Алмазная ты моя донна

Сейчас прохожу замечательный курс по эмоциям от Анны Гутиевой в писательской академии Антона Чижа. 

В сборник от Ридеро не берут эротику 18+, поэтому задуманный сюжет пришлось втиснуть в 16+. В 20тз не уместилась все равно. 

Эта версия – для курса и сборника. А вот обложка будет для версии 18+, и там объем будет другой, как и сама история уже не будет отцензурена. Все назову своими именами, и секс будет везде, где он нужен, без купюр. 

А пока покажу вам эту, 16+ (18+ выложу уже в произведения позже, когда допишу ее). 

Алмазная ты моя донна 16+

Я открываю глаза, гляжу в потолок и концентрируюсь только на ощущении внутренней свободы, с которым просыпаюсь каждое утро последние полгода. 

Постепенно вместе с разумом пробуждается и чувство голода. Пора идти завтракать. 

Но стоит попытаться перевернуться на бок и привстать с кровати, как понимаю, что не могу этого сделать. Руки и ноги прочно привязаны к бортикам кровати, а интуиция шепчет, кошмар вернулся. 

Стоит прислушаться, шаги. Потом полумрак нарушает свет из коридора, миг, и дверь снова закрыта. И вот я вижу хищную полумаску и шепот, «Скажи, ты соскучилась, алмазная моя донна?» 

Я открываю рот, чтобы издать отчаянный вопль, но не могу издать ни звука. 

Паника нарастает, я изо всех сил тяну руки и ноги на себя, и тут… раздаётся звонок будильника. 

А сразу после этого начинает рычать мобильник, звонок на вибро. 

— Стеша, как хорошо, что ты позвонила! 

Пытаюсь говорить спокойно, не цедить слова, но и не напугать подругу. 

— Я всегда звоню тебе в одно и тоже время. Ань, всё в порядке? Ты же выставляла будильник на каждый день…

— Да, да, он и сейчас сработал, в самый нужный момент…

— Ань, я прошу тебя, пожалуйста, сходи к психологу. Хочешь, я сама найду тебе подходящего специалиста…

— Не надо, Стеша, очень тебя прошу. 

Подруга несколько секунд молчит. 

— Ань, уже прошло полгода, а ты живешь как затворница. Такие как у нас с тобой травмы сами по себе не проходят. 

— Но ты же не ходила к врачу. 

— Аня, я сделала лучше. Я нашла себе порядочного мужчину. 

— И он знает… о том, что тебе довелось пережить? Ведь ты же сама предостерегала меня от того, чтобы доверять мужчине свою историю. 

Стеша глубоко вздыхает. 

— Аня, ну а как ты думаешь, конечно он всё знает. Иначе не было бы никакого смысла начинать отношения. Нельзя начинать отношения со лжи. Прости, да, я говорила тебе другое, но сейчас думаю совсем иначе. Изменила мнение. 

Но раз ты не готова просто найти себе партнера, хотя бы сходи к специалисту. Даже просто чтобы у тебя кто-то был, кому ты сможешь выговориться. 

— Стеша, у меня для этого есть ты. 

— Нет, Ань, — решительно возражает Стеша, — я тот человек, который жил вместе с тобой в Аду. Это не тоже самое, что выговориться тому, кто ничего об этом не знает. 

Давай же, Аня, предприми что-нибудь, иначе выходит, что ты до сих пор в рабстве. Пускай не в клетке, где тебя держит враг, а в клетке, в которой ты держишь себя сама. 

Тут Стеша вновь задумалась, а потом неожиданно предложила: 

— Ну, не хочешь психолога, давай я найду тебе духовника. 

Я чуть не поперхнулась слюной от такого предложения. 

— Кого-кого? Духовника? 

— Ну да. Будешь ходить на исповедь. Знаешь, все, что рассказывает человек духовнику на исповеди, охраняется тайной исповеди. О том, что ты ему расскажешь, более никто не узнает. 

Ну, что скажешь? 

