Читая Гессе... #1: Дрессировка карнавального человека (+видео)

Я попробую в учебных целях (готовлюсь к поступлению) тремя словами выразить основную тему «Степного волка» Германа Гессе: выходит странный оксюморон из заголовка. "Дрессировка" и "карнавальность" вещи в принципе несовместимые. Надо разъяснить, наверное. 

 Есть хрестоматийная история про сиракузского тирана Дионисия Старшего, который облагал свой народ податями до тех пор, пока ему не доложили, что подданные теперь не плачут, а смеются. "Вот, — сказал он, — теперь у них и правда больше ничего нет". Смех, карнавальность — единственный способ сохранять свободу в любом несвободном обществе. Карнавальный человек легко относится к жизни и на троне, и в тюрьме, и на плахе. Карнавальные люди создают шедевры, потому что для них нет рамок, им плевать на осуждение, их не волнуют чужие мнения, но не от высокомерности, а от понимания несерьёзности всего вокруг, и себя в первую очередь. Помните, что сказал барон Мюнхгаузен голосом Янковского и словами Горина своим палачам? 

Я понял, в чём ваша беда: вы слишком серьёзны. Умное лицо — это ещё не признак ума, господа. Все глупости на земле делаются именно с этим выражением лица. Улыбайтесь, господа. Улыбайтесь!

 Барон — убедительный пример карнавального человека. 

 Когда я слушал стихи Маяковского на вечере поэзии Серебряного века в МДОТ, я тоже думал: "Такое мог написать только карнавальный человек", и в то же время я помнил, что он таким был не всегда. 

Философ Бахтин, автор самого этого термина, рассказывал, что столкнулся в редакции с Маяковским, когда тот был уже признанным корифеем. Маяковский был франтоват и величественен, находился он тогда на вершине советского литературного олимпа, но с обеспокоенностью читал газетные отзывы о своём творчестве. Бахтин посетовал: "А ведь был карнавальным человеком...". Карнавальность не вечна, и медные трубы для неё опаснее огня и воды. 

 Гессе в "Степном волке" показывает очень странную вещь: дрессировку степного волка с целью сделать из него карнавального человека, который в принципе не дрессируется. Есть Гарри Галлер, которому кажется, что в нём живут две личности: человека учёного, образованного, культурного и дикого зверя. Такая двойственность натуры наполняет Галлера высокомерием. Он считает себя несоизмеримо выше любого мещанина, ведь кто такой мещанин в его картине мира? 

Мещанин одномерен. Он — конечная ровная линия, он существует даже не в плоскости. Для внутреннего комфорта мещанин отсек от себя все нестабильные субличности, мешавшие ему быть гармоничной частью упорядоченного общества. 

 Галлер же отрастил себе внутреннего волка, обзавёлся оборотной стороной и перешёл в плоскость двухмерного мира. Теперь он может попирать плоскими стопами презренное мещанство и поплёвывать на него свысока. Но вот беда — от плоскости с мещанскими линиями он оторваться не может, поэтому мило улыбается хозяйке пансиона, заводит подобие дружбы с её племянником и тоскует вечерами перед пошлой араукарией на бесконечно пошлом навощёном полу. Машет крыльями, машет, а улететь не может. 

 Галлеру пятьдесят лет, но мыслями и репликами он напоминает ещё не брившихся одиноких юношей с готическими никами, постящих картинки с волчьими мордами и высокопарными надписями. Я до сих пор не могу ответить себе на вопрос: это продуманная карикатура руки Гессе или всё же германские литературные традиции, сосущие соки из трупов немецких романтиков. Склоняюсь ко второму. 

 Что происходит дальше? Галлеру объясняют, что он, конечно, молодец — вырос из линии в плоскость, но мир-то на самом деле многомерен. Каждый человек — это скорей бриллиант с множеством граней или толпа непохожих людей в одном теле, но об этом мало узнать, надо ещё и научиться с этим жить. Самое неприятное в этом открытии то, что Галлер высокомерно задирал нос совершенно зря. По количеству запертых в теле душ он не отличается от ровных, как черта, одномерных мещан и так же, как они, бесконечно далёк от великих Бессмертных — Гёте, Моцарта, Новалиса. Разница между ним и мещанином только в том, что мещанин забил в себе все личности кроме одной, а Галлер оставил на свободе двух. 

