Довоенная девушка. Создание персонажа

Пришлось собирать по крупицам образ Нинель Бельченко, московской школьницы 1922 года рождения.
Смотреть старые фотографии, вспоминать детские книги о войне - я почему-то в детстве не любила сказки, но любила Гайдара и прочитала к школе все его военные рассказы и повести и даже военные корреспонденции, опубликованные в четырёхтомнике.
Просто превращаться в неё иногда.

И ощущалось, как победа, когда самые старшие мои читательницы - одной было 87 лет, другой 80, говорили: Белка у вас получилась похожа. 

И что должен был чувствовать парень 1968 года рождения, встретив эту девушку?

Отношения этих двоих занимали меня безмерно.
Им было суждено встретиться, они не могли остаться равнодушными. Они должны были быть влюблёнными у меня. Тем более, любовь девушке предрекла старуха-ведунья, у которой она застряла в начале войны и которая, по сути, спасла её от смерти.
"Придёт Ясень Ясный, собой пригож, сердцем чист. Люби, пока я жива"

Как она будет смотреть на него? Что сделает, что скажет? Поверит? Будет подозревать? Уж очень он не похож ни на кого. И английский почему-то знает. Почему не немецкий, который должны знать советские школьники, чтобы уметь говорить на языке врага?

А парень?.. А ему никто ничего не предрекал. Просто он чувствует волнение и боится сделать неправильный шаг. И пытается всё-таки сохранить остатки независимости. Тем более, он сам никак не поймёт, куда он попал и что за мир вокруг. И он бы, может, и разобрался, вспомнил, но девушка... Девушка всё затмила...

 "Я взял её за руку, мне хотелось посадить её к себе на колени, но она не села, осталась стоять рядом.
– Ты меня боишься? - спросил я.
- Просто это нехорошо, - сказала она сдержанно.
- Как нехорошо? - удивился я. – Сидеть у меня на коленях нехорошо?
- Нехорошо, - убеждённо сказала она. – Нескромно.
- Нескромно? – я не нашёлся, что ответить. – Но это, может быть, у всех подряд сидеть нескромно, - попробовал было я оправдаться, но прикусил язык. В принципе, в её понимании я вполне мог быть именно из тех, которые «все подряд».
- Нет, это просто мещанство, - сказала она убеждённо.
- Мещанство? – я слегка обалдел. - Это ж такая обычная вещь – женщина сидит на коленях у мужчины. Даже на картинах это рисовали известные художники… - честно говоря, я не помнил ни одной такой картины, в голове у меня была совершенная пустота, но я знал, что такие картины есть.
- Нет, это мещанство, - не сдавалась она. – Значит, нет равноправия. Значит, женщина игрушка, а не… а не друг, - она запнулась и замолчала.
- Слушай, – почти возмутился я. - Кто тебе сказал такой…
Я хотел сказал «бред», но испугался обидеть и стал искал подходящее слово, однако, не успел.
- У нас комсомольское собрание было, - сказала Нина. - Мы обсуждали отношения мальчиков и девочек. Дружбу.
- А любовь? – заинтересованно спросил я. – Любовь обсуждали?
- Любовь… нет… - сказала она тихо. – Мы обсуждали мещанские отношение между мужчиной и женщиной.
- Ну, раз вы это обсудили, тогда вопросов нет, - сказал я. – Против комсомольского собрания я пас.

Я уютно облокотился на подушку, сложил руки на груди и прикрыл глаза.
Если у тебя проблемы с девушкой, согласись с ней и отпусти её на все стороны. Такой закон.
Закон немедленно сработал: Нина почти сразу села рядом и вздохнула, приглашая к разговору. Я открыл глаза. Она сидела, потупившись, и перебирала складки на подоле платья.