— Не хочу…

— А ты подумай. Слушай, — Стеша решила сменить тему разговора, — сегодня воскресенье, в кои-то веки вход в Гостиный Двор свободный. Там сегодня пройдут потрясающие вернисажи. Слышала, выставят даже Айвазовского. Ты бы сходила…

В самые темные мгновения жизни Стеша рассказывала мне о морских пейзажах великого русского художника. Но мне пока еще не довелось увидеть хоть одну картину не на экране мобильного телефона, который приходилось тщательно прятать…

— Я подумаю, — коротко отвечаю подруге.

— Подумай, но я бы на твоем месте не отказывалась от такой возможности. И согласись, нельзя же жить только походом на работу, с работы, с редкими заходами в супермаркет в соседнем от работы здании. 

Тебе пора начать получать удовольствие от свободы, наслаждаться ею. 

— Я не хочу свободу, — в который раз пытаюсь втолковать свое видение ситуации. — Сначала немного приду в себя и познакомлюсь с порядочным мужчиной, выйду замуж, уеду куда-нибудь в глушь, нарожаю ему детей. Мне же всего двадцать-два года. Ты же раньше сама говорила, я приду в себя. 

— Ну и мечта у тебя, Анька. Скукотища! Говорю же, сходи к психологу, потом к сексологу, и начни уже просто жить, а не выживать. Говорю же, пора. 

На мгновение закрываю глаза. Ну да, пора. 

Стеша еще что-то говорит, но тут я слышу мужской голос. Очевидно, рядом со Стешей сейчас ее ухажер. 

— Ладно, делай как знаешь. Пока, подруга, — буркнула на прощанье Стеша, а я застыла с трубкой в руке. 

Что это было? Он сказал ей всего два слова, но голос… какие-то нотки в нем показались до боли знакомыми. Настолько, что я ощутила во рту металлический привкус крови. Прокусила губу. Полгода такого не было и вот опять. 

Положив мобильник на прикроватную тумбу, закрываю лицо руками и начинаю рыдать. 

Не сразу удаётся прийти в себя. Контрастный душ, легкий завтрак, свежий кофе, и паника немного отступает. Хорошо, что Стеша ничего не заметила. 

Она права, мне нужно развеяться. 

***

Интересно, зачем Стеша рассказала мне про вернисажи в Гостином Дворе? Правда подумала, что мне это будет интересно? 

К психологу, как я ей уже сказала, я не пойду, боюсь не справиться с последствиями такого решения. 

Стеша всегда была решительнее, смелее меня. Вероятно, именно поэтому, неожиданно для себя я оказываюсь стоящей рядом с Гостиным Двором, куда, как и сказала Стеша, сегодня вход свободный. 

Прохожу мимо вернисажа с портретами, ни один не привлекает внимание настолько, чтобы задержаться и рассмотреть хоть одну картину повнимательнее. 

Натюрморты и вовсе никогда не нравились мне. «Мертвая природа», бррр… О том, что значит “натюрморт» мне тоже Стеша рассказала давно, когда обнимала и утешала меня после самого первого раза…

И тут я мгновенно забываю о том, о чем только что думала, проходя мимо натюрмортов. 

Прямо на меня смотрит картина Айвазовского «Девятый вал». 

Вот так вдохнуть вдохнула, а выдохнуть забыла. 

Чтобы убедиться в том, что меня не обманывают глаза, подхожу ближе, практически в упор. 

Подняв глаза на продавца, с придыханием спрашиваю его: 

— Скажите, откуда у вас здесь шедевр Айвазовского? Ведь это оригинал…

Продавец смеется и тут же обращается к кому-то, стоящему за моей спиной: 

— А я что говорил тебе, Коля? Только эксперт экстракласса смог бы отличить репродукцию от картины самого мастера. Поверь мне, при желании ты смог бы создавать свои собственные шедевры, а не только копии уже нарисованных картин. 

— Это репродукция? Не может быть!

И продавец, и все еще неизвестный мне художник не могли бы усомниться в моей искренности. 

Поэтому, с трудом оторвавшись от созерцания шедевра, пускай даже копии, потому что она настолько достоверна – глядя на нее, чувствую благоговение и ужас перед разбушевавшейся стихией, желаю взглянуть на мастера, владеющего кистью настолько, что он подчинил холст, кисти, краски своей воле. 

Обычно мне не приходится поднимать глаза: мужчины, с которыми доводится общаться, или моего роста, или ниже меня. 

