Эскапизм как потребность в ярких ощущениях

Часто удивляются, как мог Александр Сергеевич отзываться о женщине, ему небезразличной, одновременно и дурно, и хорошо. «Гибкий ум» и «дура», «гений чистой красоты» и «вавилонская блудница». Но если изучить внимательно документы и хронологию событий, можно заметить, что оценка его не скакала хаотично в зависимости от вожжей в подхвостье, а менялась со временем – от восторженной до остро пренебрежительной. Надо сказать, настоящая Анна Петровна мало соответствовала тому образу, который набросал поэт в своем бессмертном стихотворении, и который она сама пыталась впарить в мемуарах читателю. Вульф отмечал: вся ее жизнь в любви. Она же писала:

«Течение жизни нашей есть только скучный и унылый переход, если не дышишь в нем сладким воздухом любви», - понимая под оной исключительно плотские отношения с мужчиной.

К детям была равнодушна – кроме младшего сына, рожденного от второго мужа. Другой ребенок от этого брака скончался в младенчестве - как-то не заживались у нее дети. Дочерей от Керна оставила отцу, девочки воспитывались в Смольном, младшие умерли в раннем детстве; каких-то детей, о которых ничего неизвестно, она, если верить дневнику Вульфа, производила, уже разъехавшись с Ермолаем. Супруг нудно пытался вернуть беглянку, она подавала прошения, силясь выцарапать хоть какое-то содержание, он подавал встречные иски. О деспотизме отца Полторацкого, равно как об ужасном характере престарелого мужа, известно в основном со слов самой Анны, генеральша охотно делилась своими несчастьями с первым встречным. Пушкин временами позволял себе усомниться: да так ли страшен волк, как его малюет овечка?.. Папенька Полторацкий хоть и цапнул у деток имение и вытолкал Аннушку взамуж, однако ничего не смог предпринять, когда дщерь ускакала от благоверного и вступила на стезю матери Амура, при том, что длительное время проживал с дочерью на одной жилплощади. Не являлись ли россказни о деспотизме отца и о невыносимой тяжести бытия со старым (ох, старым! нет-нет, неравный брак – вещь гиблая) мужем попыткой оправдаться в собственных пороках? Анна Петровна, ау!

Полжизни она искала любовь, однако сладкое чувство путала с сексом. Как и прекрасной Гончаровой, Анне Керн нужны были сильные раздражители. Потребность в ярких ощущениях вызывает зависимость. Но если Наталья Николаевна тешила самолюбие, скрупулезно подсчитывая поклонников, то «гений чистой красоты», с ее решительностью и легкомыслием, шла до конца и в сердечный реестр заносила уже любовников.

Любопытную характеристику дал Керн цензор Никитенко: 

«Женщина эта очень тщеславна и своенравна. Первое есть плод лести, которую, — она сама признавалась, — беспрестанно расточали ее красоте, ее чему-то божественному, чему-то неизъяснимо в ней прекрасному, — а второе есть плод первого, соединенного с небрежным воспитанием и беспорядочным чтением».

Об увлечении романтической литературой того времени, которой так же, как и нынешнему масслиту, свойственен был эскапизм, Никитенко отозвался так:

«Мечтательность, неопределенность и сбивчивость понятий считаются ныне как бы достоинствами, и люди с благородными наклонностями, но увлекаемые духом времени, располагают свое поведение по примеру героев нынешней романтической поэзии. Не знаю, пересилит ли философия сию болезнь века… Надо заставить себя мыслить: это единственный способ сбить мечтательность и неопределенность понятий, в которых ныне видят что-то высокое, что-то прекрасное, но в которых на самом деле нет ничего, кроме треска и дыму разгоряченного воображения».

Эта мечтательность – она так хотела быть музой, моделью и прототипом, что всерьез уговаривала Никитенко списать с нее героиню романа. Через всю жизнь пронесла Анна Петровна чувство, что она – «та самая Керн», «гений чистой красоты». Будучи уже старухой, женщина вздрагивала, как полковая лошадь, заслышав музыку, и то дело требовала, чтобы ей спели «ее романс». Иногда это приводило к комичным ситуациям: замордованный певец начинал кривляться, безбожно детонируя, гости давились от смеха, и только старенькая мадам Керн, ставшая к тому времени Марковой-Виноградской, прослезившись, обнимала шутника…

Безденежье внесло свои коррективы. Анна Петровна понемногу скатилась к тому, к чему часто приходят матери Амура: стала выпрашивать деньги у любовников, по сути пав до положения кокотки. В 1836 году Анна Вульф сообщала сестре Евпраксии, что некогда любимая подруга без конца занимает у нее самой и вытягивает у ее брата:

«Я право, не знаю, что будет с этой несчастной женщиной и куда она зайдёт в своих поступках?»

В свой черед Евпраксия Вревская сетовала, что Анна на шее, павшая перед очередными штанами – на сей раз деверя Евпраксии Павла Вревского, очень дорого стоила последнему во время его пребывания в Петербурге, а «перед отъездом своим, - пишет баронесса, - заняв 10 т[ысяч], он должен был 1,5 т[ысячи] отдать ей по её просьбе. Ты постигаешь, как такой поступок должен был охолодить его любовь к ней, если б она и существовала человеческая, а не собачья. А он, кажется, к первой не склонен и кроме последней, не испытывал».

Бравый офицер Вревский, который в 20 лет был награжден золотой полусаблей с надписью «За храбрость», был на девять лет моложе Анны Петровны. Ну, любила она молоденьких щенят.

В ту же борозду заехал и старый конь С.Л. Пушкин

И как он из нее выехал - author.today/reader/438405/4065624