Автор на распутье

Многострадальное  продолжение «Другого глобуса»-таки приближается к финишу. Во что даже  сам автор местами уже переставал верить. Сейчас дописывается последняя  глава. Потом еще эпилог и одну главку надо будет дописать-доработать. В  знаках это – меньше 20-ти тысяч, но так как в день продвигаюсь я всего  на одну-две тысячи (увы, больше не получается), то появление детища на  свет ожидается в июле. О чем я и сообщаю в новой обложке.

Не  знаю, почему, но вторая книга цикла дается гораздо труднее, чем первая.  И в этой связи автор находится на распутье. Ведь все мои романы  создаются по принципу «как это было на самом деле?». То есть, я беру за  основу какой-то, вполне реальный, но загадочный исторический факт (или  личность) – вроде алхимика Фламеля из «До и после моей смерти» или  манускрипта Войнича из «Другого глобуса» и… – собственно, в сюжете  романа и раскрывается эта историческая загадка.

Никто  не знает, изобрел ли Николя Фламель на самом деле «философский камень»  (и никто не верит в это!). Но есть некоторые – косвенные, как говорят  юристы – доказательства того, что-таки да, изобрел. Но если так, то что  было дальше – ведь тогда он должен был обрести бессмертие?..

Почему  никто до сих пор не расшифровал «манускрипт Войнича», хоть это пытались  делать лучшие криптологи в мире? И какую страшную тайну он от нас  скрывает?

От  чего умер папа римский Александр VI? От укуса малярийного комара, как  утверждает одна из «официальных» версий? Слава, слава  комару-победителю»! Какой-то, прям, «самонаводящийся» комар, точно  выбравший из многочисленных гостей того, ставшего последним для папы  пира, только двух человек – именно папу и его сына!

И  вот таких исторических загадок, которые могли бы стать сюжетами новых  романов, накопилось у меня уже изрядно. Но если и следующие романы будут  рождаться в таких муках, то ведь жизни не хватит! Да и стоит ли оно  того?..

Во время нашего с Барбароссой визита к тогда еще будущему папе, Юлию II, он показался мне человеком, если не симпатичным, то, во всяком случае, здравомыслящим и рациональным. И действительно помог нам выйти на предполагаемого убийцу Родриго Борджиа-младшего. Но конечно, он не догадывался о том, что уже через много-много лет после своей смерти, поможет мне еще раз – ведь только благодаря родственным связям с ним такая бездарность, как Франческо Мария Делла Ровере смог стать главнокомандующим папской армией и, таким образом, оставить свой след в истории. Оставить, словно специально для меня!

Впрочем, и с этим «единственным ребенком» путь тоже предстоял не близкий – в эпоху средневековья и раннего ренессанса технология предотвращения беременности только-только начала уходить от тех же заклинаний, и детей как у простолюдинов, так и у «благородных» было много. Но, как говорится, а кто обещал, что будет легко? 

Что ж, пойдем по этой, оставшейся единственной, дорожке. Дети… Детей этот полководец наплодил – словно штамповал будущих солдат для своей армии. Как минимум, пятерых. Пять ветвей рода, от каждой из которых отпочковывается еще по несколько веток. Внуки, правнуки… 

Я прослеживаю биографии тех из них, от которых хоть какая-то биография осталась. Но чем дальше и глубже я продвигаюсь по этому генеалогическому древу, тем сильнее испытываю ощущение тревоги. Словно красная лампочка начинает мигать в мозгу, сигнализируя, что есть какая-то закономерность во всех этих жизнях, которую я упускаю. 

Я рисую это древо с прямоугольниками-плодами на его ветках, в которые вписаны сохранившиеся имена, фамилии и годы жизни потомков папы Юлия II. Большинство прямоугольников остаются пустыми и я рисую в них вопросительные знаки. Увы, за одним из этих вопросительных знаков, видимо скрывается и имя Хулио де Робераса.

Вечером Рита с интересом рассматривает мое произведение. 

