Из неопубликованного...

... того, что, вероятно, и вовсе никогда не появится. Да, именно из того, что я улиточными темпами кропаю в стол...
К вечнозелёному флешмобу "Субботний отрывок"  от Марики Вайд. Не знаю, на кой, собственно, фиг, но пусть будет:)

...Застонав от невыносимой путаницы мыслей и ощущений, Алвин продел плечо в ремень винтовочного чехла. Увешался подсумками. Пригибаясь, лавируя в темноте и молясь, чтобы не оступиться больной ногой — пускай охламоны спят, пока могут! — принялся пробираться к подсвеченному огнями форта проёму.

У самого выхода блямба яркого белесого света впечаталась в висок. Прикрывшись ладонью и прикусив на языке невольную ругань, Алвин замер.

За пределами слепящего круга шелохнулась чёрная тень. Говорила она голосом Мика — негромким, но натянуто-звенящим, без намёка на сон.

— Командир? Ты чего… Куда?!

Алвин чуть не взвыл с досады: отдохнут они, как же!

Мик опомнился: луч, будто киношный джедайский меч, дёрнулся в сторону, резанул густую темень в противоположном закутке и погас.

Впрочем, в полный рост возникший поодаль силуэт заметить получилось. Значит, Хейл тоже…

Посреди месива ощущений вынырнуло одно, отчётливей некуда: отбой скорее всего отменяется. Для всех и каждого внутри этого периметра, без исключения.

«Не плодить панику». «Не позволять расслабляться». Алвин про себя зафиксировал две противоположные по смыслу установки. Скривился от накатившей горечи.

— Испытаю ваш презент, — буднично бросил вслух. Полный испарений сумрак клубился перед глазами. Лица парней висели в нём овальными масками без выражения.

— Мне тоже не спится… — Алвин скорее догадался, чем рассмотрел: под «овалом» Мика так же буднично пожали плечами.

— Душно… аж ком стоит… — поддержал напарника «овал»-Хейл. — Будто перед шквалом…

— Я на вышке. — Алвин жестом прервал вероятное продолжение. Вынырнул из-под крыши, распрямился. — И на связи.

Зная аризонцев, их наверняка понесёт к пиратским патрулям на подмогу. Это было правильно, он сам дал им подобное руководство к действию.

Но до чего же сильно, чёрт побери, fan, jävla skit, раздирало изнутри командирское желание дать парням хотя бы крохотную передышку. Даже если они сами с виду вроде забыли, как совсем недавно катались в компании с озлобленными туземцами, привязанные за запястья к заднему бамперу дикарского пикапа.

А Мэл… Мэл при встрече, которой уже никто не чаял, пыталась лечить охламонам их бедовые ободранные головы и никак не могла остановиться в попытках унять чужую боль.

Алвин в очередной раз обругал собственную память с её чрезмерной услужливостью. Обнаружил, что вот таким манером, погружённый в невесёлые мысли, будто какой-то лунатик в несознанке добрался до подножия вышки и торчит около лестницы энное количество минут.

Что ж, оно и к лучшему — зато глаза попривыкли к темноте. Впрочем, Алвин настолько хорошо знал путь наверх, что взобраться сумел бы и с мешком на голове. Вот так, ощупью, но безошибочно находя ступеньки и опору для рук, до самой последней площадки, многократно опробованной в качестве позиции днём или в сумерках.

Пока не окажешься наедине с небом и безраздельно властвующими в нём звёздами. Первое черным черно, вторые подмигивали остро и холодно, и холод этот резко, до озноба контрастировал с царящей у подножия вышки духотой. Ледяных колючек мириады, потому что мешающий их видеть свет людских фонарей тоже остался внизу дымкой ядовитого жёлтого оттенка.

Алвин и впрямь вдруг замёрз — наверное, вспотел, пока взбирался. Но на звёзды поглядывал с благодарностью, как на помощников в густую темень новолуния.

Волны угрозы, которую несла эта ночь, накатывали с неуклонностью прибоя. Того самого, что зовётся «рипом» или отбойным течением, недавним Алвиновым знакомцем, губящим пловцов.

Бросив ночи короткое проклятие, Алвин всё так же полуощупью распаковал винтовку. Откинул крышку объектива, сдвинул тумблер насадки в положение ON.

Теперь стрелок на башне был сродни кошке, вышедшей на ночную охоту, а может, кого покрупнее из того же семейства.

Сравнение вызвало ухмылку — и тут же гримасу от укола под сердцем. Всё память с её вывертами, в которых тесные объятия сплетались с лаской и наполненной нежностью словами.

— Ты похож на леопарда. Не такого, как здесь. Снежного. 

