Набросок рассказа "Старец-жук"

1

Прошло немало времени прежде чем я научился ценить путь. В детстве меня всегда расстраивала каждая неудачная моя картина, всякий казавшийся недостаточно хорошим мазок. Возможно тому виной моя жажда целого которую мне всегда хотелось заточить, законсервировать в чём-то малом: на листе итальянской бумаги, в крохотном коньке из гипса, в камешке, который мы тщательно вытачивали с моим дедом. 

Но всё это было не то. 

Я чувствовал разлад, несоответствие. 

Вместе с тем одновременно с тщетными попытками научиться рисовать я не забывал также своей главной темы - личности. И другой, не менее важной - творения.

 Здесь, впрочем, мне хотелось бы поделиться с вами некоторыми подробностями моей жизни.

 У меня были два учителя. К одному из них я ходил в старую мастерскую на третьем этаже бывшего барака для бедных. Здание это уже давно стояло без присмотра и наверняка было бы снесено если бы однажды его не занял художник. Другой мой учитель был старый преподаватель по философии которого я однажды случайно встретил на рынке. 

Человек он был довольно странный. Внешне похожий на большое скрюченной дерево (кожа его была настолько сухой, сморщенной и жёсткой что походила на кору) он казался чем-то вроде живой окаменелости. Было в нём что-то нездешнее, далёкое, точно он вышел из другого мира, другого века, иной эпохи. Он был улыбчив, но в улыбке его была ирония. Он был приятен когда улыбался, хотя улыбка его обнажала гнилые жёлтые зубы которых он нисколько не стеснялся. 

Старец этот часто ходил на рынок. Неся за спиной старую всю в заплатах сумку он подходил к прохожим с тем чтобы задать им вопрос. Люди, как повелось, считали его сумасшедшим. К нему относились как к насекомому, к надоедливой мухе, хуже чем к жуку. Впрочем, иногда его так и звали "жук". 

Жук ходил с тросточкой и, как казалось, тщательно выбирал жертву. По каким таким признакам он её определял догадаться было трудно, ведь ею мог стать и несмышленыш-мальчишка, и бабушка -старушка, и дама из тех, кто лишь изредка бог знает зачем посещают рынок глядя на его обитателей как на опарышей в дерьме. Сказать, что он не выбирая подходил ко всем без разбора я никогда не решился бы, и дело тут было во взгляде. Казалось, он становился вдруг настолько внимательным, что и без того светлая радужка его глаз делалась будто бы ещё чуть светлее. 

*

Случилось так что однажды этот человек подошёл ко мне. Этого, конечно, скажете вы, не могло не случиться. Увы, могло. 

Я всегда с большим опасением отношусь ко всякого рода прохожим. Я не откликаюсь если меня зовут. Я не подаю бедным если они клянчят. Если сидят тихо в сторонке, я ещё могу подойти, но если ко мне пристают - никогда. Но у него получилось. 

Помню, это была такая минута, что я стоял под крышей одного из магазинчиков и, глядя на капли дождя в сером небе, думал той задумчивостью, что не несёт ни единой мысли. Я был совершенно пуст. Не было во мне ни единого чувства. И тут я услышал вопрос. 

Вам, наверное, захочется узнать что это был за вопрос, но я солгу если скажу что помню. Это было что-то настолько очевидное, незамысловатое, простое, что ответ казался лежащим на поверхности, но я вдруг понял, что не могу ответить. Это было не то о красоте, не то о добре. В первый момент я не понял даже откуда до меня донеслись слова. Я стоял и слушал дождь и, как мне казалось, слышал вместе с ним свое незнание. Лишь спустя минуту -две я повернул голову и увидел глаза - светлые-светлые, с огромной силой внутри. И его лицо. Оно осветилось внезапной грозой и стало передо мной как гром среди ясного неба. Я понял - он моя судьба. 

*

Тогда я уже ходил в мастерскую в бараке. Мой тамашний учитель заметил в тот день во мне перемену. 

