, они говорили друг с другом.

Толпа под трибуной состояла так же из хорошо одетых людей, среди которых, газетных корреспондентов выделяли репортерские блокноты в руках и невидимая постоянная внутренняя решительность, нестись сломя голову в любую часть города, туда где происходят новости.

Оркестр сыграл тушь!

Додсон старший начал речь:

— Железные дороги — это кровеносная система быстро растущей экономики Калифорнии. За железными дорогами будущее. Наше с вами будущее экономического процветания! Они играют огромную роль и имеют большое значение для развития человечества как целого. Мой банк и в дальнейшем намерен инвестировать в их строительство. Да, да, господа у нас большие и можно сказать очень большие планы в этой отрасли.

— Кровеносная система экономики Калифорнии! Блестяще! — повторил за Додсоном репортер и немедленно записал всё это в свой блокнот скорописью.

— Могу без преувеличения сказать, что тут мы являемся одним из лидеров финансового сектора штата. Кроме того, в следующем году, мой банк «Додсон и Додсон» планирует открытие новых отделений в городах штата Калифорния и в Аризоне. Сколько, Пибоди?

— Всего три в Калифорнии и одно в Аризоне, — проговорил Пибоди придвинувшись ближе к шефу.

— Одно? — Додсон скривил гримасу.

— Три в Калифорнии, одно в Аризоне, — повторил Пибоди.

— Кроме того, в следующем году, банк «Додсон и Додсон» планирует открытие новых отделений. Три в городах штата Калифорния и три в городах Аризоны.

Пибоди прикрыл глаза, как бы считая в уме. В уме получилось, что три больше чем один, и спору нет, так пожалуй даже лучше. По крайней мере — звучит лучше — это точно.

Потом ещё было продолжение краткой речи председателя правления. В процессе звучали аплодисменты, в конце овация.

Потом ещё и протестантский пастор, поставленным голосом произнес свою, упомянув Ветхозаветных пророков Исаию и Иеремию. Его речь стала ещё более краткой, дабы не утомлять собравшихся на жаре, а вовсе не потому, что про Исаию и Иеремию собравшимся не интересно.

Впрочем… да — не интересно… Не было видно, чтоб кто-то из репортеров записывал за пастором.

Хорошо одетая дама не сказала ничего, но в особо пафосных моментах обеих речей аплодировала с большим энтузиазмом.

Оркестр. Фанфары. Стали расходиться.

Событие не такое, чтобы стать жаренной новостью в вечерних газетах. Только один из корреспондентов — молодой, только начинающий карьеру на этом поприще, заторопился в здание вокзала на телеграф. Остальные, опытные и матерые разбрелись по платформе и закурили папиросы. Новость в редакции газет уйдет посредством телеграфа, вечером в череде иных, оптом. Так дешевле.

— Я представитель прессы! — возмутился хорошо одетый корреспондент.

Он пытался подняться в вагон за Додсоном, Пибоди и пастором, но строгий кондуктор остановил его жестом, требуя предъявить тем самым билет.

— Этот со мной, — сказал председатель Додсон и репортера пустили в вагон.

Там он занял место рядом с двумя молчаливыми личными охранниками председателя. Вооружены оба дробовиками «Винчестер» и парой револьверов «Ремингтон» на клепанных широких поясах.

Машинист паровоза ждал сигнал к отправлению, ухватившись за ручку парового свистка.

Его помощник, стоял в угольном отделении. Он поплевал на руки, воткнул лопату в кучу угля, оперся на лопату ногой, тоже ждал. Лицо его было в саже.

Состав от Сан-Франциско до Касса-Флоренс, состоящий из двух вагонов третьего класса и одного первого, тронулся под свисток начальника вокзала. Начал выстукивать на стыках колесами расстояние и время.

За окном скоро появился не городской пейзаж. Оранжевый, на грани красного песок прерии, кактусы, редкие заросли колючки и… Да, вот пожалуй и всё. Прерия. Калифорния.

Песок, кактусы, колючки, еле различимая чёрная точка в небе — это гриф-стервятник кружит и кружит. Всё кружит и кружит над песком, над кактусами, над колючкой.

И где-то там — невидимое даже из вагона первого класса золото. Золото, которое, как известно, обманет многих.

Князь Шишкин и Герасим сидели на мягких кожаных сиденьях первого класса напротив друг друга. Оказалось, что им в одну сторону — в Форт Росс.

Под мерный стук колес, как не начаться беседе. Она завязалась сама собой сразу, как поезд покинул платформу, набрала обороты вместе с движением поезда, а сейчас, оба уже общались, как старые друзья.