Но мужчина, стоящий до этого за моей спиной, вынуждает сделать шаг назад и приподнять голову: он выше меня, с копной рыжеватых кудрей, глубокими карими глазами, красиво очерченным овалом лица, прямым носом, красивыми губами и ямочкой на подбородке. 

Глядя мне прямо в глаза, мужчина спрашивает, и мне кажется, что я слышу голос-оживший бархат: 

— Вам действительно понравилась моя работа? 

Не сразу совладав со своим голосом, отвечаю на заданный вопрос: 

— Понравилась? Нет. Мне показалось, что я попала на тот корабль, передо мной – девятый вал, а вы – капитан, и даете нам всем четкие указания. Кажется, нам суждено погибнуть, но пускай так, лишь бы рядом с вами…

Боже мой, кто тянет меня за язык? Откуда такие слова и мысли? 

Мечты о семье, муже, детях, домишке в деревне и скромной роли домохозяйки, мечты, которыми я делюсь с подругой, но которые еще несколько часов назад казалась утопией мне самой, сейчас внезапно обретают вполне конкретный образ. 

Но разве в принципе так бывает? Разве так могло быть, после всего, что довелось пережить, со мной? 

Недавно Стеша предупреждала меня, чтобы, если я познакомлюсь с мужчиной, не вздумала ему доверять.  

«В глазах любого мужика такие как мы – продажные твари. И никто из них не посмотрит на то, что мы жертвы». 

Но она сама призналась мне утром, что была не права. 

А этому мужчине мне хочется доверять слепо. 

— Николай Юрьевич Вереск, ни разу не художник, — представляется мне моя ожившая мечта, протягивая руку. 

Когда я подаю свою, вместо пожатия он галантно ее целует. 

Лишь прикасается губами к коже, легко, словно подул теплый летний ветерок, или коснулись крылья бабочки. А потом и не думает отпускать из плена мою ладонь. 

При этом он смотрит на меня отнюдь не так, как обычно говорят, «раздевает глазами». Наоборот, он словно покрывает меня защитой, невидимой, но осязаемой. 

— Какая у вас необычная фамилия, — тихо замечаю ему. — Очень красивая. 

— Досталась мне от отца. Как и отчество, Юрьевич, и любовь к красивым вещам. Мой папа создавал ювелирные украшения. Вереск – его псевдоним. Он не любил свою настоящую фамилию. 

Простите, вам это вряд ли интересно. И я не спросил, как вас зовут…

— Сотникова Анна Аркадьевна. 

— Очень приятно познакомиться, Анна Аркадьевна. Вы, я вижу, большая поклонница Айвазовского. 

— Великий художник однажды помог мне выжить. 

Заинтересованность во взгляде «ни разу не художника» становится очевидна, а я ругаю себя мысленно за то, что сказала лишнего. 

— Надеюсь, вы когда-нибудь расскажете мне об этом. 

— Расскажу. Если вы мне расскажете, почему называете себя «Ни разу не художник». 

— Это очень просто. У меня нет специального образования, я дилетант, самоучка. 

— В таком случае вы гений, раз способны создавать такие картины исключительно благодаря своему таланту. 

Я чувствую, что краснею, и ловлю себя на том, что до сих пор не освободила ладонь из его крепких пальцев. 

Стоит же взглянуть на Колю, и я вижу, что его щеки заалели тоже, а продавец тактично отвернулся. 

Мы смотрим друг на друга не мигая, и тут он поднимает вторую руку и касается моих волос. 

— Простите, что сделал это без спроса. Но я знаю, чего хотел бы: вас нарисовать. 

И плевать на то, что о моих способностях думает Гена. 

— Гена? Кто это? 

— Геннадий Воскобойников, мой партнер по бизнесу. 

— А чем вы…

— Строительством коттеджных поселков. За строительство отвечает Гена, я – архитектор по профессии. Благодаря своему отцу. Гену очень злит мой неформальный подход к своей работе…

— Злит? Почему злит? 

Это несколько озадачивает. Разве неформальный подход в архитектуре – это плохо?...