В противоположность философу в нём, казалось, не было никакой тайны. Нет, он ни в коем случае не был человеком приземлённым, скорее наоборот, он был одухотворен. Но дух его был целиком светлым, как сияние ясного дневного дня. Такими же были и его картины. Он изображал, главным образом, дневные зимние часы, те парадоксальные минуты, когда на солнце, символе тепла, переливается снег. 

Он был человеком теплым, душевным, хозяйственным. Из тех, кто, стоит вам переступить порог его дома, тут же предложат вам чашечку чая с вареньем и медом. 

Зайдя в мастерскую и увидев вновь его лицо я тут же вспомнил лицо философа. Обычно мы любим говорить о том, что есть темное и светлое, белое и чёрное, но первым моим открытием было то, что это не так. Они оба как будто бы были светлыми. И, в то же время, философ был темным. Быть может потому, что хотел опустить мой взор в какие-то темные, опасные для меня глубины. 

Думаете я что-то от него узнал, он прочел мне лекцию, поделился каким-то древним знанием? Ничего подобного. И, в то же время, что-то случилось. Непоправимое, непонятное. Вся моя жизнь вдруг показалась мне бессмысленной. Все мои картины, краски, кисти: всё. Мне стало радостно и в то же время мною овладела глубокая печаль. Я не мог сосредоточиться, всё казалось мне бессмысленным, будто всю мою жизнь я жил без сознания, без мысли, без толку. Мне захотелось что-то понять, но что? Этого я не знал. Понять что-то. Овладеть своим сознанием, почувствовать его так, будто оно вещь, понять что оно такое. 

Что такое красота? Наверное он спросил об этом. И я, художник, не смог ему ответить. 

Мой мастер подошёл ко мне покачав головой. Мы писали рябину на белоснежной скатерти, красновато-оранжевые, почти праздничные грозди на белоснежной скатерти. 

- Что с тобой? - спросил он меня ласково, но я не мог ему ответить. Мне было стыдно что меня так впечатлил какой -то бродяга. 

- Я... Ничего , так, нездоровится. 

Это даже не была ложь. Я действительно сделался нездоров. Мне казалось, у меня был озноб. 

Впрочем, нет, я не заболел. 

Если я и был болен, то уже давно. Очень давно.

2

Не могу сказать что моя жизнь действительно как-то изменилась. Нередко бывает так что мы, в момент душевного потрясения думаем что после всё будет по-другому. Но по-другому не получается. Выходит по-прежнему. Тем сильнее тоска, сжимающая нашу душу. Потому что потрясение тем и прекрасно, что часто, хотя это и не очевидно, оно рождает надежду на то, что теперь всё изменится. Нам кажется будто мы наконец что-то поняли, но на проверку оказывается, что мы поняли лишь то, что чего-то не понимали. Наши осознания часто носят отрицательный характер, хотя, вопреки отсутствию положительного смысла, не стоит их недооценивать ведь, в конце концов, на отрицательном подходе людям порой удавалось уйти очень и очень далеко. Например, буддизм. В нем много отрицательного и, тем не менее, это путь. Наша проблема часто в том, что мы хотим положительного, чего-то такого, что можно подержать на руках, почувствовать. Но жизнь не всегда настолько милостива к нам. 

Стоит помнить, что отрицание это тоже путь. 

Сейчас мне легко об этом говорить, но тогда было не так, о, тогда всё было иначе. Мне хотелось рвать на себе волосы. Временами я глядел в одну точку, иногда мне хотелось выть волком на луну. 

Мне было плохо. Прежде старательный, я сделался нерадивым учеником в мастерской. Мой мастер глядел на меня с удивлением. Он не ругал меня, не повышал на меня голоса. Он просто не мог понять что со мной происходит. Оттого и сам, казалось, предавался тихой печали и грусти. 

Я спрашивал себя что я такое и не мог ответить. Я знал лишь, что не знаю ответа. 

