Отрывок из нового рассказа «Преступление в мансарде с цветочными обоями» (название предварительное)

В тот вечер я надела халат с уточками. Не потому, что собиралась кого-то удивлять, а просто потому, что халат был невероятно уютный, а удивлять, по большому счёту, уже давно было некого. Кот Барсик, развалившийся на подоконнике, с философским видом наблюдал за дождём. Я собиралась заварить ромашковый чай и доесть вчерашние сырники, когда зазвонил телефон.

— Алло, Агата? — голос у Вики дрожал, как пудинг на новогоднем столе.

— Да. Ты чего там, опять кто-то из твоих исчез?

— Хуже, — прошептала она. — Он появился.

Я медленно поднялась из кресла, и ткань халата издала подозрительный шелест, будто сама предчувствовала неладное. Барсик лениво повернул голову и уставился на меня с видом уставшего психотерапевта: «Снова началось, да?» Я и сама не была уверена. Я ведь просто хотела чаю. Но в голосе Вики прозвучало что-то… как если бы в уютную комнату, пахнущую ванилью, внезапно вошёл сквозняк с улицы — тихо, но холодно, и сразу стало тревожно.

— Кто? — осторожно спросила я, открывая крышку чайника.

— Покойник, Агата. Он сидит в мансарде.

Я застыла. Либо я плохо спала прошлой ночью, либо Вика снова перепутала бутылочку снотворного с чем-то более творческим. Но, насколько я помнила, мансарда у неё не была общежитием для живых, не говоря уже о мёртвых.

— Ты уверена? — спросила я, отставив чайник.

— Он сидит в кресле у окна. Тот самый клетчатый плед. Ты же помнишь, как я его тогда…

— Конечно, помню, — прошептала я. Я помнила каждую деталь того вечера.

Прошло три года. Тело профессора Адамова так и не нашли. Только записку — без адресата, без объяснений, с одной строчкой: «Прощай, и спасибо за вишнёвое варенье». С тех пор Вика избегала своей мансарды, хотя и продолжала платить за уборку — якобы ради приличия.

— Он… — она сглотнула, — он сидит там и держит в руках банку. Варенья.

Повисла короткая, настороженная тишина. Барсик зевнул так выразительно, будто хотел напомнить: «Некоторым тут вообще-то пора спать». Я поднялась, и втиснула ноги в любимые тапочки с ушами, которые давно заслужили отпуск. Подошла к комоду, выдвинула нижний ящик и извлекла свой потёртый блокнот — на обложке аккуратными золотыми буквами значилось: «Записки любительницы преступлений, тайн и десертов».

— Через десять минут буду у тебя.

— Только не забудь сумку! — зашептала Вика с внезапной срочностью. — А вдруг это не привидение… а кто-то хитро замаскированный под... банку варенья.

Моя сумка, как и положено уважающей себя сумке для внештатных расследований, ждала в прихожей — между зонтиками, пучком давно забытой лаванды и крючком, на котором одиноко болтался сиротливый носок без пары. Я закинула в неё всё нужное: фонарик, шоколадку (для моральной устойчивости), перочинный ножик, две валерьянки — мало ли, вдруг в этой истории отпаивать придётся не Вику, а меня, — и шагнула за порог.

На улице было сыро, темно и пахло мокрыми акациями и чем-то невыразимо тревожным — словно сам воздух что-то знал, но отказывался говорить.

До дома Вики от моего было минут пять пешком, если идти не торопясь и не обращать внимания на капли дождя, падающие за шиворот

В доме светился один единственный оконный квадрат — мансарда. Мягкий, чуть желтоватый свет проливался на ветви старого вяза и казался таким домашним, как будто там, наверху, кто-то читал книгу и ждал, когда вода в чайнике закипит.

Я поднялась по старой лестнице, скрипучей, как чьи-то нервы после семейного ужина, и постучала во входную дверь.

Тишина.

Я толкнула дверь. Она оказалась не заперта.

Внутри пахло… по-домашнему. Мятой, лавандой, и немного — старым вареньем. В прихожей царила полутьма. Я аккуратно закрыла за собой дверь и осторожно позвала:

— Вика?

Ответа не было.

Я прошлась мимо кухни, где на крючке висело полотенце и одинокая кружка осталась на сушилке, как будто кто-то попил и оставил. Всё было будто слегка замедленным — как сцена из фильма, где на экране только дом, и музыка нарастает, но ничего не происходит. Ни шороха, ни шагов, только моё собственное дыхание и звук дождя, который теперь барабанил по стеклу более решительно.

Я снова тихо позвала:

— Вика, ты тут?

И снова — ничего.

Тогда я поняла, что если Вика и есть в доме, то наверняка в мансарде. Я подошла к винтовой лестнице. Она вилась вверх, как старая лоза, и каждая ступенька реагировала на движение тихим скрипом — не жалобным, а скорее удивлённым.

Поднялась.

Мансардная дверь была приоткрыта — на ладонь, не больше. Оттуда лился тот самый слабый мягкий свет. Я вновь тихо позвала:

— Вика?

И тогда… снова тишина. Такая густая, что казалось — в ней можно утонуть.

Я толкнула дверь.

И в тот момент, когда мои глаза привыкли к полумраку, я увидела его. Он действительно сидел в кресле. Тот самый плед, та самая банка… И его глаза.

Он смотрел прямо на меня...

И вдруг… моргнул.