Ритуал

Спустя несколько дней суеты и подготовки мы вновь спустились туда, где прошли первые часы моей жизни. Только раскаленный фонарь светился уже в моей руке. Отец шел впереди, храня молчаливую сосредоточенность, меня же снедало любопытство и, отчасти, нетерпение. Чудо возвращения к жизни хотелось увидеть своими глазами. 

Мы вошли в холод итишину, оставив заботы внешнего мира за порогом. Нас встретил все тот же плотный мрак, разгоняемый только лужицей света от фонаря. Но сразу в ритуальный зал отец не пошел, спустился еще глубже, в короткий, насмерть промороженный коридорчик, к запертой двери в мертвецкую. Достал из кармана ключ, отпер тяжелый навесной замок и шагнул внутрь. Я – за ним.

Свет упал на глыбы нетающего льда по углам, отразился в сколах и гранях. Я шагнул было дальше, поднимая фонарь, но отец коротким жестом приказал мне оставаться у входа. В слабых отблесках, впрочем, хорошо различались пять тел, лежащих в ряд не то на холстинах, не то на рогоже. Отец прошелся туда-сюда, внимательно всматриваясь в каждое и раздумывая, а затем протянул руку и коротким мелким движением будто поманил за собой один из трупов. Тот мягко взлетел и повис в захвате воли, окутанный невидимой пеленой, не дающей старым костям развалиться.

О Тьма, неужели и я был таким же еще недавно?! Коричневой от старости, ссохшейся мумией с ошметками кожи, в черных пятнах, с пустыми провалами вместо глаз и носа?

Глупо отрицать. Разумеется, был.

Отец все так же молча велел возвращаться. Труп плыл за нами, и мне отчего-то казалось, что спиной я ловлю чей-то пристальный взгляд. Усилием воли заставлял себя не ежиться, не оглядываться, высматривая тени во мраке. Ну в самом деле, кто тут  может быть кроме нас и мертвецов, которых отец снова тщательно запер? Будто они могли сбежать!

Но неприятное щекотливое чувство так и не покидало. Раскрывать рот и о чем-то спрашивать я не осмеливался.

И вот – ритуальный зал. Воздух все так же сух и проморожен. Старые ритуальные круги на полу – в первый раз я их не заметил. Алтарь с выемкой под тело в центре. Несколько черных свечей. Отец зажигает их от фонаря, не прибегая к личной силе. Мумия опускается на алтарь. Я остаюсь за пределами круга и замираю, не смея ни звуком, ни вздохом нарушить действо. Отец обнажен по пояс, волосы, против обыкновения, распущены и ниспадают тяжелой гривой ниже пояса. Под белой кожей бугрятся мускулы, а через весь живот тянется безобразный глубокий шрам, словно кто-то пытался его выпотрошить совсем недавно, но не преуспел.

Коротко взблескивает кинжал, прорезая широкое запястье. По несколько капель крови падает на руны в круге. Обагренный кончик кинжала вырисовывает три знака на лбу, груди и животе мертвеца. Пространство словно бы истончается, по моей спине  начинает сыпать ледяными мурашками.

С губ отца падают несколько тяжелых, как камни, слов на непонятном языке. И он, с сухим треском раскрыв рот мумии, вспарывает уже начавшую затягиваться рану еще раз и опускает руку к безгубым челюстям. Густые, тягучие капли звонко шлепаются в открытый рот, кровь начинает стекать обильной струйкой, но не переполняет его, а впитывается. Медленно, поразительно медленно течет время. Мне начинает казаться, что мумия мелко подрагивает и потрескивают, растягиваясь, остатки мышц и сухожилий. Отец на глазах стареет и будто бы сам начинает усыхать, но не прерывает живительного потока. Багровая, почти черная в слабом свете кровь все продолжает литься, а я вспоминаю собственные чувства: бредовую агонию, прожигающий насквозь жар, обрывки звуков. Но отец не поет, нет. сейчас он просто молча ждет.

И… о чудо! Сухие скрюченные пальцы на правой руке моего будущего брата дрогнули и сжались.