Дневник, День Последний

Мама уезжает в отель.

Она не говорит "я боюсь", но её губы подрагивают, когда она натянуто улыбается. Пальцы вцепляются в руль так, что костяшки белеют, будто она держится за край пропасти. "Ты же справишься?" — она бросает это вскользь, как будто спрашивает, выключил ли я плиту. Я киваю. Она целует меня в лоб — сухие, холодные губы, как у покойника на прощании.

Машина отъезжает, и я остаюсь один.

Трещина в стене пульсирует.

Я разношу бензин. Жидкость растекается по полу, впитывается в ковёр, поднимается по стенам, как чёрные жилы. Запах едкий, сладковато-гнилой, будто кто-то вскрыл брюхо старому зданию, и теперь оно истекает соком. Крысы не бегут. Они сидят вдоль плинтусов, мордочки повёрнуты ко мне, глаза — чёрные, блестящие, как будто покрытые масляной плёнкой. Они не пищат. Они ждут.

Спичка в моих пальцах дрожит.

Первая вспышка — синяя, почти невесомая. Потом огонь взрывается, взмывает к потолку, слизывая обои, обнажая гипсокартон, который теперь похож на кожу, содранную заживо. Трещина шипит. Из неё сочится что-то тёмное, густое — не кровь, не слизь, а что-то между, будто сама тьма научилась течь.

Я опускаюсь на колени. Пол горячий. Воздух колючий. В горле першит, но я не кашляю — просто смотрю, как огонь пожирает занавески, как тени на стенах корчатся, будто их рвёт изнутри.

А потом — смех.

Не мой.

Не человеческий.

Он вырывается из трещины, влажный, булькающий, будто кто-то давится собственной слюной от восторга.

Крысы подходят ближе. Их лапки шуршат по полу, шорох сливается с треском пламени. Они взбираются на меня — острые коготки впиваются в кожу, холодные тельца жмутся к груди, будто ищут тепла. Но я уже не чувствую ничего, кроме жара. Последнее, что я чувствую, — это крысиные лапки на своей коже. Они не кусаются. Они просто забираются на меня, будто хотят быть ближе, когда наступит темнота.

Последнее, что я вижу — как трещина раскрывается.

Как тьма внутри неё шевелится.

Как что-то тянется ко мне.

И я смеюсь.

Потому что наконец-то узнаю.

А потом — только огонь.

Только тьма.

И тишина.

Настоящая.