— Ничего не замечаешь? – с надеждой спрашиваю я, но она строит недоумевающую гримасу и качает головой. — Мне кажется, здесь есть какая-то закономерность, – начинаю я объяснять свои сомнения… Неожиданно Барбаросса, сидевший тут же, на столе, спрыгивает на пол и стрелой вылетает из комнаты. Несколько задетых им воздушных шариков хлопают ему вслед, словно провожая залпами салюта. 

— Барби!.. – возмущенно кричит Рита, но его топот уже стихает внизу лестницы. — Только сегодня разложила!.. – сокрушенно произносит она, подбирая с пола безжизненные резиновые тряпочки. Но я уже хорошо знаю своего кота, и мне кажется, начинаю что-то понимать. Я с подозрением смотрю на эти разноцветные остатки праздника у нее в руках, затем – на генеалогическое древо семейства Делла Ровере и улыбаясь, облегченно откидываюсь на спинку кресла.

— Годы жизни? – читает Рита у меня в голове.

— Да. Большинство из них умерли, не дожив до тридцати, многие – до двадцати. И, кроме того, большинство умерли не своей смертью – погибли в битвах, утонули, стали жертвами покушений… Ты помнишь эпитафию на могиле Барриоса: «Память сохраняет проклятие»? Вот оно, проклятие, которое он наложил на все потомство Делла Ровере! Все они должны были умирать насильственной смертью, молодыми. Остается выяснить, что имелось в виду под памятью и какую роль она должна была играть в этой истории?

— Мне кажется, я догадываюсь, – говорит Рита. Она слепила комок из остатков лопнувших шариков и теперь разминает их в руке, как кистевой эспандер. — Очень просто – это память о нем... Проклятие должно было действовать, пока сохраняется хоть какая-то память об Алфонсо Барриосе – поясняет она, встретив мой непонимающий взгляд. — Помнишь, ты говорил, что уничтожители его могилы все время повторяли слово «последний»?

— «Последняя» – поправляю я, – но это не важно. Они были настолько наивны, что всерьез верили, что могила – последнее, что сохраняет память о Барриосе и с ее исчезновением исчезнет и память о нем. Кстати! – вспоминаю я вдруг, – если наша догадка насчет проклятия верна, то становится понятным и мотив убийц жены Барриоса. Таким образом, они пытались уничтожить память о нем.

— Наивные люди!.. – задумчиво произносит Рита. — Память – это единственное, что невозможно уничтожить.

— Да, – соглашаюсь я. — Между прочим, у Алфонсо Барриоса были и дети, кажется, трое. Любопытно было бы проследить и их судьбу, но боюсь, что это будет сделать невозможно.

— Скорее всего, да, но это уже не обязательно. Я уверена, что наша догадка о проклятии верна. Как говорится, слишком много совпадений для того, чтобы они были просто совпадениями. И каждый факт идеально укладывается на свое место, как пазлы в картинке. 

— Но если так, то верна и моя гипотеза о том, что Хулио де Роберас – дальний потомок Джулиано Делла Ровере, и это – последний пазл в нашей «картинке».

— Если бы дневник Барриоса действительно существовал и его можно было бы дост… то есть, найти… - рассуждает вслух Рита. — В нем наверняка есть ответы на все вопросы.

— На многие, но, скорее всего, не на все, – возражаю я. – Это у испанской королевской четы Алфонсо Барриос был аделантадо, «большим человеком». А у Джулиано Делла Ровере и Савонаролы он был простым исполнителем. Киллером. А киллера заказчики не посвящают во все подробности их взаимоотношений с жертвой. Так что, думаю, что, например, почему Делла Ровере выбрал своей жертвой сына своего предшественника, а не его самого, мы можем и не узнать из дневника. Даже если бы он каким-то чудесным образом и сохранился, и мы бы его нашли. Впрочем, – добавляю я, загадочно улыбаясь, – у меня на этот счет есть одна идея...