Циркобесие (18+)

Глянь, в чумнóм балагане реальности полдник. Опять без кефира.    

Оркестранты играют «Калинку» в минорной тональности.    

Дрессировщик и клоун со смехом лупцуют факира —    

потому что прохвост, да ещё и скатился в стендап и банальности.    

Солнце, бронзой античной сверкая, гремит в поднебесье.    

Мишка дует в жиклёр мотоцикла, мечтая о липовом мёде.    

У зверинца - весенний концерт: бесоёбие, мяв, ебобесие.    

А опоссум Игнатий висит на хвосте. Самый мелкий, последний в помёте.    

Эх, растяжки шатра на пределе, вот-вот оборвутся.    

Это, может быть, брак. Может, съедены ветром, дождями, но вряд ли.    

Клоун курит траву под зе Ху и под Хендрикса: форменный Вудсток!    

А в корóбке из фетра лежат чьи-то планы и мысли. Бескровны, одрябли.    

Как подковы, ломает идеи силач, кандидат философских    

лже-наук. Раскачался, мозги вынося поебенью.    

Подтанцовка читает архив крипто-бредней галковских.    

Шанкр реальности множится, пухнет, зерни΄тся шагренью.    

   Дети возле афиши с сомненьем: - Есть клоун, но нет пидарасов.    

- Сможет их заменить говорящая лошадь и жопа гимнастки?    

- А с билетами всем выдают леденцы запрещённых окрасов!    

- Запретите уж сразу дрочить — ну, для, блин, настоящей острастки.    

Если б смог абсолют этот сделать я чуточку сюрным,    

не висел на хвосте б, а катался б на Бентли Бентайга.    

И платил, чтоб сыграла на кожаной флейте ноктюрны    

мне гимнастка с прелестною жопой, бо-о-ольшая зазнайка.    

   Вёл беседы не в чатах тележеньки — только в реале.    

Был бы старшим в помёте. Счастливчиком как будьте-нате.    

С восклицательным знаком я жил бы — как в факториале, —    

это ль, блядь, не мечта для зверька с погонялом Игнатий?    

   Езуитская суть протыкает меня, словно пятку ахейца.    

Притвориться издохшим? Не выйдет. Проверено, знаю.    

Воцеркóвлен шутя. Воциркóвлен по самые бейцы.    

Вновь канун представления. Пятница. Снова страстная.    

   Вновь смеются макаки: Лойола, хорош абсолютить.    

Ты всего лишь опоссум, а в сущности — крыса. Чумная.  

Мы, смотри-ка, приматы, а это без малого люди,  

но и мы реализм абсолютный как шишки пинаем.  

   Пусть летит он пичужками, брызгами, комьями грязи.  

В пень его! Веселей угорать в хаотических вайбах.  

Слышь, Игнатий, пиздуй-ка, как тайный свидетель, во Фрязин.  

Или Фрязино. Станешь чудить на поминках и свадьбах.  

   Я и так-то свидетель. На свадьбе у сюра и дичи.    

Чёрно-белые фотки со мной и смешат, и пугают.    

Похуй, пляшем! У нас в шапито больше не до приличий —    

арлекины в себе здравый смысл, будто ведьму, сжигают.    

   Похуй знаки, ведь вход — каждый раз — без пароля.    

Похуй даты, ведь год — каждый раз — високосный.    

Из СИЗО абсолюта мы ж сорвёмся когда-то на волю?    

В цирке ужин.    

Чумной, но, как водится, постный.