 Чтоб особенно непонятливые читатели поняли ошибочность суждений Галлера, Гессе, особо не напрягаясь, просто втыкает в тело романа "Трактат о степном волке" — обстоятельный, многословный, схожий с напитанной водой губкой. Пока читаешь, очень хочется его выжать и посмотреть на сухой остаток. Одни и те же постулаты подаются по нескольку раз и так, и сяк, лишь бы дошло до самых тугодумных. Так себе приём, если честно, и карнавальностью он не пахнет. Карнавальному человеку смешны те, кто не может его понять, как, впрочем, и те, кто понимает. 

 Кому-то (мирозданию?) остро необходимо, чтобы Галлер открыл новые измерения, вышел, наконец, в многомерный мир и присоединился к Бессмертным. Хотя, казалось бы, какой цимус Бессмертным от этого? Галлер, кажется, ничего гениального не создал и вряд ли создаст — так, щекотал недолго патриотизм мещан пацифистскими статейками, за что и наказан не был ничем, кроме безглютенового общественного порицания. Да Бессмертным, как совершенно (нет, совершенство противоречит карнавальности, как нечто законченное, а, потому, мёртвое), как естественно карнавальным, безразлично всё. Их смех холоден — это высшая форма смеха, которому не нужны ни объект насмешки, ни слушатели. 

Почему-то ему открывают магический театр и, через представления, заставляют его принять все грани своей личности. Удалась дрессировка? Прочитайте — узнаете, хотя эта книга не из тех, что можно испортить спойлерами. Один момент отмечу: самый, на мой взгляд, яркий портрет карнавального человека в обезумевшем мире. 

В апокалиптической сцене, где Галлер со своим однокашником Густавом расстреливает машины, они без малейшей жалости убивают всех, не глядя, независимо от пола и возраста, но отпускают одного человека, случайного прохожего, который без страха вытащил из расстреляной машины пестрый зонтик, дамскую сумку, бутылку вина и посреди всего этого хаоса присел позавтракать. Они не только его не убили — весь бунт Густава и Галлера стал вдруг пошлым и бессмысленным. Система хаоса гражданской войны — а это тоже система — рухнула из-за одного человека, выведшего себя за её рамки. Наивно, но символично. 

 Кратко про общие впечатления. Это ещё одна книга, которая не нравится мне по форме, но плотно наполнена содержанием. Потраченные на неё часы ушли не впустую. Написана она местами до отвращения высокопарно. Любовные переживания Галлера современному человеку читать, не морщась, сложно — всё таки с 1927 года, когда роман был написан, выражение эмоций сильно изменилолсь. Я сохранил немало цитат, но все они без серьёзного сокращения неудобоваримы. Гессе многословен и не афористичен. Наверное, он просто не думал, как его мысли будут выглядеть на квадратной картинке 1200 на 1200 пикселов. Я собрал целую галерею мудростей альтер-эго Гессе — андрогинной Гермины, их выложу позже. Там будет много пропусков вида <...>, иначе к концу мудрости вы забудете её начало. 

 А ещё "Степной волк" создан за два десятка лет до того, как Бахтин написал о карнавальном человеке в монографии о Рабле. Такие идеи витают в воздухе. 

 Короооооотенькое отступление про мещанство. Прежде чем его осуждать, давайте вспомним, что мещане Гессе — это жители Веймарской республики, нищего государства на обломках проигравшей Германской Империи, пережившие самую страшную войну в истории человечества (на тот момент, конечно). А вам не хотелось бы в таких обстоятельствах немножечко уюта и определённости? 

Читали? Какие у вас мысли о "степном волке" и воспитании его душ?

Продолжение о том, почему Бессмертные не приняли Гарри Галлера, следует