Картина с описанием. Набросок для "старец-жук"

Пожалуй самое сложное - это не сама философия, не искусство само по себе. Сложно - это то, что у меня внутри. Трудно - просто быть. 

С некоторых пор наибольшее восхищение вызывали во мне произведения художественные, но не бытовые работы, не описание чьих-то приключений или проделок, нет, меня привлекало не это. Мне нравились книги, в которых люди писали о своём пути к себе. 

Мне хотелось однажды описать и свой путь, я жаждал обрести свою историю. 

*

Моё искусство, несмотря на то, что я всё более ценил его, оставалось точно оторванным от меня самого до те пор пока однажды, совершенно случайно, я не сел перед листом бумаги и не стал бессознательно водить рукой. Я не понимал что я делаю, что хочу изобразить. Казалось, рука моя движется сама. 

Линия, другая, третья, на листке показался панцирь. Затем лицо и ещё одно лицо. В голове моей была совершенная пустота. Мне казалось, я совсем не думал ни о лицах, ни о насекомых. 

Вскоре все лица и насекомое с человеческим ликом соединились в невнятную и, тем не менее, несомненно единую конструкцию. Отойдя на шаг от своего листа и протерев старой тряпкой вспотевший лоб я понял, что сейчас нарисовал: это рождение меня самого. Это я так появляюсь. Не моё физическое тело, не моя оболочка, рождённая матерью, нет. Так появляюсь я сам, моё духовное существо. Из насекомого! Самого попраемого, самого грязного, что только может прийти в голову. 

Но это рождение - мука, тягота, испытание. Оно может случиться неполным, оно может, остановившись на какой-то стадии, пройти не до конца. Оттого в моем рисунке этот странный массив, это нечто - неоформленное, неясное, почти уродливое. 

Когда на свет появляется ребенок - это грязный процесс, вокруг много крика и боли. Но когда происходит второе рождение криков, боли и грязи ничуть не меньше хотя мы, в слепоте душевной, не всегда можем их заметить. 

Отойдя ещё на один шаг я точно понял, что в моей картине не хватает ещё чего-то. Моё насекомое, я сам, пыталось сделать свой первый шаг навстречу человеческому лику, но что им двигало? 

Нет, я не задал этого вопроса, это сейчас, имея перед глазами картину, я могу сказать: пчела. Тогда же, подумав ,что чего-то не хватает, я просто подошёл и нарисовал пчелу огромное жало которой целится в мою конструкцию: в меня самого. 

Сегодня, глядя на картину я думаю, что пчела - это жизнь со всеми её трудностями и невзгодами. Она жалит меня чтобы я мог родиться, чтобы я вышел из насекомого и смог стать человеком. 

Опустив наконец руки я вновь услышал дождь. Мне стало вдруг так естественно, так радостно, так легко как никогда в жизни. Я почувствовал, как во мне наконец всё соединилось: мысль, искусство, жизнь и я сам: соединилось через этот портрет жизни и моей собственной сущности. Или, как знать, может это была сущность каждого человека. Ведь ещё древние народы говорили, что человек рождается дважды. Второе рождение знали и греки, и индусы. Философы древности не стеснялись называть себя повивальными бабками. 

Я вышел на улицу и подставил ладони дождю. Капли были холодными, почти ледяными, но внутри себя я ощущал такие жар и огонь, что они приносили мне облегчение. 

Я подумал как назову эту работу и почти сразу же понял, что она - "становление". То, что она отражает - процесс. В ней есть что-то безначальное и нечто незавершённое. В ней есть становящийся и то, из чего он "становится" - это тот массив, неопределенное нечто. 

Конечно, у меня как у физического предмета есть начало во времени но, как знать, есть ли начало у той части, которую называют душой? Есть ли она вообще - это душа? 

А если она есть, была ли она всегда или же она есть нечто созданное? 

Ни на один из вопросов я не смог бы ответить. Я не смог бы даже сказать что есть то становящееся: душа ли это или же "становится" другое. Я знал лишь, что сейчас я изобразил становление само по себе. Есть ли оно путь к душе или что-то другое - нет, этого я ещё не знал. 

Я понял, что соединил в этой картине свой путь к себе, поиски философии со своим занятием искусством. И это само по себе было ценным. Я понял что искусство - намного выше, важнее и сложнее, чем мне всегда казалось. Но себя - нет, себя я не нашёл. То, что я изобразил - некое "становление" которое имеет ко мне отношение, которое есть процесс во мне, но что он такое - я пока не понял. 

Восторг мой вновь сменился разочарованием. Мне снова, уже в который раз в жизни, стало понятно, что понял я совсем не так много, как мне хотелось бы, как показалось в первый момент. Жар моего тела остыл, я начал мёрзнуть и меня вновь потянуло в дом, но я всё не уходил, точно хотел почувствовать весь холод окружавшего меня мира, всю его неготовность принять меня в свои объятья, успокоить меня. Я продрог настолько, что руки мои задрожали, затряслись и, наконец, в бессилии опустились. 

Мир - это пчела, внутри меня - процесс, который я сам назвал "становлением". Вот что мне принёс этот дождливый день.