*

Между тем у меня на руках был адрес старика. Не помню как он попал мне в руки. Помню лишь как нерешительно ступал по скрипучим деревянным ступеням, как вошёл в пыльный коридор, как постучал в черную кожаную дверь. Мне открыли. Девушка в фартуке провела меня по узкому коридорчику в самую последнюю комнату. Дверь была открыта. Мы постучали, но никто не подошёл. Тогда я вошёл сам.

За заваленным книгами столом скрючив спину в очках с толстенными стеклами сидел тот самый старец.

- А, это ты, - сказал он так, что я не понял, радуется он мне или же смеётся надо мной. 

- Заходи. Как сегодня на улице? Признаться мне нездоровится и я ещё не выходил. 

Он вышел из-за стола и направился к шкафу на котором, на одной из полок, покоился графин с водой. 

- Чем вы занимаетесь? - робко спросил я и тут же пожалел о вопросе ибо он показался мне бестактным. 

- Религиозная философия. Как ты думаешь, каким образом может существовать религиозная философия, друг мой? Ведь религия это вера, а философия - разум. 

Я засмущался, хотя всё казалось очевидным. Но, как и в прошлый раз, я боялся ответить. 

Философия разрабатывает положения религии, как правильно верить. Но, что-то подсказывало мне, что не этого ответа он ждал от меня. Я молчал. 

Но и старец не собирался ничего мне рассказать. Вместо этого он зачем -то потрогал мою одежду и произнёс:

- Легкомысленный шарфик. 

Не помню о чем мы говорили дальше. Наверное ни о чем путнем. Но всё это время меня не отпускал его самый первый вопрос: каким образом возможна религиозная философия? 

Придя домой я стал думать. Я не искал ответа на вопрос, я просто вспоминал всё то немногое что знаю о религиях. 

О том, что человек создан из праха. О том, что он образ и подобие божие, о том, что мы и Христос одно, а Христос одно с Богом. О том, что Христос, человек - агнец закланный от начала века, о том, что в ведах мир творится благодаря жертвоприношению Ямы - человека. Я вспомнил гимн Пуруша-шукта и вдруг понял, из насколько различных лоскутков состоит священное писание. Даже один и тот же канон. 

Мир творится богом из праха. Всё кажется простым и понятным: бог, демиург - далекий и неведомый, жестокий, свирепый и карающий  творит свой мир и своего человека. 

И, вдруг этот агнец. Агнец закланный чтобы мир был. А может это то же самое, что и с Ямой? Может Христос приносит себя в жертву от начала мира чтобы мир возник, был, существовал? А Христос и мы это одно? То есть мир творится человеком? Мир человечен! И мы творим мир! Каким мы его создадим, таким он и будет. Нужно только творить его через жертву. Как Христос. 

Я понял, что никогда прежде ничего подобного не слышал. Мне стало волнительно и больно, сладостно и в то же время страшно. Ни один поп никогда не говорил ничего подобного. Какое величие и, в то же время, какая ответственность! Я велик и, одновременно, я могу создавать только через жертву. 

Людям, должно быть, было бы страшно об этом услышать. Интересно, это ересь? Или об этом кто-то знает? Какой-то философ, старец, мудрец. Если он это знает, боится ли он об этом рассказывать или же пишет на эту тему тома книг? 

Какая она, религиозная философия? Это она, это то, или же нечто другое? За ответом я пошел к своему старцу. 

*

Я боялся его, я стеснялся его, мялся, не знал как начать. Голос мой подрагивал, голова кружилась. Когда я закончил, он обнял меня и заплакал. Так мы и сидели, крепко прижавшись друг к другу до самой ночи. Полной звёзд на небе ночи.  

3

Но и после этого открытия жизнь моя мало в чем изменилась. Разве что я стал больше читать. 

Картины выходили у меня всё хуже. Я нервничал, но ничего не мог поделать. Пожалуй, я больше прежнего думал о том что я такое. Я - это... 

Но ничего не выходило. 

Я должен совершать жертву, но что именно во мне совершает жертву - не понятно. Что такое душа? Это то, что страдает, то, что чувствует? 

Есть нервы, есть чувствительность. Достаточно ли этого, чтобы объяснить?