— М-м-м…

— Хочешь сказать, ты слишком прекрасен для подобных банальностей?

— Хочу сказать, что чувствую себя… размякшим. Околдованным. Что ты со мной делаешь, бессовестная? Ты не ведьма… ты сирена!

— Ф-ф-ф… сигнал тревоги? О-о-о, благодарю!

— Хватит язвить, всё ты прекрасно поняла. Я серьёзно.

— Так и я… серьёзно. Ты и правда прекрасен. Насколько это вообще возможно. Настолько, что сама природа косится на тебя с завистью…

Алвин сбился с дыхания — чересчур ярко представил последовавшие за словами касания. Изгиб «ведьминой» талии под его собственной рукой. Серебрящиеся в полумраке, щекочущие подбородок волосы, их запах, неведомым колдовством превращённый из химического «мыльного» в тончайший ягодный аромат. Сколько раз он прижимал её к себе, растворяясь в близости и зная, что дело не в одной только в телесной страсти. Сколько раз осторожно сознавал, что отхватил наконец у так долго молчавших небес драгоценнейшее из сокровищ…

Чтобы в итоге не уберечь его, потерять. Или в этом и был смысл? Подразнить психа возможностью счастья — и разом отобрать всё в наказание за причинённое ранее зло.

Нет уж, это чересчур даже для вас, господа заведующие небесной канцелярией. В конце концов, не с вашего ли попустительства здешний царёк превратил эти острова в сущую преисподнюю на земле?

Длинный выдох мелкими порциями прорывался сквозь сжатые зубы. Алвин проговаривал последнюю мысль вслух и про себя, с каждым слогом вытравливая прочь приступ злости. Где-то выше, вне круга объектива всё так же колко и холодно блестели звёзды, подмигивали, будто миллиарды глаз непостижимых для людского разума высших существ.  

Если им с их вечным молчанием в ответ на вопросы и мольбы всё равно на происходящее на земле, какого дьявола они берут на себя право судить и спрашивать за вину, отбирая самое дорогое? Или в этом иллюзия свободы выбора для каждого из крохотных винтиков их системы?

А может, им того и нужно: довести один из винтиков до превращения в костыль, могущий сломать механизм, что отравляет своим существованием один конкретный участок моря и суши.

Алвину почему-то казалось, что Мэл, будь она рядом, пришла бы к такому же выводу в только что выстроенной цепочке.

А ещё согласилась бы с его чувством: час «икс», когда совершение задуманного станет невозможно откладывать больше ни на минуту, вот-вот наступит. Возможно, ещё сегодня, хотя до полуночи осталось всего ничего.

Потом Мэл, конечно, поделилась бы собственной энергией и бодростью, возможно, даже в ущерб себе. Мгновением позже предприняла бы меры, ведомые только ей, чтобы на невидимом уровне усилить защиту всей группы целиком.

Несмотря на всю экзотичность способа, получалось у неё всё лучше — настолько, что даже таким прожжённым воякам, как аризонцы, оказывается, теперь не хватало в бою некой тончайшей, но ощутимой внутренней опоры.

Ох уж это извечное человеческое свойство привыкать к лучшему, к малейшему облегчению в грязной, изматывающей работе…

Ладно.

Мэл сейчас разделила бы местность на сектора и методично проверяла бы один за другим в активном режиме телепатического «радара». Алвин располагал куда более скромным по меркам сверхчувствительности арсеналом, но применял примерно ту же методу.

Аризонцы сейчас философски заметили бы, что мастерство не пропьёшь, впрочем, последний глагол заменили бы словцом погрязнее.

Алвин ухмыльнулся, чувствуя, как бардак в душе медленно, но верно уступает привычной сосредоточенности.

Пропущенные сквозь объектив ночника джунгли причудливо светились зелёным. Кажется, телепатический радар Мэл тоже размечал картинку местности разными цветами, — эта странная мысль при всей её иррациональности почему-то придала Алвину сил.

Будто Мэл тянулась к нему на подмогу сквозь пресловутую, трудно вообразимую «тысячу лет тому вперёд», плела ментальную сеть, ту самую, что, обнаружив угрозу, сработает как сигнализация.

И как боевая охранная система. Может статься, именно она вынудила заросли за забором сбросить пелену молчания, наполниться изобилием звуков. О, там, кажется, слышалось всё, вплоть до возни личинок в жирной земле и трепета крыльев ночных букашек. Береговую кромку лобызал прибой, в непрерывном движении колотил, тёр о песок и камни путаницу водорослей. К извечному плеску воды среди сбитых в колтуны длинных стеблей человеческое ухо в конце концов привыкало, а посторонний шорох легко было перепутать с вывертами напряжённого восприятия.