Субботний отрывок #10

– Ники-кун, помоги пожалуйста! – раздался голос справа, когда юноша выключал двигатели и системы на надголовной панели приборов. Он повернулся на зов и увидел Марифрей, беспомощно дёргающую пряжку ремней кресла, – Не расстёгивается, – "затухающим голосом" поведала беловолосая, жалобно глядя на него.

Пауэр отстегнул свои ремни и подумал: «Чему там не расстёгиваться-то?». Встав в проходе, он наклонился над девушкой и взял пряжку в руки. Кнопка вполне привычно утонула в корпусе, выпуская скобы боковых ремней, и тотчас ладони беловолосой легли на кисти его рук, прижимая их к животу девушки. Он поднял взгляд на её лицо, собираясь съехидничать, но не смог произнести ни слова – Марифрей сидела, прикрыв веки, в краешках глаз стояли росинки слёз, но она улыбалась.

В то время, как часть его разума, ответственная за ощущения, наслаждалась нежностью девичьих прикосновений, “вмонтированный в вершителя хронометр” бесстрастно отсчитал две с половиной сотни мгновений.

В проходе послышались шаги и в кабину заглянула Такао:

– Милый, пора бы начать выпускать нас, благородных дам и господ, – смешливо возвестила она, оглядывая застывшую пару.

Сидевшая в правом пилотском кресле беловолосая девушка вздрогнула, распахнув глаза, испуганно посмотрела на юношу и, повернув голову к виконтессе, прошептала:

– Простите меня, я забылась… – её лицо стремительно становилось пунцово-красного цвета. 

Когда она отпустила его руки, Пауэр направился открывать трап-дверь, шепнув по дороге синеволосой подруге:

– Постарайся её успокоить, ведь ничего страшного она не сделала.

Та улыбнулась, кивнула, прошла вперёд и, взяв ладони Марифрей в свои, что-то зашептала ей на ухо.

«Надо научить Такао обращаться с оборудованием самолёта... Когда будет время...» – подумал молодой граф, открывая выход, – «Только когда оно будет?..»

Вслух он огласил:

– Уважаемые гости, прошу прощения за задержку, вы можете выходить из самолёта, когда будете готовы.

Затем Пауэр сам вышел наружу, чтобы помогать спускающимся – трап-дверь всё-таки не очень комфортная штука.

Постепенно на площадку перед самолетом выбрались журналисты, Дэйтон с офицером и Сирона.

Последними вышли Такао с Марифрей. Более смелая виконтесса нежно приобнимала всё ещё сконфуженную подругу.

– Если хотите, идите к машине и можете садиться. Мне нужно вытащить нашего пленного и закончить здесь, – известил всех молодой человек.

– Мы побудем с тобой, если не возражаешь, – утверждающим тоном возвестила молодая Изуми.

Дэйтон вызвал бронеавтобус из города.

Ник вернулся в кабину самолета и закончил выключение систем. Затем снова вышел и начал возвращать самолёт в изначальное состояние.

– А зачем ты всё снимаешь? – удивилась Такао.

Юноша ухмыльнулся, приобнял девушку, и прошептал ей на ушко что-то, от чего щеки красавицы стремительно покраснели, она слегка отстранилась и стукнула его кулачком в грудь:

– Бака! Хóнтони бака!

Но потом сильнее прежнего прижалась к нему и поцеловала, обхватив за шею руками.

Ответив на поцелуи, парень мягко освободился от объятий:

– Любовь моя, я готов вечно делать это с тобой, но тогда мы тут до ночи не закончим, а хотелось бы вернуться в город засветло.

Виконтесса тихонечко вздохнула и отпустила его.

– Иногда мне кажется, что он любит свою исполнительность и чувство долга больше, чем нас с Асокой, – доверительно пожаловалась она Марифрей, скромно стоящей чуть в стороне.

– А что сказал тебе Ники-кун? – спросила беловолосая, потирая указательными пальчиками друг о друга, жест выражал любопытство и смущение одновременно.

– Он сказал, что системы самолёта он демонтирует, а "всё снимать" он будет с нас с Асокой-тян, – с хихиканьем зашептала Такао, обняв подружку.

Уши Марифрей покраснели с ещё большей скоростью, чем щёки виконтессы до этого. На фоне её белоснежных волос они стали выделяться, словно маки на поле созревших одуванчиков.