— Потому что на проектирование у меня уходит больше времени, чем у других проектировщиков. Мне интересно создавать разные здания даже в пределах одного коттеджного поселка. Я держатель основного пакета акций компании, поэтому Гена не спорит со мной. Но я знаю, будь на то его воля, они все были бы типовые удобные дома приятного типового цвета. 

Я сразу поняла отсылку к «Иронии судьбы или с легким паром». Один из немногих светлых фильмов, которые мне довелось посмотреть в деревне с мамой, когда Москва еще была в грезах, а то, что она мне сулила – не могло привидеться в кошмарах. 

— Настоящее искусство типовым быть никак не может, — серьезно говорю ему, постепенно утопая в пучине теплых карих волн, накрывающих меня с головой. 

Осторожно приблизив ко мне свое лицо, Коля прошептал мне на ухо: 

— Позволите помечтать о волшебном мгновении, когда я смогу покрыть ваше тело поцелуями, как небесный шатер покрывается звездами? 

— Позволяю, — отвечаю до того, как успеваю как следует подумать. 

Пускай Стеша смеется над моей мечтой. Я знаю, что эта мечта только что сбылась. 

И уверена я еще и в том, что мне доведется исполнить заветное желание того, кто воплотился в жизни – моей полностью сбывшейся мечтой. 

***

Как там обычно говорят про близкие отношения? Роман? 

Со знакомства на вернисаже прошло два месяца, а назвать наши отношения с Коленькой романом язык не повернется. Слишком уж пошлое, банальное, пошлое определение. 

И дело совсем не в том, что мы не занялись сексом у него в студии или в моей квартире в тот же день.

Два месяца мы встречались ежедневно, проводили вместе все вечера и ночи до утра, за беседами о живописи, музыке, скульптуре, литературе, о любви к братьям нашим меньшим и о том, насколько мир прекрасен и ужасен одновременно. Я позволила ему нарисовать свой портрет, называть себя его музой, провожать в салон на работу и встречать с работы. 

Шестьдесят неповторимых рассветов и закатов, и я призналась себе, что пошла бы за ним хоть на край света, стоило ему только позвать меня. 

Мы посетили все музеи, выставки, театры, культурные мероприятия, которые прошли за это время в Москве. 

А совсем недавно он свозил меня в Подмосковье, посмотреть на строящийся коттеджный поселок. 

— Ты потрясающий архитектор, — шептала я ему в машине, пока мы ехали назад в столицу. 

А сегодня мне так хочется нарушить все табу, порвать все связи с прошлым, окончательно освободиться от оков (кстати, кошмар мне не снится вот уже шестьдесят ночей). 

Со Стешей мы тоже почти перестали общаться. Причем не по моей инициативе, а исключительно по ее. 

Пока Коленька работает над очередной картиной, вдохновленной мною, я выхожу в аптеку и покупаю то, без чего не бывает безопасной интимной близости. 

Знаю, Коля не раз говорил, что готов ждать до свадьбы, но мне – мне хочется сделать это сейчас. Бросить вызов всем травмам, которые полгода, до встречи с Колей, мешали мне жить. 

Лунная ночь пленяет запахами и звуками, в темноте я целую любимого мужчину, и его сопротивление моим чарам длится совсем недолго. 

Волшебная ночь постепенно сменяется ласковым рассветом, а мы все отдаемся друг другу по любви. 

Когда все закончилось, Коля в благодарность ласково целует меня за ухом. 

— Это было божественно, алмазная ты моя донна! 

Почему мне чудится, что на меня упало небо? 

— Я в душ, я быстро. 

Стоя на коленях под упругими струями горячей воды, пытаюсь справиться с душащими меня рыданиями.

Господи, за что ты так со мной, за что??? 

Таких совпадений не бывает. Там, в рабстве, четыре года, ко мне являлся именно он… Коля? Мой нежный, ласковый, теплый, умный, любимый – на самом деле чудовище, не гнушающееся спать с рабыней?  

Поговорить с ним об этом? Страшно. 

Но с кем-то поговорить мне необходимо. 

— Стеша, привет. Это я. 

— Ань? Что у тебя с голосом? 

— Стеш, мне необходимо срочно с тобой поговорить. Мы можем увидеться? 

— Ань…

— Это срочно! Я приеду куда скажешь. 

