Интерлюдия

Поднявшийся ночью внезапный ветер разбудил деревья и раскачал фонари. Тени от бушующих крон извивались по стенам и паркету музыкального отделения, исполняя безумную потустороннюю пляску.

Алоиз Брешер шел длинными широкими коридорами и паукоподобные руки теней хватали его за ноги, руки и плечи, оплетали, укутывали, лизали, силясь проглотить. 

Он прошел главную рекреацию, свернул в коридор струнного отделения и проследовал дальше. 

Старый, весьма условный замок репитории, где имелся старый, расстроенный, и все же великолепный рояль, ещё со студенческих времён легко вскрывался отмычкой.

Лозя привычно провел ладонью по черной полированной крышке, осторожно поднял ее, сел на табурет перед роялем, встряхнул кисти рук и тронул одну клавишу. Прислушался. Клавиша отозвалась звонко, нота вспорхнула, забилась по темным углам класса и распугала и без того испуганные тени. 

За ней последовал первый аккорд. Тихий, осторожный, минорный…

Вскоре музыка набрала глубину и темп. Пальцы полетели по клавишам. И пластика их была бесподобна.

Лозя мог играть всю ночь и все утро. Импровизировать новое, повторять старое. Путешествовать по океану звуков, искать покой, но находить лишь недолгое отдохновение. 

Сегодняшняя грустная пьеса, местами динамичная, местами трагичная, и порой лиричная, рассыпающаяся звонкими каплями первой октавы, стала прекрасной иллюстрацией всего последующего дня. День этот - холодный, ветреный и дождливый, принес целую симфонию таких же лиричных, драматичных и динамичных событий, а потому звучал в унисон с одиноким  пианистом.