Великая Отечественная нашей семьи.

Один прадед — эталонный герой. Дошёл до Берлина, имеет награды. И я про него практически ничего не знаю — самого не застал, а дед развёлся и снова женился, связь осталась постольку-поскольку, а после он и вовсе умер. Зато квартира, где сейчас живём, в доме, где выдавали жильё героям Войны. Такая вот осталась память о героическом предке.

Второй прадед сгинул в 41-м под Белостоком. НКГБ. Вроде как (это судя по тому, что узнавал уже другой дед и рассказывал мне потом), пытался вывезти из-под носа у немцев какие-то важные документы. Как это произошло? В разбомбленном эшелоне, или на забитой беженцами дороге, на которую раз за разом заходили визжащие штурмовики, или при отражении атаки жутко рокочущих и неумолимо приближающихся танков с крестами, или просто откуда-то прилетело — и всё, темнота? Уже никто не расскажет.

Третий прадед в армии с 18-го года, но всю войну пробыл в тылу. НКВД. Сначала Архангельская область, потом — Калининский район, потом — Углич (директор деревообрабатывающего завода), после войны — Ленинград, лагерь военнопленных в Форели (бывашя больница, разбомбили). На заводе в Угличе тоже работали пленные, да и предыдущие места работы наверняка были связаны с чем-то подобным. Как будто бы ничего героического, но… Кто-то же должен был и чёрную работу выполнять?.. Да и в чём там заключались прадедовские обязанности в подробностях, тоже никто уже не расскажет. Медалей и орденов, понятное дело, он за всё это не получил. Да ещё и родного брата в 39-м расстреляли, так что явно был не на самом хорошем счету, как родственник «врага народа»…

Никого из этих людей я не застал, только по рассказам.

Дедушки и бабушки были на тот момент детьми. И из всех из них много общался только с бабушкой и с прабабушкой, ей мамой.

Один дед застрял в деревне, где точно не знаю — но туда пришёл фронт. Говорят, потом всю жизнь не выносил звука самолётов.

Второй дед попал в оккупацию, Новолисино, Ленинградская область. Под конец его с мамой попытались угнать в Германию — повезло, довезли только до Латвии, а оттуда уже всё: дальше должны были баржами, но на море немцы соваться уже боялись. В Латвии, конечно, жизнь была не сахар, но могло получиться и гораздо хуже.

Бабушку, прабабушку и всю семью эвакуировали из Ленинграда практически сразу, вслед за прадедом — в Архангельскую область, и потом дальше. Но в городе осталась сестра прабабушки, тётя Ляля, зубной врач. Эвакуироваться отказалась, хотя и предлагали… Сгинула в Блокаде. Прабабушка часто её вспоминала, говорила, что «лучше бы я осталась, уж я бы точно выжила, а Ляля была слишком не приспособленная». Вероятно, так бы и было. В эвакуации прабабушка расшивала платочки, делала женищнам маникюр с помощью своего наборчика и чем только не занималась, лишь бы добыть еды. Да и в целом в тылу было сложно.

Бабушка попала под операцию — остался жуткий шрам на ноге, глубоко вырезанный кусок мяса. Поднялась температура до 40, нога распухла, отправили в больницу. А врачи ушли на фронт, толковых не осталось, что делать — никто не знает.

В итоге разрезали ногу до кости. Было много гноя и реальные шансы, что бабушка не выживет. Вызвали отца, сделали прямое переливание крови, после чего она пошла на поправку. Выздоравливала долго, сильно хромала.

В больнице, случилась одна из самых жутких историй о войне, которые я слышал.

Рядом лежали эвакуированные из Ленинграда — мать и сын, жутко истощённые.

Врачи строго-настрого запретили давать малышу еды. Но он постоянно плакал, молил… Мать в конце концов не выдеражла, дала ему чуть-чуть киселя.

Через полчаса малыш умер.

После всего этого, да после операции — а резали без анестезии — бабушка и решила, что станет врачом.