Воски явились, чтоб им пусто было!

Туут с Тимьяном долго плутали по тесным улочкам. Увитые лозой и подвянувшими цветами балкончики почти соприкасались друг с другом. У дверей стояли узколобые растрепанные женщины, в мятых бесцветных платьях с беспорядочными рюшами. Они смахивали на усталых лохматых собак, эти потасканные блудницы, подумал мальчик. А на почти обнаженные мясистые груди было откровенно неприятно смотреть. Женщины провожали их равнодушными взглядами, сплевывая на землю куски кумцы. Здесь всюду красовались плевки, похожие на кровь.

Мальчик то и дело натыкался на бесчисленные ящики, корзины, груды тряпья, спугивая стайки крыс и насекомых. Тут можно было легко наступить на пьяного бродягу, дремавшего прямо на земле. Столкнуться с одноглазым воякой, извергавшим содержимое желудка в каком-нибудь тухлом темном углу. Смутиться от пристального взгляда восседающего на облезлом кресле сарсута[1] в красном колпаке с кистью на шнурке и обязательной тростью в руке. 

Тимьян не переставал дивиться дешевой и убогой кичливости этого района. Вывески с намалеванными уродливыми голыми бабами и вычурными розами поверх растрескавшейся старой краски; мусор, теснота, духота; яркая и приторная вонь притираний, потных тел, вина и специй, к которому примешивались киснувшие в глухих переулках кухонные отходы. 

Вонь не такая как в трущобах. Там царил запах нищеты, а здесь всюду несло... рабством?

 – В чем отличие нищих от рабов? – неожиданно спросил Тимьян старика.

Туут остановился и посмотрел на мальчика.

 – Интересный вопрос. Но я не буду на него отвечать. Хочешь знать почему?

 – Нет, – угрюмо ответил Тимьян.

 – А ты быстро учишься, низший. Избегаешь побоев? Ха! Запомни, низший: боли действительно нет. Чем скорее ты это поймешь, тем лучше. Поэтому не бойся задавать вопросы. Глупые в том числе.

 – Хорошо, – недоверчиво согласился мальчик. – Тогда почему?

 – Не хочу.

 – И все?

 – И все.

 – Я понял.

 – И что же ты понял, низший?

 – Вы всеми силами хотите дать мне понять, что вы – не учитель.

 – Ха! Далеко пойдешь, низший. Далеко! Скажу так: я не учитель. И никогда им не был. Нет, конечно у меня были… скажем так, подопечные. Но я их ничему не учил. Чтобы учить, надо знать. Чтобы знать, мало обрести бессмертие. А что я знаю? Да ничего. Взять хотя бы ту монету, талант. Если бы я знал, то не воспользовался бы ею. Я бы напрямую спросил Ии: «кто он?» Понимаешь?

Тимьян пожал плечами:

 – Но вы же только что сказали: «ты быстро учишься».

 – Ты мне надоел, низший, – раздражительно бросил Туут и ускорил шаг. – Не отставай.

Спустя какое-то время Туут остановился напротив заведения с уже набившим оскомину названием «Роза любви». М-да, вариаций с этими двумя словами здесь, в Сахте, иначе  «квартале роз», предостаточно. В квартале, где за всё время Тимьян не увидел ни одной живойрозы.

Заведение, мягко говоря, не вызывало доверия – обшарпанное здание с заляпанными окнами и облеванными стенами. Перед входом, на длинной лавке, сидели рыхлые полуобнаженные девицы, на лицах которых застыло выражение глубокой апатии. Между ними лежал, положив голову на ноги одной из них, мертвецки пьяный сарсут. Та блудница, на коленях которой он дремал, лениво посасывала длинную и тонкую курительную трубку, равнодушно отгоняя от хозяина мух его же красным колпаком.

Туут пригладил волосы, поправил котомку, и, откровенно нелепо улыбнувшись, вошел внутрь, повелев подопечному остаться снаружи и ждать.

Тимьян какое-то время разглядывал женщин, пока дама с трубкой не рявкнула:

 – Чего уставился, гаденыш? Иди отсюда!

Мальчик отвернулся.