Это магия стука колес так влияет на мало знакомых и таких разных людей, вероятно.

— И тут Корф и говорит мне… — продолжал свою историю Герасим.

— Корф?

— Директор.

— Ах, да! Корф.

— Так вот и говорит — во втором раунде лечь под Чемберса Пепса. Не было такого никогда между нами. С чего такое, думаю. Ну, смекаю. А это не сложно. Видать поставил Корф на тотализатор не мало. Опосля выяснилось, что не он один. Я тогда этого ещё не знал. Что не один. Я в контору. Гляжу — там на меня один к трём. Один к трем, князь! Один к трём! Против кого? Против Пепса?! На меня против Пепса один к трём! Ну, думаю, шельмы, поставили вы немало, чтоб такой, как это называется у них коэффициент вышел. Хорошо, говорю, Корфу. А сам…

Между рядов прошел важный кондуктор, в зелёном двубортном длинном сюртуке, с малиновыми выпушками, на восьми пуговицах, в фуражке с кокардой. На кокарде крестообразно положены топор и якорь и так же на всех восьми пуговицах — топоры да якоря. Первый класс!

Герасим замолчал, подождал пока кондуктор пройдет дальше.

За спиной раздался голос кондуктора. Да такой бархатной глубины, важности и расстановки в словах, что подстать двубортному сюртуку с якорями.

— Господа, кто желает, чай, шампанское, лёгкие закуски.

Словно певчий октавист басом-профундо пропел с клироса: «чай, шампанское, лёгкие закуски». За голос такой, видать, и служил в первом классе.

— Хорошо, говорю я Корфу. Во втором так во втором. А сам взял свои рубли, все до единой копейки и всё на себя поставил. Всё до копейки!

Герасим хотел стукнуть своим пудовым кулачищем по коже первого класса, но удержался.

— Ну, а потом что? — в нетерпении с неподдельным интересом спросил князь.

— Потом-то?

— Да, как всё вышло. Поборол ты Пепса?

— Бороть не стал.

— Да, как же тогда?

— Да, так. Задушил я его в первом раунде.

— Как?! — глаза князя округлились, — Насмерть?!

— Да, что ты, Илья Ильич! Насмерть никак не можно. А так. Придавил ему артерию. Он и заснул.

— Господи… А потом?

— Потом два дня скрывался на Хитровке. Деньги то я поставил через надежного человека. Ну, а как деньги то получил свои с выигрыша, так ноги в руки и бежать. Позже сразу выяснилось, через того же надежного человека, что акромя директора, ещё и урки московские, по договору с ним, с директором стало быть, тоже деньги свои поставили на Пепса. Да не простые деньги, а котловые их. Общие — котловые, стало быть, деньги. За такие то деньги у них особый спрос промеж себя и с иных. Ну, тут думаю — вовсе туши свет, Герасим. Бежать надо пока на нож не поставили. Ну, вот бежать и пришлось. Что бы на нож то, стало быть, не посадили урки. Лютый народ, отпетые.

— История… Однако, ты Герасим не прими слова моего с сердцу близко. Да, вроде, как тоже не почестному это у тебя вышло.

— Э-э-э, князь! — совсем не обиделся на это Герасим, напротив улыбнулся даже, — с волками то жить, по-волчьи и выть.

— Да-а-а, вот так история, — протянул Илья Ильич, осмысливая услышанное, — это ж вовсе, чёрт знает, что за история такая твоя, Герасим. Какой-то «Декамерон» чистый, плутовской прямо, или «Сатирикон» Петрония!

— Э-э-э… — Герасим махнул рукой, — это ещё что. Много всякого было. А Корф тот гад. Гад каких мало. Про него ни один из цирковых и слова доброго не скажет. Мироед, кровопийца первостатейный. Такого вздуть не грех вовсе. А с урками московскими мне детей не крестить. Да те почитай, что через одного — висельники и зря землю топчут, да небо коптят. Однако лютый народец, опасный.

— Да, история…

— А что за книжки такие князь?

Герасим указал на стопку книг князя, которые вместе с кожаным саквояжем составляли весь его багаж.

— Это я свой заказ забирал в Сан-Франциско. Тут разные книги. Из России и Европы. В большей части по медицине. А вот эту подшивку журнала медицинского департамента военного министерства за 1864 год, я особенно ждал.

— Так ты князь по медицинской части служишь!

— Служить не служу, но по медицинской — это ты верно угадал.

Колёса на стыках стучали так же, тени кактусов стали длиннее к вечеру.

Глава 1