— Ладно. Давай тогда в пять в «Шоколаднице» рядом с моей работой. Помнишь? 

— Да, я буду. 

Ровно в пять стою рядом со входом в ресторан. Стеша подбегает пять минут спустя и быстро целует в щеку. 

— Привет, подруга. Давай сядем, поедим и ты мне все расскажешь. 

Сели, поели, взяли лимонад, и я вкратце рассказала ей всё. 

— Скажи, Стеша, это может быть простое совпадение?

Стеша смотрит на меня в упор. 

— Совпадение? Аня, таких совпадений не бывает! 

— И что мне делать? Исчезнуть или… пойти в полицию? Может, все-таки поговорить с ним? Вдруг…

— Не вдруг! Аня, какая полиция? Они наверняка замазаны. Ты же знаешь, какие в этом бизнесе крутятся деньжищи. 

Лучше сделай вот что: ты ведь помнишь хоть кого-то из тех, кто присматривал за нами… тогда? 

— Только одного. Того, кто приводил новеньких и наказывал нас, если мы делали что-то не так. 

— Если твой Коля замазан, если он клиент, может, он не просто клиент. 

— А кто? 

— Организатор. Вдруг они знакомы? Не бросай пока своего…

— Он не мой!

— Ань, не истери, послушай. Не бросай его. Сблизься еще больше. Вотрись в доверие до самые печенки. И, когда он поедет на встречу с этим его деловым партнером, проследи за ним. Вдруг и партнер замазан. 

Начнем с этого, а там посмотрим. 

— Я попробую, — сказала я тихо, — но не знаю, сколько смогу выдерживать его присутствие рядом с собой. 

Стеша взяла мои ладони в свои. 

— Надо хоть сколько-то потерпеть. 

План признан рабочим, я стараюсь вести себя максимально естественно, но больше никакого секса. 

Коля попытался пару раз снова сблизиться, но я не позволила. Сказала, что у меня критические дни. 

А потом подслушала его разговор с деловым партнером, с Геннадием Воскобойниковым. Они ругались. 

Когда Николай назначил ему встречу, я запомнила время и место. 

Проследить за Колей оказалось до смешного просто. 

При входе в ресторан «Пушкин» Николай стоял и ждал Гену, а я стояла на другой стороне улицы и ждала его же. 

Ждала и дождалась. А через несколько секунд чуть не завопила на всю улицу. 

Да, это был он. Та самая мразь, которая отравляла жизнь мне, Стеше и еще двадцати рабыням в том борделе, где держали нас. А сколько таких борделей в Москве и вероятно, по всей стране…

Значит, те слова не ошибка и не совпадение. Если партнер Вереска по бизнесу – работорговец в секс-индустрии, Николай не мог об этом не знать. 

О том, что дала слежка, я немедленно сообщаю Стеше. 

— Что ты будешь делать дальше, Ань? 

— Пока не знаю. Перезвоню, — бормочу в трубку и даю отбой. 

О нет, я точно знаю, что стану делать дальше. 

В даркнете покупаю семизарядный кольт, а в аптеке нашатырь. 

В борделе извращенец, когда я теряла сознание, чтобы не дать мне соскочить, совал под нос ватку с нашатырем. Теперь я повторю этот трюк со своим мучителем. 

Неделя уходит на подготовку мести. В разговорах с подругой я не вдаюсь в подробности своего плана. Если после меня посадят, не хочу, чтобы и Стеша пострадала. 

Кольт и нашатырь прячу прямо в студии, где Вереск живет постоянно. 

Теперь дело за малым, мне нужно выбрать удачный момент. 

«Всё случится сегодня», — пишу смс Стеше, и выключаю телефон. 

Соблазнить Колю не составляет труда, к тому же еще раз стоит убедиться, что слова – те самые. 

Ну и, попробовала – убедилась. 

— Это было божественно, алмазная ты моя донна! 

Да что ты в Аду горел вечно, думаю про себя, удаляясь в душ. Вернее, сделав вид, что иду в душ. 

В ванной забираю из тайника кольт и нашатырь и возвращаюсь в спальню. Злодей дремлет, это мне на руку. 

Нашатырь в кармане халата, а кольт держу обеими руками. 

— Просыпаемся! — говорю громко и – стреляю без предупреждения в правое плечо. 

