Полуночная гостья. 7.21

Покатилось со стуком, со скрипом и скрежетом колесо сумасшедшей судьбы,

И обличия дней, едкой пылью и потом пропитанных, были чужды и грубы.

Славу без пыли и пота никак не добыть,

А коль добыл потрудись удержать

И преумножать.

Дни твердили упрямо нам вслед: Вы рабы! Вы рабы! Вы рабы!

И бродил в наших снах мрачный призрак за первенство ярой борьбы –

С мрачным миром суровой борьбы.

Небеса наблюдали брезгливо за ярмаркой спеси и похвальбы,

За болезненно краткими всплесками глупой и торопливой гульбы.

Будто темная грязная тина,

Нас затягивала рутина.

Протекала старая плотина,

Что построена для собиранья счастья,

Что построена для удержанья счастья,

Рухнет, как надвинется ненастье.

Строчки тесно сбивались в строфу и толпились, стесняясь впустую растраченных слов.

Строчки с днем не дружили, всегда приходили из смутных растрепанных снов.

Сновиденья давали им роли своих полномочных послов.

Сны дарили им ритмы разгульных ветров-плясунов.

В снах сплетались в безлюдье пустые сады и поля.

В снах бесчисленных липких людей отвергала земля.

В сновиденьях разматывал дерзко по далям веревку дорог,

Но стыдился теперь я к Орлице прийти на порог.

Я себя распродал,

И во сне

Обо мне

Старый ветер рыдал.

А в кошмарах с рычанием Ррэна терзала мой труп,

И кровь моя капала с губ,

С ее губ,

А душа на свободе уже, наблюдая расправу, дрожала и думала, как я был глуп.

Расплескаться смертельно по строчкам, похоже, приблизился срок.

Уж пора подводить примитивный и грустный итог.

Для меня над дорогой напрасно горела заря.

Горизонт примеряли кокетливо версты и дразнили улыбками зря.

Лучше б я потерялся в заре,

В той разгульной буранной поре,

Иль сгорел в ледовом костре

В том предательском ноябре.