Блаженный Ефра умер!

Наконец показался и сам объект поднявшегося шума – престранный человек, наличием и даже излишком которых так славилась Карта. То был мешуга, тот самый Ефра и есть – голый, загоревший до черноты, до неприятности худой, весь какой-то узловатый и скрученный, с огромной копной донельзя грязных волос и такой же бородой до пупка. От него жутко смердело. Через плечо перекинута потертая кожаная сума, наполненная, судя по запаху, дерьмом, за собой он тащил привязанную за веревку полуразложившуюся собаку. Ефра шел странной дерганной походкой, опираясь на посох. Иногда он останавливался, постукивал посохом по земле и словно к чему-то прислушивался.

За ним следовали беспризорники. Пацаны улюлюкали, веселились и кидали в мешугу камни. Впрочем, они не слишком-то старались, потому-что каждое удачное попадание приводило Ефру в ярость. Мешуга начинал мычать так, словно во рту у него находилось что-то горячее, вытаскивал из сумы ком говна и кидал в ответ. Пацаны с визгом разбегались, но стоило странному человеку отвернуться, как они начинали снова.

Очень быстро пространство вокруг Ефры очистилось. Люди предпочитали наблюдать за ним издалека, перешептываясь, посмеиваясь и ужасаясь. Некоторые бросили разложенный товар и теперь громко сетовали на судьбу, на власти, не следящие за порядком, и на чертового мешугу, так некстати явившегося средь бела дня.

 – Может, и мы пойдем? – с мольбой взглянув на учителя, спросил Тимьян.

 – А чего ты боишься? Говна? Так ты только недавно оттуда вылез. Что, забыл уже?

 – Нет, не забыл. Но все равно, он… как-то пугает.

 – Карта – город святотатцев и безумцев, низший. Ты еще убедишься в этом. Была бы моя воля, я бы сжег его дотла. Но ты прав. Может, и правда, стоит поостеречься. Пойдем.

Но едва они отвернулись, как услышали пронзительный крик:

 – Горе нам! – голос мешуги был сухим, шершавым и невнятным. Казалось, что слова даются ему с трудом и тем сильнее был эффект. Видимо, он славился своим молчанием, и внезапно вырвавшийся возглас буквально потряс всех. Некоторые пали на колени и начали усердно молится. – Горе нам! – снова возопил мешуга и направил посох на Туута с учеником. – Вот! Вот! Вот! Вот!

 – Пошли отсюда поскорее, – шепнул старик, увлекая за собой Тимьяна, но было уже поздно. Их обступили люди. Еще несколько минут их окружали сплошь обыватели, озабоченные простыми житейскими проблемами, но стоило голому святоше, с говном в суме и дохлятиной на поводке, обратить на них внимание, как она превратилась в толпу фанатиков, пылающих праведным гневом. 

 – Горе! – не унимался Ефра, беснуясь все больше. – Вот!

 – Вот! – вторила ему толпа. – Ефра указал на грешников!

 – Кто вы такие? Откуда вы? Демоны? Святотатцы?

 – Святой Ефра указал на грешников! 

 – Бейте их! Бейте святотатцев!

 – Горе нам! Горе нам!

И тут Ефра, заорав, точно дикий зверь, начал раскручивать собаку. Из нее вылетали опарыши и всякая гниль. Люди, толкаясь, сшибая лотки со снедью, фруктами и посудой, ругаясь и визжа, побежали прочь. Но на этом представление не закончилось. Мешуга закатил глаза, по телу его пробежали судороги и… вокруг него возник вихрь. 

Туут с Тимьяном отошли в сторону и пригнулись.

 – Да он колдует! – сказал учитель. – Ох ты ж! Видно пес – это канка. Что дальше бу…

Мешуга направил вихрь в их сторону. Обоих, вместе со всеми, кто их окружал, отшвырнуло на пару десятков шагов. Тимьяну относительно повезло – проломив какие-то ящики, он уперся в тюки с тканью или одеждой. На голову просыпалась мука или что-то такое. Туут несколько раз перекатился, но быстро вскочил и с завидной ловкостью укрылся за  стеной.

Вокруг воцарилась суматоха. Звон покатившейся по брусчатке медной посуды; рвущиеся навесы; разлетающиеся товары; мешки, из которых вылетало, словно озверевший рой пчел, зерно; парящие ткани и рубахи. Проклятия. Мольбы. Угрозы.

 – Стражу! – кричали люди. – Стражу! Ефра совсем обезумел!

 – Горе нам! – ревел Ефра. – Изыди! Изыди! Изыди!

В какой-то момент веревка порвалась, мертвая псина улетела в сторону реки и магический ветер тут же стих. Крупа, тряпье, мусор, камни, куски овощей и фруктов – всё мгновенно рухнуло, придав и так разбомбленному участку базара еще больший хаос. Ефра сразу потянулся в суму, намереваясь продолжить атаку, но уже банально кидаясь котяхами, но Туут опередил его.

Орех величиной с кулак угодил смутьяну прямо в лоб. Ефра зашатался. Ком дерьма выпал из руки. Следом прилетел еще один. Мешуга глухо замычал, обоими руками вцепившись в посох, постоял так несколько секунд и упал. Нечистоты вылились из сумы.

 – Горе нам… ибо не бессмертны. Не бессмертны уже… Прошло, – явственно прошептал он в воцарившейся тишине, выдохнул и затих.

 – Святотатство! – с распахнутыми от страха глазами сказал один из торговцев, опасливо подойдя к мешуге.

 – Он умер? – спросил другой, с брезгливой миной обходя вытекшее дерьмо.

 – Горе нам! – сказал еще один, пощупав пульс Ефры. – Он умер. Умер святой Ефра, да освятит ему путь Предвечный!

Сразу повсюду начали раздаваться крики:

 – Горе нам! Блаженный Ефра умер! Что же теперь будет-то?

 – А что Ефра сказал перед смертью? О чем говорил-то? Кто слышал?

 – Грешники вокруг! Вот о чем! Землю нашу оскверняют! Да очистит нас свет! Света нам, горемычным!

 – Святотатство! Святотатство! Горе нам!

 – Грядут тяжелые времена! Вот о чем!

 – Демоны грядут! Ефра предрек нам! Сбывается! Горе нам! Помилуй нас, Предвечный! Света! Света!

 – Вот он, убийца! – не своим голосом закричал взявшийся из ниоткуда хозяин лавки со сладостями, которая после всего произошедшего представляла собой жалкое зрелище. – Держи убийцу! Вот он – грешник, смотрите! Вот он – виновник погибели святого! И с ним же ученик-бесеныш!

...

Скидка 30% на "Священный клинок бессмертных". Темное и очень странное фэнтези, лютый неформат, на любителя.