Злодей открывает глаза, от неожиданности не поняв, что у него огнестрел. 

Но проходит несколько секунд и мозг фиксирует ранение. 

— Аня, больно… За что? 

— Молчать, урод! Будешь говорить, когда я разрешу. У меня в кармане мобильник. Сейчас включу диктофон и ты мне назовешь все имена своим подельников и подручных, кроме Воскобойникова. Про него я знаю. 

— Ань, я не понимаю, о чем ты. 

За это он получает вторую пулю, теперь уже в правое бедро. 

— Тут осталось еще пять патронов. Хватит, чтобы развязать тебе язык. 

Мой враг лежит передо мной белый, а матрас, на котором он лежит, уже алый и постепенно пропитывается кровью. 

— Я жду. 

Стискивая зубы, чтобы не закричать от боли, Вереск повторяет: 

— Я не понимаю. 

За это третья пуля впивается в его левое плечо. 

— Если дальше так пойдет, без нашатыря мы не обойдёмся. Начинай говорить, или я выстрелю тебе в живот!

— Аня, умоляю, я все тебе скажу, только объясни, что именно ты хочешь слышать? 

— Имена всех подельников и подручных, кроме…

— Гены. Воскобойникова. В чем он замазан? 

— А ты не в курсе…

— Ответь!

— Торговля секс рабынями. 

— Господи…

— Хватит придуриваться! Хочешь, чтобы я напомнила тебе, что ты со мной делал? 

Четыре года! Четыре года! Сколько раз я слышала это проклятое «Алмазная ты моя донна!» 

И тут Коля смотрит на меня так, будто увидел привидение. 

— Подожди. Так все дело в этом? Ты сейчас на свободе. Тебе помогли сбежать? 

— Помогли. А что? 

— Кто помог? Подруга? Как ее имя? 

— Да причем тут это…

— Аня, ответь, умоляю…

— Ее зовут Стеша, а что? 

— У Гены есть сестра. Ее зовут Анастасия. Но все, кто ее знает, зовут ее Стеша. Мы с ней встречались. Лет пять назад. Недолго. Она… нехорошая. Корыстная, злая, жестокая… Аморальная. Но я не сразу понял, какая она на самом деле. Младшая же сестра лучшего друга и партнера. Мы с ней спали… Она слышала… Мой папа всю жизнь называл так маму. Он был… ювелиром. Дарил ей алмазы на все их даты… Аня, больно…

Мне кажется, что от объема информации я сойду с ума, но это не главное. Куда важнее то, что еще немного, и спасти Колю будет уже нельзя. 

— Кажется, ты собиралась выстрелить ему в живот. Давай лучше сразу в лоб, чего там мелочиться! 

Оборачиваюсь на знакомый голос. Стеша. А за ее спиной маячит ее братец, Геннадий Воскобойников. 

И, стоит увидеть их вместе, весь чудовищный план, в котором я была всего лишь пешкой, а королем, целью, был Коля Вереск, встает у меня перед мысленным взором. 

— Стеша, скажи, а почти пять лет назад ты указала своему братцу на меня? Решила, что я во вкусе Коли, и все это время плела паутину вокруг него? Решила отомстить за то, что он тебя раскусил и бросил? Или было что-то еще? Помочь братцу прибрать к рукам весь бизнес? Ты рассказала ему про алмазную донну? Его подослала ко мне? 

И тут заговорил Геннадий: 

— Это был я, Анюта. Знаешь, а мне даже нравилось. Ты ничего так, плюс это было нужно для дела. Ты представить себе не можешь, как мне надоело терпеть это пресмыкающееся! Вереск такой же бизнесмен, как я – орел…

— Нет, Гена, ты не орел, ты насильник и моральный урод! И ты назовешь мне сейчас все имена. 

— Разбежалась. Ты сейчас пристрелишь Колю, а после и себя тоже. 

Мы вызовем ментов. Попозже. 

Четвертая пуля кусает Стешу в печень. 

— Имена, или она будет умирать в муках! 

Гена стоит бледный как смерть и неожиданно достает из-за пазухи блокнот. 

— Тут все. Все имена, пароли, явки, суммы… Не доверяю электронным носителям информации. На, лови. 

