Есть ли у эмбрионов душа

Она изменилась, похорошела, – посветлей брата; его медный, почти гнедой окрас у Лали золотился, спиралевидные кудри (гуще у темечка) плотно прилегали к ее голове, золотилось и гладкое, словно лупленое яичко, личико, схожее с братниным, как две капли воды – две рыжие веснушчатые капли; признаться, я отношусь с предубеждением к людям с природным сливочным или желтовато-грязным цветом лица; отличает их, на мой взгляд, неистребимое нахальство и некоторая вульгарность.

В детстве я их путал; оба были толстые, кудрявые, с мясистыми соблазнительными подбородками. Позднее Филолай вытянулся, а его сестра не то, чтобы похудела, а, скажем, оформилась… н-да, пухленькая она была… не толстая, а так – ярко-женственная, на нее было трудно смотреть.

Жила она с матерью. Филолай был особенным, он отличался от всех нас, потому что знал свою мать. У меня, Ивейна, Гюйгенса, дурачков-сиамцев, – у всех мальчиков были отцы, деды, порой прадеды, – у Филолая, кроме родственников по мужской линии, были еще мать и сестра. Бывало, когда отец в назидание или для острастки казнил молчанием (что-что, а молчать мой академик умел: напустив на донце глаз ресницы, вскинутым подбородком очертив вокруг себя замкнутый круг), я поплакивал и по ночам сочинял, как ищу женщину, чья яйцеклетка дала мне жизнь; она будет давать мне деньги на сладости и изредка гладить по голове, как Филолая – его биологическая мамаша.

У каждого оберсвальца есть родная сестра, похожая на него, как Лали – на своего рыжего братца, мы встречаем своих близнецов на улице, проходим мимо, не узнаем… легенду об утраченной половине и бесконечных поисках любви придумали те, кто потерял близнецов, чье одиночество – невосполнимо. В Оберсвале сыновей растят отцы, дочерей – матери; с тех пор, как мир поделен, поделены в нем и дети. ЭВС, Эпоха Вынужденного Соединения, когда для продолжения рода мужчина совокуплялся с женщиной, канула в лету, женщина больше не рожает и не вскармливает детей. Две сотни лет сия функция (довольно хлопотливая, надо сказать) лежит на инкубаториях, институтах репродукции и стеклянных искусственных лонах, где в собственном соку варятся две разнополые клетки – маленькие Ева или Адам. Обязанность горожанина – в репродуктивное время сдать сперму или яйцеклетки на консервацию. Через пару десятков лет – время учебы, забега по карьерной лестнице – через двадцать лет институт репродукции подберет оберсвальцу партнера: рост, вес, цвет волос, интеллект, общественное положение, – сто одиннадцать наработанных годами параметров. В лучших инкубаториях страны развиваются оберсвальские дети, по два эмбриончика – самец и самочка – от каждой виртуальной пары. Стерильность. Строжайшая анонимность. Последнее слово техники. В два с половиной года эмбриона-девочку принимает мать, эмбриона-мальчика с другого конца инкубатория с цветами и памперсами встречает взволнованный до глубины души отец («Человековедение», параграф 969).

Я никогда не узнаю, какая женщина даст жизнь моему сыну. Я никогда не увижу дочери.

Детопроизводство – вещь деликатная. Часть зародышей гибнет, приходится оплодотворять от трех до пяти яйцеклеток – про запас. Когда-то выживших сверх нормы эмбрионов умерщвляли на ранних стадиях – вторая-седьмая недели. Диспуты, пикеты, демонстрации: «Руки прочь от эмбрионов», ток-шоу: «Есть ли у эмбрионов душа», – теперь инкубатории оставляют жить всех младенцев. Лишние дети (по закону на одного оберсвальца положен один ребенок – большее количество детей ограничивает личную свободу граждан) принадлежат государству, на окраинах полным-полно детских домов. Кто знает, нет ли у меня братьев-сестер на окраинах…

Порой клетка делится на два, три эмбриона; довольно долгое время близнецы развиваются в общей пробирке; родители, навещая чад, неизбежно знакомятся, бывает, поддерживают связь с детьми противоположного пола (некоторые чудаки и в детдом ходят, к своим "лишним").

О близнецах далее author.today/reader/318922/2957330