Создание персонажа. 1941 год.

Единственное правило, единственное осознанное желание, что было у меня, когда я начинала эту длинную историю - никаких сверхличностей. Самые обыкновенные люди.

Как мы все. Как я сама. Никаких лазерных или заговорённых мечей. Никаких снадобий и зелий. Обычная жизнь. Никто ничего не может сверх того, что есть.

Да, герой провалился куда-то. Когда потом посчитал - в 1942 год. Ему там сказали: "Керчь".
Ну, а что тут сверхъестественного? Мы что, провалиться не можем в какое-то время?

Я однажды лет в 14 нашла дневник своей мамы. Начала, естественно читать )) Она как раз там была моя ровесница.
И я провалилась... Провалилось в то время, время её молодости, я даже почувствовала её одежду на своих плечах, матросский воротник... Я увидела цветы, которые она описала, даже запах почувствовала... Увидела улицу нашего города, по которой она шла...
Меня этот момент очень далеко унёс, я еле обратно вернулась, и ещё какое-то время ТАМ пребывала...

Часто я проваливаюсь лет в 10 назад, когда листаю свой блог и читаю старые коменты.
Иногда проваливаюсь, когда натыкаюсь в шкафу на свои детские маленькие платья - я их не выбрасываю (чтобы как раз проваливаться) ))
Провалиться в другое время - это просто вопрос воображения. Ну, и кругозора.

Провалиться можно во сне - самый простой способ - и я это использую то и дело. Моя героиня проваливается во сне, когда едет на автобусе в Керчь. И попадает в лето 41 года, в поезд, который прорывается из Крыма на большую землю.

- Вера! Вера! Где ты?!
- Нина, прыгай! Я здесь! Прыгай в окно!
Людская визжащая, орущая волна панически волокла меня по проходу то в одну сторону, то в другую, прижимала к сиденьям, спинкам, ручкам. Гул и свист всё ударяли и ударяли по ушам, перекрывая вой и детский рёв, вагон сотрясался от близких взрывов, и я быстро подумала: это конец, всё, мама, папа, прощайте, родные мои, вот как это бывает… 

А перед глазами мелькали распахнутые глаза, зажмуренные глаза, кричащие рты, оскаленные рты, мелькали взлохмаченные волосы, сбитые платки, корзины, мягкие узлы, сыплющиеся яблоки и абрикосы, кто-то меня ударил в живот коленом, и опять меня поволокло к распахнутым дверям накренённого вагона. Под ногами хрустело, люди вываливались из дверей и выбитых окон, скатывались под откос насыпи… 

В какой-то момент я очутилась возле окна, и в голове мелькнула надежда на спасение, но сзади навалила толпа, и я упала верхней половиной тела наружу.  Ужас объял моё существо: меня могло так раздавить совсем о жёсткий подоконник – перед глазами мелькнула кровь на раме – кто-то цеплялся здесь из последних сил - или это кого-то порезали разбитые стёкла… я закричала от боли и страха…
- Руки убирай, Нина! Убери руки с окна, тебе руки сломают! - пронзительно закричал знакомый голос откуда-то снизу.  
- Руки убери, дура! - завопило и над ухом.

И вдруг чей-то бас грохнул сзади: девку задавите, уроды, девку-то пустите – и внезапно за спиной стало свободно, и я панически выпрямилась – оказывается какие-то мгновения я не дышала вовсе, намертво пригвождённая к подоконнику…
- Прыгай! Что стоишь! – рявкнул на ухо мужчина.

...Я с трудом повела глазами: кусочек знакомого платья в горошек... дальше - загорелые запылённые ноги в знакомых парусиновых туфельках с голубой каёмочкой… Вера… Хотела её позвать, но только застонала беспомощно. И её лицо сразу появилось надо мной – встревоженное, тоже запылённое, испачканное гарью.
Вдалеке одиноко стоял на рельсах наш поезд с несколькими опрокинутыми вагонами, оттуда густо дымило и несло запахом, страшным и тяжким.
И где-то рядом всё плакал и плакал ребёнок…
Я разлепила губы.
- Вера, малыш плачет… потерялся… найди его…
- Нашёлся, мать нашлась, жива, - торопливо заговорила Вера. - Ручку повредило, больно ему…
- Надо полечить, сходи, отнеси ему что-нибудь, Верочка… печенья ему отдай…
- Сходили уже, перевязали… всё сделали, игрушек нашли… Лежи…
- Ты сходи, воду нашу отнеси…
- Нашли воду ему бабы…
- А что так народу мало кругом?
- Кто мог, ушли до Джанкоя, поезд ждать на Москву.
- А погибших много? Раненых?..
- Много… в локомотив метили, сволочи, попало по двум первым вагонам… третий загорелся. Машиниста убило…
- Голову не могу повернуть… Что там сзади?
- Убитых хоронят… две лопаты на всех. А ты была без памяти, потом спала часа два. Слабенькая ты... Ты поспи, Нина, из деревни за ранеными подводы пришлют к ночи, и ты доедешь. А там видно будет. Спи, силы не трать на болтовню…
- Мне так легче… когда я говорю…
- Ну, тогда говори…
- Как же ты чемодан-то мой нашла?..
- Так вагон-то наш цел остался, только перекосило его, вывернуло… Пустой и стоит. Пошли с людьми, вещи взяли. Походили вокруг, пособирали узлов всяких, одеял, раненых устраивать надо было…
- Это вы с убитых взяли вещи?
- А что делать, им не нужно… о живых надо думать…
- Так правильно, Вера?
- Правильно так. Это война… спи, Ниночка…
- Не могу я спать… я лучше буду говорить, мне так легче…
- Ну, говори тогда…
- А с поездом что теперь?
- Не бросят его. Пришлют паровоз…
- Отремонтируют? Опять пустят?
- Конечно, пустят. Ещё нас с тобой повезёт. Вот кончится война, и мы с тобой на нём поедем до Москвы.
- Ты как с маленькой со мной, а я же комсомолка… сама должна помогать. Раненым первую помощь оказать, я умею...
- Ну, ты лежи уже. Медработники среди пассажиров есть, всё делают, ты главное, силы не теряй.
- Это кончится, как думаешь? Война кончится?
- Конечно, кончится. Наши немцев бьют.
- Но мы же отступаем, Вера… мы отступаем…
- Временные это меры. Неделя-другая – и немцам конец. Ты даже не думай. У нас лучшая армия в мире. Вся страна на оборону работает, ты не сомневайся, выгоним гадов, не видать им Крыма. Голова не кружится?
- Вроде нет, жарко только…
Я повернула голову, щеку царапнуло острое. Ребёнок всё плакал. Что же там с ручкой у него, надо же посмотреть… Я машинально стащила душный шарф. Это молния куртки колола мне щёку, надо снять её, жарко в салоне… автобус мчится вперёд, пассажиры, разморённые, спят… И нет войны…
-----------------------------------------------
"Между Лиссом и Зурбаганом"