Он бросает блокнот мне под ноги. 

— Ты же не хочешь сидеть за преднамеренное убийство. 

— Не хочу. Но придется. За два. 

По пуле в лоб на нелюдя, и я швыряю оружие в сторону. 

— Коля, Колюня, держись! Давай, нюхай. Только не закрывай глаза, слышишь? 

Сейчас… Скорая? Пишите адрес, срочно, огнестрел, большая кровопотеря, мужчина, тридцать-три года, вес примерно девяносто килограммов. Да, жду, быстрее! 

Коля, миленький, прости меня! Ты только держись… любимый! 

Ну почему, почему все должно закончиться так ужасно…

***

Пять суток я провела в изоляторе, с одной лишь мыслью: лишь бы он выжил. А дальше уже не важно. 

А на шестые сутки меня выводят из камеры в переговорную, где сидит пожилой адвокат. 

У него в руках какой-то документ. 

— Анна Аркадьевна, добрый день. Простите, что так долго, меня к вам послал господин Вереск, мой доверитель, еще три дня назад. 

Но сначала я должен был дать ход тому документу, что вы достали. 

— Какому документу? — язык во рту еле шевелится, я не верю своим ушам. 

— Так блокноту Воскобойникова. Их всех накрыли. Делом занялось ФСБ, отдел по борьбе с преступлениями, связанными с торговлей людьми и не только. 

Громкий скоро начнется процесс. Вы будете на нем ключевым свидетелем. 

— А как же Воскобойниковы? Я их…

— Да-да, вы их убили. Как раз вернулись вовремя, увидели, что бывшая любовница пытает господина Вереска, на глазах у брата, в состоянии аффекта отняли у нее кольт и убили обоих. Вероятно, в печень попали по неопытности. Криминалист написал нужное нам заключение на основании вот этих показаний моего доверителя. Можете с ними ознакомиться. 

От вас никакого заявления или письменных показаний не требуется. Вы защитили любимого мужчину и дважды спасли ему жизнь. 

Так что меня уполномочили добиться немедленно вашего освобождения и отвезти вас к моему доверителю. Он очень ждет. 

— Он… очень ждет… меня? 

Адвокат улыбнулся и кивнул. 

Интересно, смогу ли я смотреть Коле в глаза после всего, что сделала? 

Но стоит ему взглянуть на меня и протянуть руки, как я стремглав бросаюсь к нему в объятья. 

Как только мы остаемся одни, я спрашиваю:

— Как ты мог быть таким великодушным? 

— Я люблю тебя. 

— Я пытала тебя и чуть не убила. Если бы ты не сообразил вовремя, кто, как, для чего подставил тебя, я бы стала виновницей твоей гибели. А дальше Стеша и Гена бы меня убили, и инсценировали самоубийство…

Я бы не успела ничего сообразить. 

— В итоге их обоих подвела самоуверенность. 

— Нет, их подвел мой страх, что Скорая не успеет спасти тебя. Они думали уболтать меня, пока ты истекал кровью. 

Не поняли, что я полюбила тебя и истязала себя морально, не зная, как мне быть. 

— Даже думая, что я – это он?

Глядя в любимые карие глаза, киваю. 

— Да, как не странно это звучит. 

— Значит, вот что меня спасло… Они правда думали, что ты без допроса меня пристрелишь. 

— Их расчет не оправдался. 

Я замолкаю на мгновение, а потом задаю животрепещущий вопрос: 

— А после процесса что будет… с нами? 

— После процесса мы с тобой устроим медовый месяц. А женюсь я на тебе еще до него. 

— Правда? 

— Да. Не терпится назвать тебя своей, Анна Вереск. Кстати, я тебе не говорил, мою маму тоже звали Анна, и кроме «Моя алмазная донна» иногда папа в шутку называл ее «Анна на шее». 

Тебе как больше нравится? 

— Мне? Чтоб ты звал меня по фамилии. По своей фамилии. 

Это его улыбает. 

А я тут же добавляю: 

— И против алмазной донны я ничего не имею.

Мы целуемся, а я рада, что отправила в Ад тех двух изуверов, из-за которых чуть не лишила жизни самого дорогого мне человека на земле.