В этот момент показались два монаха. Оба были относительно молоды, хоть и заросли неопрятными бородами. Оба в излохматившихся от времени ругах[2]. Истощенные и даже одичавшие люди с безумным блеском в глазах. У одного в руке была плошка с монетами, другой держал ивовый прут.

Блудница с трубкой толкнула сарсута.

 – Просыпайся, черт бухой! – прошипела она. – Опять эти двое явились! Просыпайся, я сказала! Воски[3] явились, чтоб им пусто было!

Монах, вскинув над собой прут, словно то был меч, заорал:

 – Вот ивина, друзья мои, вот святость пророка и чистота его!

 – Да чтоб вас! – воскликнула дама с трубкой. – Как же вы надоели, паршивцы!

 – Ивина! – самозабвенно продолжал монах, грозно потрясая прутом. – Да обратится сия розга в орудие карающее! Дай волю мне, пречистый Хуртин, искоренить мерзость похоти! Дай силы! Света! Света! Света! Тьфу на вас, смрадные! Тьфу на вас!

Удивительно, но монах с прутом и впрямь начал плеваться. Другой же, пав на колени, начал истово молится, впрочем Тимьян слов не разобрал, так как вопли его собрата заглушали всё.

Дама с трубкой встала, – голова сарсута при этом стукнулась о лавку, что никак не помешало ему дальше похрапывать, – и скрылась за дверью. Через пару минут она вышла с ведром и молча, продолжая как ни в чем не бывало пыхать трубкой, прищуриваясь от лезшего в глаза дыма, окатила восков помоями.

Крики тут же прекратились. Монах с прутом, буркнув: «да сгниют ваши души во тьме!»  удалился, даже не отряхнувшись.

Но на этом представление не окончилось. Его товарищ, смахнув в лица овощную шелуху и остатки ужина, на коленях подполз к шлюхе.

 – Эй! – взвизгнула она, когда монах обнял ее ноги, прижавшись лицом к животу. – Эй, ты чего это, паршивец?

 – Сгораю! – глухо отозвался он, судорожно тиская ее за ягодицы. – Сгораю от похоти! Сгораю!

 – Аля́к! Аляк, дурень пьяный! Спаси меня! Спаси меня!

Девицы на лавке откровенно потешались над ней. Сарсут спал, приоткрыв рот, из которого стекала, расплываясь по лавке, слюна. Монах буквально вклинился физиономией в промежность блудницы и что-то горячо бормотал, словно пытаясь заколдовать ее лоно. Она стучала трубкой по его голове и визжала. 

Наконец, сарсут проснулся. Вернее, вскочил с осоловелым видом и огляделся. Увидев, что происходит, ни слова ни говоря, он оттащил монаха от шлюхи и принялся его бить. У женщины на платье расплылось мокрое пятно.

 – Всю обслюнявил, сукин сын, – ругалась она. Сломанная трубка валялась на земле, среди помоев. – Сука, из-за него и трубку сломала.

 – Света мне, грешному! – молитвенно сложив руки, говорил монах, смиренно снося тумаки. – Света всем нам! Помилуй нас, святый Хуртин! Ибо грешны похотью вечной и непреходящей!

Сарсут, попинав его, так же неожиданно снова завалился на лавку. Вдоволь насмеявшиеся девицы подошли к монаху, и, поклонившись ему, бросили в плошку несколько медяков, после чего тот, охая и хватаясь за бока, побрел прочь.

Через полчаса, завязывая на ходу веревку на поясе, вышел Туут.

 – Я пропустил что-то интересное?

 – Нет, – ответил Тимьян, глядя на даму, но уже без трубки, несколько раздраженно отгонявшую мух от сарсута. – Ничего такого, о чем стоило бы говорить.

 – Я слышал какие-то крики.

 – Ерунда. Обычные безумцы.

 – Отлично. Тогда пошли.

[1] Сарсут – хозяин борделя.

[2] Руга – грубая ряса, хламида.

[3] Воски – монахи-аскеты.

... 

Скидка 30% на "Священный клинок бессмертных". Темное и очень странное фэнтези, лютый неформат, на любителя.