Макароны

            - Дед, расскажи про войну!

            - Помню, в баню попали. Хорошая баня, чистая, даже с вениками…

            - Дед, а про войну?!

            Мой Керим Загретдинович, старлей гвардии и артиллерист, воевал в Великую Отечественную под Калининым. Там же, в сорок втором, батарею накрыли залпом, а его контузило. Сильно, два года деда чинили в Куйбышеве и там же комиссовали. О войне дед рассказывал какие-то прибаутки, а мне хотелось о подвигах и стрельбе. 

            Сергей Макарович, начавший только в сорок втором и в свои восемнадцать, у Сталинграда, освобождал Варшаву и не попал на парад Победы только из-за «маленького» иконостаса. Две Красные Звезды он получил только к Новому, сорок шестому, году. Он рассказывал про кулеш, про то, как спали спина к спине, про окопы, про… в общем, тоже без боев. И любил читать книги про войну. 

            Мы стояли у Знаменского, в октябре девяносто девятого. Вторая чеченская только начиналась, нас перекинули, через Моздок, в Ставрополье и, с Курской, полк зашел в Ичкерию, в Знаменское. 

            Наш расчет несколько дней проторчал посреди степи, высаженный в «секрет» так, что даже сходить в сортир можно было только через километр, в какую-то неглубокую балку. Во все стороны было видно все и всех. Когда за нами вернулся наш батарейный ЗиЛ-131, у нас закончилось все, включая жратву, и только сигарет нам подкинули армейцы-танкисты, пропылившие мимо вчера утром. 

            Полк готовился идти с десантниками на Горагорск, стоял между несколькими виноградниками, и встретил нас густым мясным духом и… про «и» писать не хочется. Думаю, легко понять чувства, обуявшие совсем юные организмы при виде брошенного спелого винограда и представить последствия. 

            Полк стоял весело. Здесь был не Дагестан, с его постоянством «через день – на ремень», проверок тогда еще не наблюдалось, анархия и боевой дух царили повсеместно. Сходив в свой бывший первый БОН, кроме прочих анархических запахов учуял коньячный и даже попробовал, но немного. Комбатом у нас тогда был «его высокопревосходительство штабс-капитан», считавший нас за быдло и не уважавший младших офицеров. Все правильно, шакал офицеров никогда не уважает, зная свою шакалью сущность. 

            Вокруг начинало постоянно грохотать, но все были привыкшие. Две командировки полка в Дагестан, вылившиеся в восемь месяцев даже для нашего призыва весны девяносто восьмого, приучили к многому. Спать со стволами и магазинами, смотреть под ноги, не дрыхнуть на постах и не ссаться при выстрелах. Вторая командировка закончилась восемью гробами, отправленными в Краснодар с мая по июнь девяносто девятого, увезшими пять пацанов, одного прапорщика и старлеев Сашу Мисюру с Ильдаром Берсировым. Саша погиб в первом бою на заставе Гребенской мост, остальных добавили нападения там же, но чуть позже, и Аксай с Первомайским. 

            - Ну, где ты шляешься?.. – процедил «штабс-капитан», дергая усиками и жирными щечками. – Ваш расчет прикомандировывается к разведке. Пока остаетесь здесь, пойдете с ними к Горагорску послезавтра. 

            Про разведку «его благородие» добавил явно для пущего эффекта. Четверо гансов среди полного взвода спецов – чумовой расклад, плевать на срок службы и знакомства. Разведка не любила всех, все отвечали взаимностью. 

            Мы посовещались и решили нахрен остаться на позиции. Батарея собиралась тут же, мы раскинули плащ-палатки за каким-то большущим чеченским баобабом и рядом с остатками нашей каптерки, что старшина свалил без всякой маскировки прямо у нашего орудийного погреба. 

            Отправленного к нам разведывательного спец-духа послали по известному адресу и решительно заняли оборону, глядя на сохнущий виноград, закат и слушая неожиданно усилившийся грохот где-то справа. 

            - Зад`ало. – сказал Саша Селецкий, наш командир и вздохнул. 

            Алекс сильно вздыхал как раз с той самой степи, картавил агрессивно и его в самом деле все задрало. Во втором Даге Саня стоял на Гребенском и спорить насчет его усталости мы тупо не могли. Никому из нас такого не досталось, если не считать Аксай. На Гребенском было по-настоящему страшно, и Сашка, спустя полтора месяца после возвращения в Крас, на новую войну ехать совершенно не хотел. Но поехал, раз было нужно и никуда не денешься. Девались многие, особенно такие, как он, кубанские, проплачивали, завозили поросят и прочий магарыч, оставаясь в части или даже неожиданно заболевая. Сашкец отправился с нами, один из трех настоящих сержантов, учившихся стрельбе, уходу и ремонту нашей трубы, гранатомета СПГ-9М. 

            - Лифа, твою мать, - Санёк посмотрел на нашего единственного два-семь, - чо за хе`ней ты ст`адаешь?

            Лифа зашивал штаны, порванные аккурат на заднице и, как всегда корча странные рожи рябым лицом, игнорировал все и вся. 

            - Давайте положим. – Алехандро кивнул на трубу и мы, в первый раз после вырытых позиций, занялись чем-то из боевой работы. 

            Разложили станок гранатомета, опустив его вниз, накрыли оставшейся плащ-палаткой и даже натянули кусок маскировочной сетки, прошаренной, вместе с сигами, у танкистов. Коля разложил по дну окопа вьюки с гранатами, броники, кинул спальник и лег со своим шнурком. Две кожаные полоски ему стукнуло стянуть в косичку и теперь Коля полировал их кремом после бритья, больно уж ему хотелось носить жетон именно на такой красоте. 

Шура начинал зевать, день клонился к ужину, Лифа решительно потерялся в сторону штаба, куда приехал кто-то из офицеров с Краснодара, работавших с ним в клубе и спортчасти. Коля желал жрать, а с первого БОНа тянуло чем-то вкусным. 

            - Селя, пошли.

            Наш старший сержант, устроившийся поспать на его месте, похлопал своими девичьими ресницами на грубом крестьянском лице и вздохнул, вставая.

            - Манасып, ты справишься?

            А то. Слева, за кустами, сидели двое пацанов с батальона, с ПК, справа, укрывшись срубленными ветками, секретничали разведчики. А гранатомет мы стали заряжать в нарушение всех уставов с приказами. Не, а чо?

            Они вернулись минут через двадцать, довольные и дымящие «Нашей маркой». Коля притащил мне половину котелка чая, копченой колбасы с хлебом и, мать моя женщина, единственные нормально сваренные макароны за всю мою службу. С подливой из тушенки. А я все еще думал, когда тот шел – чего он так осторожно тащит крышку от котелка, чего ж в ней такое? Жареные ребрышки, свежий омлет или даже гороховая каша? 

            А это оказались макароны, не разваренные в клей, не брошенные так, что курам на смех, а именно нормальная домашняя порция макарон, густо политых сраной тушенкой с кусочками моркови. 

            - Вкусно, Дим. – Коля бережно поставил крышку на наш бак-термос с водой. – Но всего по порции дают. Ешь.

            Двадцать пять лет прошло. Я их как сейчас помню. И сами макароны и как Колька шел и нес, осторожно, стараясь не уронить. Чечня, осень девяносто девятого и макароны, вот ведь.