Помощь пришла откуда не ждали. Я всё ещё ходил в школу, в девятый класс. Школа занимает так мало моего внимания, что я совсем забыл о ней упомянуть. Я школьник. Но живу один. Моя мать умерла когда мне было семь. У меня есть отец, но он живёт с другой женщиной, у неё дома. В школе, разумеется, ничего об этом не знают, но это так. Отец раз в неделю приносит мне два пакета с едой, бегло спрашивает как у меня дела у вскоре уходит. 

Но сейчас речь не о школе и моих делах там, а об одном единственном задании. Нам сказали изучить строение зрительного анализатора. Я долго учил как функционируют палочки, колбочки, хрусталики, изучал, что такое стекловидное тело, как происходит нервная проводимость, но никак не мог понять каким образом происходит видение. Как мы видим? Почему? Я читал снова и снова, но не мог понять. Кажется именно этого не было написано в учебнике. Или я настолько глуп что не понял? 

В конце своего учебного часа я чуть не плакал от непонимания. Отчаявшись найти ответ я пошел на улицу немного прогуляться. Я шел, глазел на деревья и траву глазами, которых не понимал и всё думал, думал. А когда перестал думать, то понял - видение - это и есть душа. Слышание - это и есть душа. Душа - это восприятие. А чтобы что-то воспринимать - нужно быть пустым. Душа - это пустота воспринимающая. Именно поэтому, должно быть, самая глубокая задумчивостью в человеке - без мысли. Когда мы думаем, но в голове нет слов, одна пустота. 

Может быть я - это пустота? 

Но если это так, то как пустота может творить и жертвовать? Или же для того чтобы творить нам нужно сначала понять свою пустотность, избавиться от привязанности? Понять, что нам и жертвовать-то толком нечем. Что мы и так пустота, которая просто воспринимает огромное ВСЁ? 

Но что такое это всё? 

На этот вопрос я не мог ответить. 

На какое-то мгновение я испытал восторг. Никогда не думал что способен ощутить нечто подобное от простого осознания, что я это пустота. Но стоило мне на что-то отвлечься как бог весть откуда посыпались вопросы....

4

Мой старец сказал мне что я умею открывать вопросы.

Но умеет ли хоть кто-то давать на них ответы? Этого я не знал. Я пережил боль разочарования когда понял что и он этого не умеет. В какой-то момент я даже совершенно в нем разочаровался. Хорошо, что после я понял не менее важное: он умеет будить. Скольких людей разбудил он вместе со мною я не знал. Но даже если меня одного - я был ему благодарен. Не то чтобы это принесло мне пользу. Не могу сказать что это как-то меня изменило. Разве что я уже вряд ли смогу стать фанатиком той или иной веры. Если учесть, что моя мать была фанатичкой а моя тетя по матери умерла за веру - это уже немало. 

Не то чтобы это плохо - умереть за веру. Не то чтобы это хорошо. Просто мои рассуждения составили какую-то, если так можно сказать, важную часть меня. Иногда мне в них спокойно, порой они меня волнуют. 

Пройдя через сомнения мыслей юности я вернулся к своему художнику. Но вернулся другим - верным и спокойным. 

Я до сих пор не знаю что такое красота. Я прочел в книжке что добро и красота это вечные идеи человеческого ума, воспоминания о божественном. Что отсюда, быть может, идея о боге. 

Мы не видим красоты самой по себе и добра самого по себе но всегда откуда-то знаем, что вот это - красиво, а это - нечто доброе. Кто-то говорит, что это и есть искра божественного в нас. 

Как бы то ни было, мое дело - показывать красоту. Я рад, что не забросил его в юношеских терзаниях. 

Позднее, прослушав в университете лекцию о Сократе а понял насколько они похожи - мой старец и знаменитый мудрец. Разве что последний был, быть может, родоначальником-оригиналом, а мой- только продолжателем. Но может и тот, первый из известных, не был. Может и он за кем-то следовал. Нам никогда того не узнать. Да это и не важно.