Глава N+8: Поэтесса, селёдка и философия безумия (продолжение)

Яков Моисеевич сидел на своей койке в "Одесском филиале Привоза", переваривая впечатления от "Трэш-салона" и от Аркашиных открытий. Смирительной рубашки уже не было, но ощущение, что он находится в каком-то вселенском эксперименте, не покидало. Рядом, на соседней койке, тихонько шуршала Лидочка Мурзенко.

— Яков Моисеевич, — прошептала она, придвигаясь поближе, её глаза, как две зелёные оливки, смотрели хитро. — А можно я вам один секрет по секрету расскажу? Но только никому! Даже профессору Забывако, он потом анекдот про это придумает, а мне не надо.

Яков Моисеевич заинтриговался. — Говорите, Лидочка. Мои уши, как одесские катакомбы – всё в себя вбирают и ничего наружу не выпускают.

— Я ведь, Яков Моисеевич, совершенно не сумасшедшая! — Лидочка понизила голос ещё сильнее. — Ну, то есть, почти. Я в это заведение попала по своей воле. И даже по блату! У меня тётя – главврач в соседней поликлинике.

Яков Моисеевич поднял бровь. — По блату? В дурдом? Лидочка, вы меня удивляете. Обычно по блату устраивают на работу в порт или на Привоз, но в сумасшедший дом…

— А потому! — Лидочка торжественно развела руками. — Я хотела похудеть! А здесь! — она закатила глаза. — Такая диета! Ничего лишнего! Никто тебе колбаску под одеяло не принесёт, бутерброд с салом не подсунет! И самое главное – никто ничего не приносил из еды! Никто! А я ж на себя посмотрела, ну куда это годится? Женщина должна быть, как скрипка, а не как контрабас!

— И поэтому вы пишете стихи про селёдку? — догадался Яков Моисеевич.

— Именно! — Лидочка просияла. — Потому что селёдка – это самое сладкое воспоминание! Это ж не просто еда, это философия! Это ностальгия!

Она театрально прикрыла глаза и продекламировала, словно на большой сцене:

«О, селедка, ты как мама,Обнимаешь луком и слезами.В каждой косточке — судьба моя,Без тебя не проживу и дня!»

Яков Моисеевич почувствовал, как что-то тёплое шевельнулось в его писательской душе. Эта Лидочка, она была покруче любого критика.

— Но ведь ты же худая! — воскликнул он, глядя на её тонкие руки.

— Конечно, теперь худая! — Лидочка гордо погладила себя по бокам. — И теперь самое время покинуть это место. Но я к нему… привязалась, — её голос стал немного грустным. — И к вам, Яков Моисеевич, тоже привязалась. Вы такой… ну, настоящий! Не то, что мой бывший муж, который только о своих газонокосилках и говорил!

Растроганный Яков Моисеевич, который всегда таскал с собой в кармане пару апельсинов на случай вдохновения, протянул ей один. — Вот, Лидочка. Держите. Для здоровья.

Лидочка взяла апельсин, понюхала его, словно редкий цветок, но есть не стала. — Спасибо, Яков Моисеевич. Но я сейчас не ем. Вот лучше послушайте ещё одно. Это тоже про селёдку, но с глубоким смыслом.

Она снова закрыла глаза:

«В море жизни плывёт селёдка,Без забот, без всяких решёток.А мы в жизни, как рыба в сети,Мечтаем о свободе, как эти… котята!»

Яков Моисеевич хмыкнул. Эта поэма даже немного ему понравилась. В ней была какая-то горькая правда.

— Лидочка, — сказал Яков Моисеевич, — вот скажите мне, как писатель писателю… Вот вы тут сидите, худеете, пишете стихи про селёдку. А каково ваше предназначение в жизни?

Лидочка открыла глаза. В них мелькнула искра. — Предназначение? Яков Моисеевич, это же самое главное! Вы вот пишете про Зайчика Софочку, а зачем? Чтобы что? Чтобы мы смеялись! Чтобы отвлекались от своих этих… ну, вы поняли.

— И что, по-вашему, это и есть управление реальностью? — спросил Яков Моисеевич, вспоминая свои мысли о трэше и абсурде.

— А как же! — Лидочка кивнула. — Вот вы думаете, мы тут сумасшедшие? А мы просто умеем управлять своей реальностью! Мы не прячемся от обстоятельств, мы их меняем! Вы вот сидите, пишите. Это же не бездействие! Это же творчество!

Яков Моисеевич вдруг почувствовал, что они с Лидочкой – родственные души. Он, великий автор "Трэш-сказок", который попал в дурдом за свои же идеи, и она, поэтесса, которая использует его для похудения и вдохновения.

— Вот вы говорите: "Можно ли управлять своей реальностью?" — Лидочка продолжала, а её глаза горели настоящим одесским огнём. — А я вам скажу: не является ли само по себе это управление реальностью просто какой-то… ну, не имеющей отношения к делу ерундой, если вы не действуете? Вам остаётся только досмотреть до конца и сразу приступить к экспериментам! Потому что так мы понимаем, что мы не бездействуем, мы не прячемся от реальных обстоятельств. Мы не уходим в инфантильную позицию "Пусть оно само всё решится!"

— И при этом у человека как правило увеличивается состояние тревожности, — подхватил Яков Моисеевич.

— Усиливается самоедство! — добавила Лидочка.

— Появляется множество сомнений по поводу того, что счастье возможно! — воскликнул Яков Моисеевич.

— Именно! — Лидочка хлопнула себя по колену. — Поэтому большинству, 99,9% людей, я говорю следующее: внимание! Вложите свою энергию на то, что вы хотите реализовать! Ну, идите спокойно, без особых эмоций! Действуйте, чтобы решить ситуацию! Что я могу делать сегодня, чтобы эта ситуация могла быть завтра вместе с этой ситуацией?

Яков Моисеевич смотрел на Лидочку Мурзенко, и в его голове созревала новая глава для "Зайчика Софочки". Про то, как Зайчик Софочка, встретившись с Поэтессой Селёдковной, поняла, что истинная свобода – это не выпрыгивать из окна, а осознанно выбрать, что ты будешь есть на завтрак и о чём будешь писать стихи. А уж тем более, как худеть.

Вот это да! — подумал Яков Моисеевич. — А я-то думал, я тут лечусь. А я тут, оказывается, просветляюсь! И это, Роза Марковна, куда круче, чем любая психотерапия!