- Баба Рада говорила, - сказала она тихо, - придёт твой человек. Силой светел, сердцем чист, сам пригожий…
- Ну, баба-то Рада на комсомольские собрания не ходит, - тихо фыркнул я. - Ах ты, Белка-Белка, - я не выдержал и засмеялся. – Ты уж выбери, или ты с комсомолом, или с бабой Радой. А то каша у тебя в голове…
- Каша в голове, - почти прошептала она и кивнула. – Правильно ты сказал. Я вообще никчемная. Видишь, как у меня всё? Ни одну девочку во дворе не поцеловали. Одну меня.
- Ну, так это замечательно, - сказал я. – Это значит, ты лучше всех. Это значит, ты красивая.
- Это значит, я непринципиальная, - она сильно затрясла головой из стороны в сторону. – Остальные девочки принципиальные. Они твёрдые. А я – беспринципная.
Я не удержался и заржал.
- Вот видишь, - сказала она, ломая пальцы. - Ты тоже смеёшься. Потому что я беспринципная…
- Это тебе кто сказал? – спросил я, отсмеявшись. – Девочки, которых не поцеловали?
- Откуда ты знаешь? – она повернулась ко мне удивлённо.
- Да завидовали они тебе, Белка ты, Белка, - сказал я.
- Нет… - она опять принялась качать головой… - Я же про себя знаю. Я нетвёрдая. Я ненавидеть не умею.
- Ненавидеть? – я изумлённо заглянул ей в глаза. – Зачем ненавидеть? Кого?
- Врагов, - просто сказала она. – Врагов надо ненавидеть. А я… не умею.

Я вдруг вспомнил пережитые ею бомбёжки. Она была права. Она была права, а я был не прав...
- Знаешь, - доверчиво сказала она,  - у меня в Москве подруга, Наташа Огарева. Вот она другая, принципиальная, твёрдая. Она понимает, ради чего нужно жить. Она стреляла даже лучше некоторых мальчишек.
- И ты тоже умеешь стрелять?
- Конечно, - она кивнула. – Наши девочки все умеют стрелять и оказывать первую помощь. С нами занимался санинструктор.
- Значит, ты умеешь стрелять, но не умеешь ненавидеть, - сказал я. – А где сейчас Наташа, не знаешь?
- Знаю. На фронте. В начале войны она училась в школе снайперов. А потом ушла на фронт. Вот она умеет ненавидеть. Мы с Наташей с первого класса дружим. И она всегда на своём месте. Это я бесталанная. Заболела в такое тяжёлое для страны время. Люди на фронт уходят, а я… Наташа бы не заболела… Знаешь, она в трудные минуты с Орлёнком разговаривает.
- Что? - Я изумлённо повернулся к ней. - С каким орлёнком?
- С Орлёнком. Про которого песня. Знаешь? Орлёнок, орлёнок, блесни опереньем, собою затми белый свет, – прочла она с выражением.
- Знаю песню, - сказал я. - Конечно. Но как она с ним разговаривает?
- Просто представляет его рядом и спрашивает: а как бы ты, Орлёнок, поступил на моём месте?
- И он отвечает? – помолчав, спросил я.
- Наташа говорила – да…

Она сидела рядом со мной – чистая, светлая девочка, не умеющая ненавидеть. Девочка, над головой которой летели бомбы, перед глазами которой двигались на фронт военные эшелоны, ощетиненные стволами пушек и пулемётов, девочка, которая видела, как умирают люди. Простые, обыкновенные. Не готовые к войне. Она сидела, мучаясь своей несостоятельностью, и я ничем не мог ей помочь.
Я сам не умел ненавидеть…"

------------------------------------------------------
"Между Лиссом и Зурбаганом"

Главы эти прочитать пока нельзя, они в части 4, "Мир, которого нет", а я пока докладываю ч2. Но с героем уже начало приключаться что-то странное.
Ну, такое обычное странное, когда ты просто от этого отмахиваешься, потому что некогда задумываться.

ИИ не знает, что такое "теплушка" и что такое "телогрейка". И косы заплетать не научился. Но я оставила эту не совсем лепую картинку, потому что общий внешний образ получился похожим.

Вот этот образ ближе к тому, что я вижу. Но он тоже слеплен из современной модели, и пришлось переделывать все черты лица.